На пути к Совершенству

- Как думаешь, когда Армада будет здесь? – спросил Алессадар. Селендис тихо вздохнула – Саша задавал этот вопрос десятый раз за последние двадцать минут. Она ответила не сразу – челнок, проламывающий атмосферу, в очередной раз тряхнуло и ей пришлось срочно хвататься за поручень. - Я не знаю, Саша, - честно ответила она. – Их засекают по сигналу межзвездной связи – судя по всему, эти твари представляют собой одно целое даже на межзвездных расстояниях. - Как Кхала? – задумчиво спросил Саша. - Да… - после пары секунд молчания ответила Селендис – мысль, что эти уродливые твари чем-то похожи на нее саму вызывала подсознательное отвращение. – Что-то вроде. …Как бы то ни было, они не держат связь постоянно – предпочитают общаться пакетами. Ученые Армады как-то научились пеленговать этот сигнал – после одного сеанса мы знаем, что зерги присутствуют в каком-то пространстве, после второго знаем примерное направление, после третьего – обнаруживаем с точностью до звездной системы. - То есть если зерги решат соблюдать радиомолчание, мы не сможем их обнаружить? - Судя по всему, они не могут, - пожала плечами практикантка. – Инстинкт или что-то вроде. - Интересно… - произнес Саша. Впрочем, по его тону скорее казалось, что ему все равно. Оглянувшись по сторонам, следующий вопрос Селендис решила задать мысленно: - Когда мы свяжемся с Тассадаром? Саша попросил ее не сообщать Армаде информацию, полученную от Арктура, опасаясь того, что Конклав надумает решить проблему радикально – просто спалив дотла все людские миры. Судьба человечества практикантку волновала мало – она успела ознакомится как с отчетами комиссии, собранной во время первого контакта, так и с докладами наблюдателей, присматривающих за новым видом на протяжении всех трехсот лет. Написанное… не вдохновляло. Люди были жестоки, вероломны, недальновидны. Они безжалостно уничтожали уникальную природу освоенных миров, переделывая экосистему под себя… а иногда останавливались на стадии «уничтожения», даже не пытаясь построить что-то на месте разрушенного. Они воевали друг с другом, грызлись за власть, самым варварским способом ломали, хирургией и химикатами, сознания собственных граждан, превращая их в идеальный и безотказный инструмент войны. Когда-то ей казалось, что Саша, когда-то родившийся человеком – это аргумент в пользу того, что людям стоит дать шанс. Ее постигло разочарование – псионики, с которых она решила начать, как с самых понятных, на контакт идти отказывались, отвечая на вопросы короткими рубленными предложениями, а чаще и вовсе односложными. Обычные люди же ее откровенно сторонились. Кто-то просто обходил стороной, кто-то откровенно боялся, а кто-то – тихо ненавидел: за сожженные планеты, за погибших родных, друзей или просто незнакомцев, принадлежащих к их виду. Она пыталась говорить, пыталась объяснять – ее не слушали, от нее отворачивались, уходили и даже пару раз убежали. И вопрос, вокруг которого бушевали споры триста лет назад, вопрос, вбивший клин между Тассадаром и Конклавом встал перед ней в полный рост – и она не могла на него ответить. Стоит ли человечество того, чтобы протоссы сочли их достойными, равными или к ним стоит относиться как к неразумным жестоким детям, слишком глупым, чтобы понять весь ужас того, что они творят? И объяснить им все на пальцах, на понятном им языке – взяв за шкирку, встряхнув хорошенько и ткнув мордой в собственные дурно пахнущие ошибки? Или, быть может, их стоит считать болезнью, раковой опухолью, паразитами этой Вселенной, поступив с ними так, как и положено поступать с заразой? Она сказала Саше, что верит ему. Она соврала – сомнения в правильности его действий грызли ее постоянно, мешая спать, концентрироваться и смотреть Алессадару в глаза. Каждую корабельную ночь, стоило только ее другу уснуть, она доставала заново записанный кристалл с информацией, которую согласилась уничтожить и долго смотрела на него, пытаясь выбрать между двумя верностями. Она откладывала его только в очередной раз напомнив себе, чем закончилось в прошлый раз отсутствие у нее веры. Вот только… Она знала, что сейчас это последнее средство не поможет. Практикантка Селендис много говорила со своим «когда-то-человеческим» другом: часами он рассказывал ей о человечестве, разъяснял текущую ситуацию, пытался объяснить свои поступки, а потому самая молодая Тамплиер Золотой Армады понимала, что происходит. Конфедерация может… не управлять, нет – указывать зергам цель для атаки, приманивать к определенной планете. Проблема в том, что это не таинственная магия, не уникальная способность определенного человека – это технология, вполне определенное устройство, которое можно украсть, скопировать или изобрести заново, просто зная, что такой эффект возможен. Даже конфедераты не такие идиоты, чтобы отдавать зергам свою столицу, собственный дом, а значит, технология уже пошла по рукам. И если эти таинственные «руки» не постеснялись обречь на уничтожение целый мир с тремя миллиардами невинных – они будут применять дубинку, упавшую им в руки снова, снова и снова. Саша не смог, не справился. Ее вера оказалась напрасной. А значит, если он сейчас продолжит настаивать на утаивании информации… Селендис не знала, что она будет делать в таком случае. Поэтому лучше бы он согласился рассказать все отцу. Алессадар молчал: слишком долго для обычного раздумья; слишком тяжело для простого решения. Не то, чтобы она не понимала. В конце концов, она наблюдала, как он впадает в такое же мучительное молчание уже пару недель – с того момента, как они оказались на борту Гипериона. Она и сама так же застывала, отсутствующим взглядом гипнотизируя информационный кристалл в их крохотной каюте, выделенной мятежниками. Точно так же, набатом в висках, внутри бился невысказанный, причиняющий почти физическую боль вопрос: «Саша или Тассадар?» Она понимала, но помочь ничем не могла. Разве что взять за руку, безумно сожалея где-то глубоко внутри, что они оба сейчас в боевой броне и она не может ощутить кожей это прикосновение, почувствовать его тепло – и поделиться своим. Он всегда чувствовал себя чужим среди протоссов. Рожденный человечеством, тем самым человечеством, что ставило себя превыше других, что калечило разум собственных братьев, что бесконечно воевало в войнах: открытых и никем не объявленных, он не мог понять Кхалу. Не мог понять ее единство, не замечал достоинств и слишком выпуклыми видел недостатки. Но он пытался. Кхала знает, она годами наблюдала за тем, как укладывал, иногда с хрустом ломая себя, в новые рамки, учился понимать и принимать свою новую жизнь – и достиг немалых успехов. Он привык называть себя протоссом, привык считать Кхалу своим народом – но не забыл, откуда пришел, кем был рожден впервые и родителей, что любили его в прошлой жизни. Он никогда не говорил этого вслух, но однажды впустил подругу детства внутрь своего разума, а потому она знала: он считал себя и протоссом, и человеком одновременно. Больше вторым, чем первым, но все же… Если он скроет информацию от Кхалы, то оставит в руках людей оружие, слишком могущественное и опасное для их безумной суицидальной натуры. Велик шанс, что они уничтожат им сами себя… И если они обратили его против друг друга, то, рано или поздно, развернут его и против протоссов. Если он расскажет Тассадару – вынудит Золотую Армаду вмешаться в дела людей уже всерьез, плазмой и псионными штормами выжигая в человечестве саму мысль о контроле над зергами. Альтернативой было бы изъять у терран технологию до того, как произошло непоправимое… но Алессадар не успел. Да и верить в саму возможность того, что он справится в одиночку было безумием. Алессадар молчал. Селендис ждала, тихо молясь про себя, чтобы он сделал правильный выбор. Чтобы ей не пришлось предавать его. Она осознала, что задержала дыхание, что сжала его руку слишком сильно, что умоляюще заглядывает ему в глаза только тогда, когда ее друг тихо произнес: - Когда мы приземлимся, Салли. Отправляй Тассадару тот кристалл как только мы приземлимся. Облегчение мгновенно сменилось стыдом, как только она осознала, что именно он сказал. -…Так ты знал? – спросила она, отпуская его ладонь и с трудом заставляя себя не отводить взгляд. Против ее ожиданий, он улыбнулся: - Разумеется. Мы же живем в одной, довольно маленькой каюте. Я рад, что ты верила в меня. И прости, что твоя вера оказалась напрасна. Быть может, сделай мы тогда все, как полагается, этого бы удалось…. Что-то не так. Переход от сожаления к настороженности был столь резким, что Селендис вздрогнула. Однако, оглянувшись по сторонам, она не заметила ничего необычного: неуклюжий транспортник все так же потряхивало, солдаты терран вокруг все так же напряженно молчали, хватаясь за поручни или ноги Голиафов – ничто не изменилось за последние несколько минут. Она сделала шаг назад – неосознанный, намертво прописанный в инстинктах любого живого существа: когда рядом с тобой внезапно обнаруживается источник силы, что может стереть тебя в порошок. Алессадар не был таким сильным три года назад, когда покинул Аиур: был еще слишком мал, пси-рецепторы не успели развиться до конца. Теоретически она всегда знала о пределах возможностей лучшего друга – протоссы умели определять потолок возможностей, но сухие цифры сводных таблиц Дара совсем не то же самое, что увидеть это вживую. Протоссов в пси-восприятии часто сравнивают со звездами – ничего удивительного, если больше всего это похоже на шарообразный сгусток голубоватой энергии. Вот только в случае с Сашей это даже метафорой назвать не получалось – он действительно был похож на бесконечно взрывающийся, бездонный океан энергии, беспокойный и непостоянный. Эта сила, слишком большая для полного контроля столь молодого протосса, порождала протуберанцы энергии, пульсировала и колыхалась, то расширяясь, то возвращаясь в положенные ей границы – как живая. Селендис повидала много сильных псиоников – сложно два года служить в Золотой Армаде и не насмотреться на лучшее, что может предложить каста Тамплиеров, но такую силу, воплощенную в одном теле, видела только однажды, у Тассадара, своего учителя и приемного отца Саши. Но Вершитель Тассадар, овеянный славой и легендами предводитель Золотой Армады больше походил на сжатый, напряженный шар жидкого металла – настолько хорошо он себя контролировал. Если мощь Саши опаляла и пугала, то его отец скорее подавлял окружающих, пригибал к земле и одновременно восхищал. Удивительно, на самом деле: одна сила, один источник и какое разное впечатление… Она не стала спрашивать: «Что ты ищешь?» - в обществе протоссов открытый разум, лишенный щитов считался приглашением. Она просто смотрела – его глазами, его Даром скользя между окружающих их терран, лишь легонько касаясь их разумов в поисках… чего-то, Селендис так и не поняла чего: казалось, что и сам Александр не совсем понимал, что ищет. «Пустое беспокойство» - успела подумать она. Не предупреждение Дара, не шепот из будущего – просто тревога и нервы. А Саша, тем временем, вышел за пределы ангара большого десантного корабля, нырнул в коридоры и подсобные помещения… И, наконец, натолкнулся на разум какого-то техника, невесть зачем залезшего в самый хвост челнока. В разуме техника было пусто: лишь где-то глубоко, в самых дальних закоулках сознания зарождалась паника, черный всемогущий ужас, заставляющий бешено бьющееся сердце разгонять по венам почему-то совсем не горячую, а ледяную кровь. Заглянув чуть глубже, Саша коснулся зрительных образов… и теперь похолодел уже сам: в открытом ящике ярко светился алым циферблат – два ноля, двоеточие, пятерка, прямо на глазах техника превратившаяся в четвертку. А уж не узнать желтый круг с черной точкой посередине и тремя расширяющимися лучами не могла даже она. Две секунды из оставшихся у нее четырех она потратила на поиски выхода. Тщетно – его не было. В эпицентре ядерного взрыва не мог выжить никто. Подумать еще хоть о чем-то она не успела. Саша схватил ее за плечо и мир вокруг… это сложно объяснить словами: он сжался и расширился, сломался и стал совершеннее, ущербнее и полнее. Она мгновенно утратила ориентацию в пространстве, перестав понимать даже не то, что находится прямо перед ней – она вряд ли бы смогла отыскать даже собственную руку. Что-то толкнуло ее в спину, она сделала неловкий шаг… и в тот же миг ветер ударил в лицо открытого забрала, заставив ее, на одних рефлексах, отдать приказ о закрытии шлема; под ногами разверзлась пустота, а транспорт оказался у нее над головой, метров на двести выше. Практикантка не успела ни удивиться, ни обрадоваться спасению, ни осознать, что двести метров вместо двадцати меняют немногое – ее вновь окутала одновременно и знакомая, и чужая сила, мир вновь превратился черте во что, а когда все снова стало как раньше – транспорт был еще дальше. Но, несмотря на все ее удивление, на странную пустоту, поселившуюся в душе, где-то глубоко-глубоко в ее парализованном мозге, горел красный циферблат с тремя нолями. И прежде, чем новая телепортация скомкала мир вокруг нее, три ноля превратились в четыре. Первым был свет: яростный, ослепительный свет, с которым едва справились фильтры все-таки успевшего закрыться шлема. Звук, заставивший мелко вибрировать доспех, пришел следом, одновременно с огненным цунами, заполнившим все от горизонта до горизонта. Цунами должно было поглотить ее, мгновенно пробив щиты, испепелив броню, кожу и кости, не оставив от нее даже пепла, но было остановлено псионным полем, переполненным энергией настолько, что крохотные шестигранники, из которых оно состояло, потеряли положенную прозрачность. Поле держалось вечность… или пару секунд, пока цунами не двинулось дальше. И всю эту вечность Селендис смотрела в глаза существа, которое когда-то было ее лучшим другом, тем, ради кого она, наплевав на традиции и правила, выставив себя никчемной фавориткой, отправилась за десятки и сотни световых лет от дома, в логово дикарей. Голубого солнца больше не было. Вместо него в пси-восприятии перед ней парил тяжелый шар жидкого металла – все еще безмятежно спокойный, несмотря на то, что вокруг сиял щит, способный, пусть даже всего на несколько секунд, сдержать мощь ядерного взрыва. - Пусть возвращается на Аиур, - сказало существо с глазами цвета расплавленного золота, не обращая внимания на искрящуюся голубоватую кровь, текущую из слуховых отверстий. – Что бы ни случилось дальше.