The Piano

— Ох, он очнулся! — едва открыв глаза, Леви услышал сдавленный приглушённый шёпот. Музыкант был в знакомой комнате и лежал в своей кровати, подле которой сидели напряжённо-взволнованные Эрен и Эрвин. Юноша сдерживал радостную улыбку, а доктор, грозно взирая на него, взял руку Леви и начал проверять пульс. — Что произошло? — хрипловато спросил пианист. — Ты ненадолго потерял сознание, — удостоверившись, что с ним всё в порядке, тихо ответил Эрвин. Затем посмотрел на часы. — Всего сорок минут прошло. — Вот как, — скупо произнёс Леви, уставившись в потолок. — Эрен чуть весь дом не перевернул, пока искал меня, — продолжил рассказывать доктор, скосив глаза на юношу. Парень тут же закивал, не сводя зелёных глаз с музыканта. Минуту или две тот лежал спокойно, потом недовольно цокнул языком. — Так и будешь смотреть на меня всю ночь? — хмуро спросил он, бросив холодный взгляд на Эрена. — Со мной всё в порядке. Иди спать, уже поздно. — Угу, — немного огорчённо отозвался парень, поднимаясь на ноги. — Это случилось из-за того, что Вы начали играть? — он указал на постель. — Да, из-за этого, — нехотя ответил Леви, вновь сверля глазами потолок. — Комната для гостей в конце коридора. Я покажу тебе, — доктор Смит тоже встал со стула и приблизился к двери. Он уже открыл её и вытолкал Эрена, как вдруг услышал позади себя голос: — Мне нужно тебе кое-что сказать, Эрвин. Врач тут же остановился и с сомнениями посмотрел на Леви, будто это не он сказал. Показав Эрену его спальню в противоположном конце коридора, Эрвин вернулся, закрыл дверь и развернулся к подопечному. — Ты… вспомнил? — дрожащим голосом прошептал доктор, приближаясь к неподвижному музыканту. Леви поднял свои руки и опустил рукава рубашки до локтей. Затем положил предплечья поверх покрывала. — Я вспомнил, откуда это, — он сжал кулаки, отчего вены на его запястьях выделились сильнее. Эрвин, не веря его словам, медленно опустился на колени перед кроватью и осторожно накрыл его ладони своими, разжимая кулаки. Руки Леви расслабил, однако бросаться в объятья к доктору не спешил. — Только это. Больше ничего, — предупредительно произнёс он. — Вспомнил, почему хотел уйти. Почему жизнь стала такой невыносимой… А потом увидел тебя. И ты мне сразу не понравился, — мрачно смотря на затаившего дыхание доктора, сказал Леви. Тот слабо улыбнулся. — Это в твоём характере — сначала ненавидеть человека, а потом любить. Я к этому привык, — негромко проговорил он, преподнося руку музыканта к своему лицу и прикасаясь к пальцам губами. — А ещё… я не понимаю почему, но хочу это сделать, — пробормотал пианист, нахмурившись и приняв странное выражение, будто боролся сам с собой. — Что? — дружелюбно спросил Эрвин, проводя его кистью по своей щеке. Леви скривил губы, бросил на доктора яростный взгляд и выдернул свою руку из его ладони. Смит на мгновение испугался, подумав, что у подопечного новый приступ ненависти к нему, однако парень резко поднялся на колени и, обхватив доктора за плечи, впился пальцами в его спину. — Вот это… — выдохнул он, нападая на Эрвина с отчаянным поцелуем. Доктор замер, в первые секунды не осознавая до конца, что происходит. Так внезапно кривившиеся от негодования губы теперь жадно обхватывают его, а язык, произносивший колкости в его адрес, нескромно скользит и касается его языка… Пальцы перебираются со спины к голове и хватаются за светлые волосы. — Чёрт… — прерывисто выдыхает Леви, на мгновение оторвавшись от губ. Эрвин заглянул в его глаза, сквозь которые проскальзывал тёмный огонёк. Подопечный, облизнувшись, вновь прижался к нему, на этот раз соприкасая губы настолько, что ни один поток воздуха не мог пробраться через них. Задыхаясь от внезапности и страсти, Смит двинулся вперёд, и они оба упали на кровать, так и продолжая поцелуй. — Только не говори мне… — часто вдыхая, прошептал Леви, смотря на взволнованное лицо доктора. — Что я делаю это, потому что мы… — Это был долгий путь и тяжёлый, — держа себя в руках, ответил Эрвин, переплетая их пальцы. Ладони пианиста, лежащие на постели, снова начали быстро холодеть. — Да, я согласился жить с тобой тогда, потому что не было иного выхода, но чтобы… — воспоминания яркими картинками вспыхивали у Леви в голове, и пианист не успевал за своими мыслями. — Видишь, я прикасаюсь к тебе, — Эрвин приподнял его руку, которую держал в своей. — И ты не чувствуешь отвращения, хотя раньше прикосновения других людей были тебе ненавистны. Как ты думаешь, почему это изменилось? Почему ты избавился от этой болезни? — с воодушевлением спросил врач. — Я… — взгляд Леви застыл на потолке, будто там он смотрел фильм о прошлом. — Я позволил тебе сделать это… — ошеломлённо прошелестел он. — Это и стало началом конца? — Конца? — Эрвин стиснул его ладони сильнее, прижимая руки к кровати. — Нет, это было всего лишь вступление к нашей жизни. Я знал, что ты вспомнишь… — Эй, — видя, что тот склоняется с определёнными намерениями, музыкант попытался отвернуться. — То, что я вспомнил пару эпизодов, ещё не значит, что… нн… — их языки снова столкнулись друг с другом, и Леви пришлось замолчать. Он хотел пнуть доктора коленом в живот, но внезапно его окутало странное ощущение. Поцелуй был знойным и жарким, но вокруг тела будто бы расползлась прохлада. Леви закрыл глаза, прекращая сопротивляться и пытаясь разобраться в этом чувстве. Он погружается во что-то мягкое и свежее, будто волны лениво ласкают его тело, пытаясь успокоить и остудить. Но им это не удаётся. Совсем как тогда… — Море… — сквозь поцелуй прошептал он. Эрвин остановился и отстранился, горящими глазами смотря на пробуждающегося любовника. — Помню море и закат, на который смотрел каждый день, — с широко раскрытыми глазами говорил Леви. — Как я мог такое забыть? Эрвин прикоснулся ладонью к его лицу, обхватывая его. Его мягкий взгляд голубых глаз, тёплый и прохладный одновременно, был совсем как те волны, успокоившиеся после ночи, прозрачные и ласковые с утра. Он хотел что-то сказать, но пианист вновь схватил его в объятья и прижал к себе. Что, что он ещё должен вспомнить? — Леви… — чувствуя, как парень закинул одну ногу ему на пояс и теперь давит на спину, а руки будто превратились в железный обруч на плечах, Эрвин оперся ладонями в кровать, чтобы не придавить его, и постарался чуть затормозить потерявшего голову любовника. — Эй, если ты продолжишь, то я не смогу сдержаться, и всё закончится довольно грязно… — ощущая жадные губы на своей шее, предупредил Смит дрожащим голосом. — Плевать, — выдохнул Леви, удерживая его второй ногой, а пальцами быстро расстёгивая рубашку. Всё ещё прохладные и чуть влажные ладони заскользили по груди доктора, а губы прикоснулись к ключицам. Эрвин содрогнулся от мощного прилива возбуждения и безнадёжно прикрыл глаза. — Но у нас в гостях мальчик!.. — прошипел он, открыв глаза и пронзив взбудораженного Леви своим взглядом. Тот приподнял голову и ответил не менее прожигающим взглядом. — Плевать, — повторил он, цепляясь за Эрвина, будто пытаясь схватить воспоминания и не упустить их. — Концерт, сближение с тобой, исповедь о прошлом… После того, как дотронулся до клавиш, будто дамбу прорвало. И сейчас, чем больше прикасаюсь к тебе, тем больше вспоминаю, словно разбиваю зеркала, в которых отражается лишь настоящее. И не делай вид, будто ты этого не хочешь, — проведя языком по верхней губе Смита, Леви двинул ногой и надавил коленом на пах любовника. Это и стало последней каплей. Скрипнув зубами, Эрвин набросился на парня, срывая с него одежду и опаляя режущим взглядом. Леви даже передёрнуло от такого: ему показалось, что если доктор продолжит в том же духе, то растерзает его. Он схватился за подушку, когда любовник, склонившись над ним, захватил губами и зубами его тело, не оставляя нетронутым ни один уголок. Вскоре его шея, грудь, живот и бёдра горели и пульсировали от жёстких, но страстных касаний Смита. — Эрвин… — прерывисто выдохнул Леви, невольно изогнувшись, когда любовник приподнял его бёдра и склонился между ног. Музыкант прикусил кончик языка и зажмурил глаза, чувствуя, как жар приливает к щекам от его нетерпеливых скольжений языком. Согнутые в коленях ноги то и дело подрагивали, а всё тело начало покрываться потом. Зубы сомкнулись сильнее, норовя откусить несчастный кончик языка, однако пианист абсолютно не чувствовал хоть какого-нибудь признака боли. Всё, что он ощущал — это бушующий жар, который пытался вырваться из тела любыми путями. Ему едва удавалось перекрыть себе рот, чтобы не выпустить пошлого стона. А ведь он и раньше так делал. Никогда не позволял себе стонать. Только под конец… — …хах… — тихо и судорожно выдохнул Леви, когда его тело, наконец, избавилось от пекла внутри. Он перевёл взгляд на Эрвина, который ладонью проводил по своим губам и слегка кривил губы в улыбке. — В последний раз ты тоже так улыбался, — хрипло проговорил Леви, скользя взглядом по его растрепавшимся волосам. — Получается, мне следует поблагодарить Эрена за то, что ты вспомнил обо мне? — Смит оперся одной рукой в изголовье кровати, нависая над Леви, а другой постарался как можно бережнее подготовить любовника. Но его действия с намерениями слегка разошлись, так как доктор едва мог держать себя в руках, дождавшись того, чего желал всё это время. Проникновение получилось относительно грубым, резким и коротким. Леви закрыл глаза и постарался по максимуму расслабиться. Да, он знает, что делать, чтобы всё прошло как можно лучше. — Кстати, напомни мне потом, чтобы я как следует разукрасил тебя за то, что ты засадил его, — прошелестел Леви, совершенно не чувствуя нескладных движений любовника. Ему внезапно захотелось больше. Как и с поцелуем он не понимал, почему тело требует этого, однако останавливать себя совершенно не собирался. Это же Эрвин. Эрвин… Тот Эрвин, который подарил ему вторую жизнь, не сравнимую с предыдущей. Эрвин, который понимает всё с полуслова, это тот человек, которому он впервые сыграл, которому впервые показал то, что у него на душе, рассказал о своих мучениях и боли. Тот Эрвин, который избавил его от этой боли, залечив её своим терпением, заботой и любовью. Он не лез в душу, не требовал, не принуждал. Он просто был рядом и ждал, несмотря ни на что. — Эрвин… — с порывом выдохнул музыкант, протянул руки и, впившись в его плечи, с силой рванул на себя и жадно накрыл его губы. Просто движений, просто поцелуя ему было мало. Языком он давил, сжимал, зубами кусал, чуть ли не до крови, одновременно испытывая выдержку доктора на прочность. Та треснула, словно хрустальная ваза, разбилась вдребезги и разнесла вокруг себя кучу осколков. Негромко рыча сквозь кровавый поцелуй, Эрвин прижал парня к постели и вошёл в него. Оба тела подёрнулись дрожью, а Леви, откинув голову, приоткрыл рот, сдерживая немой выкрик. Его тело помнило, помнило, что значит быть вместе с Эрвином. Помнило, каково это — иметь близость с ним. Напряжённые губы Леви мягко обводили язык любовника, чувствовавшего всю отдачу тела подопечного. Такого знакомого и родного… — Леви… — пальцы пианиста всадились в его спину, оставляя глубокие следы на коже. Но Эрвин тоже перестал чувствовать боль. Потому что она стала ничем, по-сравнению с тем, что он испытывал сейчас. Лица обоих покраснели, а тела переполнились влагой и жаром. Губы прерывисто ласкали друг друга, будто бы пытаясь остудить любовников, однако выходило всё с точностью до наоборот. Тела, не слушая своих хозяев, упивались в животной страсти, не щадя друг друга. Едва они закончили, как Эрвин, не дав ни себе ни Леви продохнуть, вновь набросился на него, выпивая до дна, словно изысканное вино. Этот вкус он не забывал ни на минуту и теперь, наконец-то, мог им насладиться в полной мере. Судорожные вдохи, скрип кровати, звуки их тел и прерывистые поцелуи. Больше вокруг них не было ничего: ни дома, ни города, ни мира, ни вселенной. Только эта комната и они, уничтожающие последние осколки льда и разрушающие оставшиеся барьеры.