The Piano

Шум прибоя наполнял всё вокруг. Воздух был пропитан брызгами тёплой солёной воды. Гладь моря блестела в лучах заходящего солнца и будто бы играла с ними, пытаясь поймать последние красно-жёлтые искры. Леви уже который вечер сидел и смотрел на то, как свет сливается с морем и тонет в нём, исчезая. Ещё несколько минут — и волны поглотят его. Море успокоится и уснёт. А потом вновь оживёт под рождением новой луны. На это можно смотреть бесконечно. Здесь нет никого и ничего. Лишь спокойствие и приятные звуки прибоя. Нигде он не чувствовал себя так спокойно. Даже в доме Эрвина. Доктор оставляет его на несколько часов в одиночестве, зная, что именно это и нужно Леви. Он не боится даже после того, как узнал всю правду о нём. Почему он всё понимает? Почему он делает всё, лишь бы помочь своему подопечному? Кто ещё способен на такое? Забыть о себе и жить им. Просто невозможно представить подобное… — Но ведь ты делаешь то же самое для меня, — как-то ответил Смит, когда музыкант рассказал ему об этом. — Добровольно отправляешься в больницу, переступаешь через себя, чтобы остаться со мной. В этом был смысл, но Леви никак не мог принять того, что жертвует чем-то. Ему казалось, что в их отношениях всегда в жертву себя приносит Эрвин, а он просто принимает это. Последние лучи солнца исчезли за горизонтом. Тёплый сумрак окутал всё вокруг. Пианист шевельнулся, понимая, что прошло уже несколько часов, а он их даже не почувствовал. Сегодня последний день перед отъездом. Завтра уже не будет ни моря, ни солнца, ни шума прибоя. Лишь тишина и белые стены вокруг. И Эрвина тоже не будет рядом. Осознав это, Леви поднялся на ноги, осматриваясь вокруг. Как он может проводить последние часы в одиночестве? Им он ещё успеет насладиться сполна, а сейчас, хотя бы последние мгновения нужно провести с ним. А вдруг он его больше не сможет увидеть вообще? — Ох… — Эрвин удивленно выдохнул, почувствовав, как руки крепко стиснули его в объятьях, а чья-то голова прижалась к спине. Смит тоже стоял на побережье, в нескольких метрах от их бунгало, стараясь быть как можно незаметнее и одновременно наблюдать за любовником. — Уже налюбовался закатом? — мягко спросил он, наслаждаясь неожиданными объятьями. — Угу, — глухо отозвался парень, буквально дыша ему в спину. — Я понял, что мне чего-то не хватает. Несколько дней так незаметно пролетели. Я только и делал, что любовался закатом. А о тебе вспомнил лишь сейчас… — с некоторой виной признался Леви. — Ничего. Ведь ты хотел увидеть море, — ласково ответил доктор. — Хочу… провести последние минуты с тобой, — ещё сильнее стиснув его руками, пробормотал пианист. Эрвин развернул голову, пытаясь увидеть его, но кроме темноволосой макушки не разглядел ничего. — Неизвестно когда мы снова будем вместе, как сейчас, — продолжил Леви, сжимая его рубашку на груди. Смит около минуты стоял неподвижно, чувствуя, как руки любовника то напрягаются сильнее, то расслабляются. Прибой стал тише, море тоже успокоилось, готовясь к ночи. Эрвин резко развернулся и теперь сам обхватил Леви, одновременно склонившись и пламенно прижавшись к его губам. Его напор был настолько силён, а поцелуй настолько страстен, что Леви невольно сделал шаг назад и тут же почувствовал, что они оба падают в набегающие волны, так и не размыкая объятий и губ. Его одежда и волосы тут же промокли, стоило воде разлиться по песку и отступить вновь. Однако это было такой мелочью, что пианист вовсе не обратил на это внимания. Его чувства, мысли и ощущения были наполнены одним лишь Эрвином. Долгий жгучий поцелуй и объятья, до боли сжимающие друг друга. Ни один не хочет отпускать другого даже на мгновение, а уж что говорить о днях, месяцах, или даже годах… Солёная вода иногда наполняет полуоткрытый рот Леви, который не может держать в себе рвущееся наружу дыхание, смешанное с тихими звуками. Его пальцы глубоко зарываются в песок сквозь одежду, на которой он лежит. Даже прохладная морская вода не может заглушить жара, которым объято его тело. Спина горит от соприкосновений с широкой грудью и плечами любовника. Своими мощными движениями он буквально вдавливает парня во влажный песок. Леви задыхается от его несдержанности и брызг воды, наполняющей рот. Этот солёный вкус на губах иногда пропадает, когда Эрвин, приподняв голову подопечного, меняет морской привкус на свой через бурный поцелуй. Пальцы то и дело переплетаются, а губы находят друг друга, даже если глаза закрыты. Влажные тела порой омываются морской водой, которая будто пытается остудить любовников. Но ей удаётся это сделать лишь на короткий миг, когда они, ненадолго замирая, смотрят друг другу в глаза, читая в них мысли, так схожие между собой. Шум прибоя, их дыхания, запах моря и собственных тел сливаются в одно, утягивая любовников в бездну взаимной страсти, пропитанной сладостью мгновений и горечью предстоящего расставания. Пытаясь забыть о нём, они отдаются друг другу без остатка, практически беспрестанно, не позволяя спокойствию завладеть их разумом и телами. Но как бы ни длинна была знойная ночь, прохладное утро потушило её, вновь вернув умиротворение и свет в их глазах. Солнце уже вышло из-за горизонта и начало медленно взбираться по небу, пытаясь достичь самого пика. Успокоившееся море скоро вновь начнёт волноваться и играть с лучами, только Леви больше этого не увидит. В последний раз он смотрит на утреннее море, которое наполнено чистотой и спокойствием. Как он сам. — Пора, Леви, — тихо произнёс Эрвин, подойдя к подопечному и коснувшись его плеча. Он тоже посмотрел вдаль, провожая взглядом прозрачную бирюзовую воду, сливавшуюся на горизонте с небом. — Да, пора, — подтвердил пианист, закрывая глаза и поворачиваясь к доктору. — Ты готов к этому? — ещё раз переспросил его Смит. Леви уверенно кивнул. — Решение принято.