Считать себя страшным грешником - такое же самомнение, как и считать себя святым. (с) Николай Бердяев
***
Для парейдолии. Со всей строгостью к святости, спасибо за эту фразу.***
Проще было бы никогда не замечать собственного слишком продолжительного взгляда вслед одному и тому же человеку, нежели ловить себя на беззвучном счете его шагов, как если бы наставник в католической школе для мальчиков ловил ученика за непотребными ласками греховной плоти. Осознавать свою почти греховную тягу к кому-то - сродни преступлению, совершенному полицейским, и Майкрофт досадливо морщится, едва заметно хмурит брови и сворачивает окошко с камер наблюдения в Скотланд-Ярде на своем компьютере, чтобы, подумав мгновение, открыть его снова. Это тяга, это тоскливое желание, это сильнее собственных запретов и силы воли. Это что-то необходимое в своей безукоризненной грешности. Инспектор Грегори Лестрейд - поборник морали, защитник униженных и оскорбленных, святой человек, если смотреть на него глазами, не видевшими грязи и мерзости полицейской работы. Сделки с преступниками, цензура в отчетах, отредактированные сводки - необходимые пятна на безукоризненной репутации. Репутации семьянина и отца, который из-за работы теряет свой брак. Репутации человека, который склоняется под требовательным взглядом Майкрофта Холмса и соглашается взять на себя еще одну ношу: младшего брата «Большой шишки из Правительства». Майкрофт учтиво кивает раздраженному этой уступкой инспектору и провожает его непозволительно долгим нечитаемым взглядом в спину, упрекая себя в том, что заметив Грегори, обратив на него свое внимание, он начал рушить его жизнь. Он направлял невидимой рукой особо сложные и опасные дела непосредственно Лестрейду, заставляя засиживаться на работе, меньше уделять внимания жене; он подстроил выигрыш бесплатного купона на посещение йоги для его такой предсказуемо неверной супруги в клуб, где тренером был «человек, который что-то должен». Он действовал так же, как и всегда: издалека, невидимо и осторожно, шаг за шагом выстраивая хрупкие звенья цепочки, которой хотелось оплести уверенные руки Грегори и подчинить, привязать к себе. Он ужасающе грешен, - вдруг с тревогой, обычно ему не свойственной, понимает Майкрофт, когда смотрит в зеркало перед очередным совещанием в Правительстве, поправляя и без того идеально сидящий костюм. Братья Холмс - его личная чертова дюжина, - понимает Лестрейд, когда вымотанный, буквально высушенный непрерывным общением с Шерлоком на месте преступления и в участке, он оказывается один на один со старшим из двух чертей, сидящим на небольшом диванчике в кабинете инспектора, небрежно перелистывающим холеными пальцами папку с каким-то делом. Грег устало потирает ладонями лицо и опускается в свое кресло за рабочим столом, опирается локтями на стол и кладет подбородок на переплетенные пальцы. Его пальцы грубые, местами с заусенцами, на большом пальце - пятно от протекшей ручки, на манжетах его рубашки - пятно от кофе из кофейного автомата в конце коридора, первые пуговицы рубашки расстегнуты, а галстук ослаблен и болтается чуть ниже. Лестрейд злится за каждую неловкую деталь своего образа на идеально выбритого, всего будто отутюженного, одетого с иголочки Холмса, у которого прическа - волосок к волоску, немятый пиджак и начищенные до зеркального блеска ботинки, злится на него за то, что тот чертовски хорош во всем, за что он берется. Ум и скрытая сила, сила внушения, подавления, власти - все это в человеке напротив злит еще больше, чем тщательно подчеркиваемая взбалмошная гениальность и уникальность его младшего брата. Любовно выпестованная скрытая сила и угроза в идеальном костюме - объект слепой ненависти Грегори Лестрейда, и гореть ему в Аду за то, что он, по сути, без особого на то повода ненавидит человека, который ничего ему не сделал. - Вы выглядите слишком уставшим, инспектор, чтобы я посмел Вас тревожить, - мягко начинает Холмс, откладывая в сторону папку с делом и поправляя манжеты рубашки. Лестрейд хмыкает, откидываясь на спинку своего офисного кресла и делает взмах рукой: - Продолжайте, я не думаю, что Вам удастся найти момент, когда я буду менее усталым. Уголки губ Майкрофта чуть приподнимаются в сдержанной, тщательно выверенной улыбке, тогда как все в нем жадно бросается вперед - взглядом, кожей, голосом, всеми чувствами исследовать открытую шею, линию нахмуренного от усталости лба, натруженные праведным делом сильные плечи, но он лишь понимающе кивает и, прости его Королева, шутит: - Может, в день, когда Вам еще не успеет надоесть другой из братьев Холмс? Грег тихо смеется и качает головой, то ли соглашаясь, то ли отрицая, поднимает взгляд на Майкрофта и собирается уже попросить перейти ближе к делу, когда тот встает и подходит ближе, кладет на стол папку с делом, которую он листал до этого и говорит, смотря куда-то в сторону стаканчика для ручек на рабочем столе, но никак не на самого инспектора: - Стоит обратить внимание на жену убитого, господин Лестрейд. И да, по поводу того вопроса, что привел меня сюда: он еще подождет, а вот Ваше здоровье ждать не станет. - Майкрофт наконец-таки поднимает взгляд на Грегори и чуть улыбается, вежливо и холодно, не выдавая всей своей бешеной тяги, основанной на греховном, чудовищном желании заполучить и разрушить найденную с таким трудом святыню: - Позвольте угостить Вас кофе по дороге домой. Лестрейда дома никто не ждет. Небольшая съемная квартирка максимально близко к участку, но все равно обрекающая на сорок минут езды на общественном транспорте - это то, что он смог себе позволить после развода и алиментов. Он не желает принимать этой подачки, но соглашается, подумав, что он, черт возьми, заслужил немного хорошего кофе, пусть на улице уже почти ночь. Майкрофта дома никто не ждет. Охранная сигнализация, отчет Антеи и доклад на утреннее совещание - не в счет. Поэтому ему кажется, что он имеет право сделать жест доброй воли в отношении человека, которому до этого сознательно портил жизнь. Они выходят из Скотланд-Ярда вместе, садятся в служебную машину и едут в проверенное место: прекрасная кофейня, хозяин которой предупрежден о возможных трудностях, если его особому гостю помешают. Они садятся за небольшой столик в дальнем углу кофейни, а расторопный хозяин ставит на стол пепельницу, пачку любимых сигарет Лестрейда и тут же уходит, чтобы вернуться с еще не заказанным, но уже приготовленным кофе. Холмс садится, повесив предварительно пиджак на спинку стула и берет пачку сигарет, вытягивает одну и чуть усмехается: - Иногда приятно побаловать себя возможностью особого отношения, инспектор, верно? - и смотрит в лицо, Грег теряется от этого взгляда, неловко улыбается, а потом приходит в себя и улыбается шире, по-мальчишески широко и тоже берет сигарету, прикуривает и с наслаждением делает затяжку, прикрывая глаза. - Черт бы побрал закон о запрете на курение в общественных местах, Боже, как же я соскучился по этому, - он улыбается, выдыхает дым и добавляет: - Я этого не говорил, мистер Холмс. Холмс тихо смеется и прикуривает тоже, стараясь не смотреть на губы, обхватывающие фильтр сигареты: - Что Вы, инспектор, разве можно было бы услышать такое от Вас. Вы - святой человек. Эта святость выжигает Майкрофту нервы. Грегори стряхивает пепел в пепельницу и делает глоток поистине изумительного кофе: черный, с корицей и гвоздикой, терпкий и чуть острый, с мягким ароматом. Это неприкрытое наслаждение святого кофейной чернотой выбивает Холмсу из легких воздух. Лестрейд облизывает губы и ставит чашку на блюдце, делает еще затяжку крепких сигарет и выпускает пару колечек, глядя, как человек напротив даже курит идеально: ухоженные пальцы держат сигарету между средним и безымянным пальцем, так что при каждой затяжке ладонь скрывает нижнюю часть лица, подчеркивая и без того явно ощущаемую всем существом скрытую силу; тонкие губы выпускают дым тонкой струйкой, пепел не летит мимо пепельницы, а сама сигарета горит ровно, не сгорая с одной стороны быстрее, как, например, у самого Грега. Эта чертова идеальность сводит на нет всю злость, бушующую от усталости в груди ранее, оставляя лишь восхищение и искреннее желание поделиться им, но слова остаются лишними. Это молчание мироточащей иконы напротив вызывает желание раскаяться и припасть губами к святыне, просить прощения за все содеянное, за свое внезапное падение в пучину жадных до обладания другим человеком чувств. Холмс тушит свою сигарету и протягивает руку, впервые пытаясь не дать себе контролировать каждое свое действие, тянется и забирает из пальцев Грегори его сигарету, обхватывает губами фильтр и прикрывает глаза, ощущая иррациональную эфемерную радость от того, что его губы касаются того же, чего касались губы этого человека. Лестрейд смотрит расширившимися глазами на этот странный жест, находя его нелогично, чертовски правильным. Разделенная на двоих последняя затяжка за чашкой лучшего кофе, что ему доводилось пить, и наполненная скрытым смыслом, но при этом легкая, беседа. «Ты воруешь у меня воздух», - говорит взгляд Лестрейда, когда Холмс, очнувшись от своей эйфории запретного плода, поднимает на него глаза. «Ты воруешь у меня сердце», - утверждает взгляд Холмса. - Вы - святой человек, Грегори, - горько усмехается Холмс, затушив и второй окурок в пепльнице, не дождавшись ни слова в ответ на свой поступок. - Другой бы человек уже давным-давно на Вашем месте «дал мне в морду». - Вы чертовски идеальны, чтобы портить лицо припухшей от удара челюстью или разбитой губой, - улыбается Лестрейд, шумно втягивает воздух, будто решаясь на что-то, встает, отодвинув стул и наклоняется к готовому ко всему, кроме этого, Майкрофту и целует его, смешивая горячее кофейно-сигаретное дыхание на дрогнувших в изумленном выдохе губах. Удивить Майкрофта Холмса - то же самое, что простить, только еще более невозможно. От этого прощения у Майкрофта внутри все сжимается в тугой комок. Это тяга, это желание, это сильнее собственных запретов и силы воли. Это что-то необходимое в своей безукоризненной грешности - будучи сущим чертом прикасаться губами к святыне. Идеальное преступление.