The Piano

— О, Леви! Так значит, ты маньяк! — воскликнула перевозбуждённая Ханжи, когда Эрвин и Леви, прибыв к вечеру в её клинику, рассказали доктору обо всём. — Серийный убийца, а не маньяк. Не приравнивай меня к этим извращенцам, — с отвращением поправил пианист. — Я ничего не делаю с трупами. — Так и думала, что с тобой что-то не так, — в предвкушении потерев ладони, Ханжи села за стол и принялась наспех записывать все подробности, которые только что услышала, стараясь не упустить ни одну. — Завышенный болевой порог, мизантропия, отрицание гипноза… — Раз думала, тогда почему сразу не выявила заболевание? — раздражённо спросил у неё Эрвин. — Ведь провалы в памяти — это не просто какое-то заикание! Он пробыл здесь полгода, и ты не смогла обнаружить болезнь? — Эрвин, я всё проверяла — у него не было никаких симптомов подобного серьёзного заболевания. Они никак не проявлялись, — уверенно ответила психиатр. — И полагаю, если сейчас мы проведём лабораторное обследование, то ничего не выявим, — улыбнулась она. — Знаешь, что может действительно помочь? Эксперимент в естественных условиях. Выведем его на улицу, дадим в руки нож и толкнём в толпу! Вот тогда я гарантирую, что сразу же поставлю диагноз. А так… хоть обухом топора по голове бей — мы не доведём его до того состояния. А вообще странно, — Ханжи замолчала, пока Эрвин с Леви представляли суть её эксперимента. — Я, конечно, перепроверю по второму разу, но почему-то я не увидела ничего серьёзного, пока ты сидел здесь. Ни шизофрении, ни расстройства личности, ни психоза… Если, конечно, это вообще болезнь, — она вновь серьёзно задумалась, затем тряхнула головой и посмотрела на собеседников. — Получается, это проявляется при определённом катализаторе? — Да, Ханжи, — процедил пианист, с ненавистью уставившись в окно знакомого кабинета. — Но при каком именно я не знаю. Шесть дней я гулял спокойно, а на седьмой случилось это, хотя обстановка и обстоятельства были одними и теми же. — И ты не помнишь, что делал в это время. Словно уснул и проснулся, — повторила она услышанное из рассказа и вновь что-то записала. Леви кивнул. — Это происходит уже третий год, — выдохнул он. — Значит, до этого ты был здоров? — психиатр внимательно посмотрела на пациента. — Да. До этого я не совершал странных поступков, — подтвердил музыкант. — Судя по данным полиции, убийства начались именно тогда. — Произошло что-то серьёзное три года назад? Какой-нибудь стресс, или… — Нет, — он перебил Ханжи. — Последнее, что со мной случилось — это контузия семь лет назад, — Леви прижал ладонь к виску. — Но она была не сильной. После неё я тоже нормально жил четыре года. Всё это началось… будто внезапно. — Нет. Это могло зреть годами, а потом выплеснуться, — покачала головой Ханжи. — Хотя на снимках мозга нет никаких нарушений, всё же это могло стать первопричиной. После этого не было головных болей? Или странных видений, звуков, образов? Своеобразных повторяющихся снов? — Нет, ничего такого. А сны разве могут быть нормальными? — усомнился Леви. — Хотя мне вообще ничего не снится. — Агрессия к людям. Ты чувствуешь, что хочешь убить их, когда сталкиваешься сразу с десятком человек? — словно беря интервью, продолжила задавать вопросы Ханжи. — Нет, такой тяги я не ощущаю. Мне просто становится не по себе. Хочется тишины и покоя. И если я вовремя не ухожу, происходит это. Но перед убийством я абсолютно ничего не чувствую. Абсолютно, Ханжи. Я не хочу убивать обычных людей… — Я поняла тебя, — мягко произнесла она, исписав лист до конца. — Хорошо, что ты сам признал это, Леви, — лицо Ханжи вновь осветилось улыбкой. — После твоего рассказа я могу точнее поставить диагноз и выбрать метод лечения. Вот бы ещё увидеть, как ты становишься неуправляемым… — мечтательно вздохнула она. — Ханжи, — Эрвин многозначительно посмотрел на неё. Женщина тут же выпрямилась и, поправив очки, приняла серьёзный вид. — Это просто ещё лучше помогло бы в лечении, — заторопилась она, протягивая Смиту несколько бумаг. — Леви должен выйти отсюда в здравом уме и светлой памяти, — подписывая бумаги, сурово произнёс доктор. — Выйдет, — тут же отчеканила психиатр. — Как пить дать выйдет. — Я буду навещать его каждую неделю, по выходным, — Эрвин вернул ей заверенные копии. — И лично контролировать его физическое состояние. — Я не против. Не думай, что запру его в подвале и не буду выпускать оттуда, — усмехнулась она, поднимаясь из-за стола. — Что ж, Леви, тебе нужно переодеться, — Ханжи указала на комплект белой одежды, который лежал на стуле. — Эрвин, тебе лучше забрать все его вещи без исключения. Иначе мы всё равно конфискуем. Можете попрощаться, а я пока подготовлю тебе особую палату, — подмигнула психиатр и вышла в коридор. — И кто после этого псих, Эрвин? — в сердцах прошипел Леви, провожая её взглядом. Смит слабо улыбнулся, подошёл и крепко обнял пианиста. Леви, опустив глаза, прижался к его груди, чувствуя, как ровно бьётся его сердце. Как не хочется уходить от этого спокойствия в холод и мрак своего сознания… — Спасибо за поездку на море, — тихо поблагодарил он. — Когда вылечишься, уедем туда на несколько месяцев. Вокруг не будет ничего, кроме солнца, песка и прохладной воды, — прошептал доктор, целуя парня в макушку. Леви глубоко вздохнул и отстранился. Затем начал переодеваться. — Я правда буду приезжать к тебе. Ты даже не почувствуешь разлуки, — врач попытался подбодрить и себя и его. Леви лишь кивнул, протягивая ему свою одежду. — Поэтому я останусь здесь на столько, на сколько потребуется. Не будет, как в прошлый раз, — он приподнялся на носочки, схватил Эрвина за ворот и пылко поцеловал, пытаясь запомнить этот вкус на ближайшую пустую неделю. Смит сжал его ладони, а вскоре их пальцы переплелись. У пианиста они были как всегда чуть прохладнее, чем нужно. Жаль, что доктор не сможет быть рядом и согревать их каждую минуту. — Пора, пора, — через несколько секунд в кабинет радостно вбежала Ханжи. Леви бросил на любовника последний обречённый взгляд и вышел из кабинета. — Тебе не стоит быть таким хмурым. Ведь вы не навсегда прощаетесь, — провожая его к палате, бодро произнесла Ханжи. Леви лишь молча смотрел себе под ноги. Доктор говорила что-то ещё об отличных условиях проживания и хорошем персонале, но пианист её не слушал. Прошло всего около пяти минут, а уже так тяжело без тёплых рук Эрвина… — Уже скоро… совсем скоро… Сквозь болтовню Ханжи и собственные мрачные мысли, Леви услышал странное бормотание. Оно было тихим и прерывистым, но почему-то слух зацепился за этот шум. Пианист поднял голову, пытаясь найти источник. Вокруг никого не было, однако за одним из поворотов располагалось большое окно, возле которого находились трое: два мощных санитара стояли по обе стороны от больного, который, задрав голову, смотрел сквозь зарешеченное стекло. Ханжи провела Леви мимо этого поворота, даже не остановившись, так что пианист лишь мельком увидел странную сцену. — Ну вот, — доктор распахнула перед ним дверь палаты. Пациент, угрюмо взглянув, прошёл внутрь. На этот раз палата была лучше, чем предыдущая: по крайней мере она напоминала обычную больничную палату, а не белую коробку. Парень тут же улёгся на кровать, сложив руки под голову. — Сегодня я ещё обдумаю все факты из твоего рассказа и, если потребуется, задам пару вопросов. С завтрашнего дня тебе будет назначено лечение, а сейчас можешь пока отдохнуть. Ужин тебе принесут прямо сюда. Счастливого вечера! — задорно пожелала она. Леви презрительно хмыкнул и повернулся на бок. — С добровольным заключением меня, — мрачно пробормотал он под нос, закрывая глаза.