На пути к Совершенству

Мерный писк какого-то медицинского прибора, измеряющего пульс… За месяцы, проведенные в больнице, я успел возненавидеть этот звук. Рука будто сама собой потянулась к пульту, из последних сил вдавливая единственную имеющуюся на нем кнопку – уже ставшее привычным действие, несмотря на то, что я прекрасно знал – доза поступающих в мою кровь лекарств уже максимальна. Еще хоть на миллиграмм больше – и я умру. Сквозь плавающий в голове морфийный дурман и пробивающуюся сквозь него боль где-то в области живота пробился какой-то новый звук – тихий женский всхлип, наполненный безнадежной усталостью. Тоже привычный звук – это плачет моя мама. Открыв глаза, я чуть повернул голову в направлении звука. Из-за плавающих в крови наркотиков я почти ничего не вижу, но перед глазами словно сама собой рисуется картинка убитой горем семьи. Мать, обхватившая руками плечи – исхудавшая, изможденная женщина, раздавленная свалившимся на нее горем. Рядом с ней, крепко сжав кулаки, сидит посеревший от усталости и недосыпа отец, уставившись немигающим взглядом в пространство где-то над моей головой. Я еще помню, как все начиналось – боль в животе, легкая желтуха, сухость во рту, сильная жажда… Меня таскали по врачам, заставляли глотать килограммы лекарств, но становилось только хуже. Ответ на уже ставший традиционным вопрос, который папа задавал каждому новому врачу: «Какого хрена происходит с моим сыном?!» нашли только тогда, когда меня начало рвать чем-то угольно-черным, похожим на растолченный активированный уголь. Рак поджелудочной железы. Как оказалось, так долго его не могли найти потому, что ранее считалось, что я не могу им болеть. То есть вообще, в принципе. Зона риска – люди после сорока, имеющие к тому же ряд вредных привычек вроде алкоголизма или курения. Я, как вы понимаете, не отношусь к этой категории. Тогда мне едва стукнуло шесть и я ни разу в жизни не пробовал ничего крепче кефира и не стоял рядом с курящими ближе десяти метров. Эти идиоты в белых халатах все, как один твердили, что это невозможно, напрочь игнорируя факты. Впрочем, как я узнал позже, даже если бы они поверили сразу, то все равно не смогли бы ничем помочь – я был обречен с самого начала. И вот сейчас я здесь, в месте, от названия которого зябко ежатся все, кто имеет представление о том, что происходит в этих стенах, - в хосписе. Сюда приходят умирать те, кому не могут помочь достижения современной медицины. По моим венам бежит морфий пополам с кровью и все равно такое чувство, будто у меня в животе поселился маленький, но очень злой ежик. Я открыл рот, пытаясь позвать маму, но все, что у меня получилось, это невнятный хрип, перешедший в осторожный кашель, заставляющий ежика внутри резко увеличиться в размерах. - Я здесь, Сашка… - моя голова тут же оказалась зажата в ее руках, а лысый череп принялась ласково гладить нежная ладошка. – Я тут, рядом… Все будет хорошо. Зачем же ты врешь мне, мама… Но, как ни странно, стало немного полегче. Боль стала потихоньку угасать; яркий, немного режущий глаза больничный свет ослаб, погружая палату в приятный полумрак; из ярко освещенных еще секунду назад углов выползла мягкая ласковая тьма, медленно заполняя собой весь мой мир. Тьма осторожно коснулась моих ступней, переползла на колени… когда она коснулась живота, я впервые за последний год расслабился – куда-то делась неотступная разрывающая на куски боль, к которой я уже успел привыкнуть. На лицо помимо воли выползла слабая улыбка, а губы впервые за долгое время без усилий прошептали: - Я люблю вас… - Нет... Сашка!! Нет!! И только в этот момент я понял, что означает эта ласковая тьма и отступившая боль. Я умираю. Прожив на этом свете всего семь лет, не успев влюбиться, пойти в школу, закончить университет, жениться, завести детей я… умираю. Я закричал, но не услышал ничего – голос, да и уши заодно больше не существовали, растворившись в темноте. У меня не было первого поцелуя, первого похмелья и первой драки. Я не бунтовал против родителей, не курил втихую первую сигарету, не… Прежде, чем сознание отправилось вслед за телом, я все же успел закричать еще раз. Бросить обвинение в равнодушную пустоту, закричать об отвратительной истине в безумной надежде, что меня услышит кто-то, кто несет за это ответственность. - Это несправедливо!! До сих пор не уверен, что дальнейшее мне не привиделось. Задумчивый голос, доносящийся откуда-то из безумного далека: - Да, пожалуй…