Подари мне солнечный свет

      Наступающий март слизал с улиц мороз и хотя снег ещё лежал неопрятными шапками по крышам, весна пришла не только в календаре. Когда Яна выписали из больницы, тётя Маша выпустила его из квартиры только разобраться с переводом из университета, а потом без обиняков отобрала ключ и заперла, мотивируя тем, что неокрепший после воспаления организм может подцепить в обманчиво тёплую погоду всякую заразу. Он всё равно не рвался на улицу — Ян распотрошил десяток апельсинов, рассовал кожуру по всей квартире и часами валялся без дела, просто вдыхая любимый цитрусовый запах. Он знал, что тётя просто пытается скрыть его от досужих глаз — отец Влада наверняка обсудил всё с ней, прежде чем пришёл к нему в палату. И не только с ней, судя по всему — в университет Ян пришёл в неучебную субботу по предварительному звонку какой-то постной тётки-секретарши, сразу к декану, который без всяких вопросов лично втиснул в руки бумаги на перевод и распрощался.       Вещи были собраны, мебель частью отконвоирована к тёте Маше, частью закатана под простыни — срок аренды как раз истекал в полночь первого числа и жуликоватая хозяйка квартирного комплекса изнывающим стервятником кружила по площадке в ожидании съезда квартиранта. Ян не сильно торопился — по задумке, поезд отца прибывал к полуночи, а тот, который должен увезти их из Владимира — через несколько часов на рассвете. Отец Влада не обманул — за полмесяца он вытащил его собственного отца из тюрьмы, но, как и в случае с тётей Машей, провёл разъяснительную беседу, так что Ян, надеясь, что хотя бы истинной причины родитель не знает, не долго объяснял папе, почему они должны переехать из Владимира. Тот по телефону просто спросил когда и куда, и вот он наконец вышел из квартиры, попрощался с Заряной, подождал, пока мама пинками загонит дочурку спать, и спустился к ожидающему у подъезда такси.       — Вы знаете, как он? — не совсем уверенный, что может задавать такие вопросы, рискнул парень, когда они уже стояли на перроне в ожидании поезда. Тётя Маша напряглась, но ответила:       — Ему должны были снять швы ещё два дня назад, но он… сглупил. Несколько раз. И швы разошлись, идиота кусок. — Она заметно нервничала, Ян списал это на предстоящую встречу — всё же она дружила с его отцом и тоже скучала.       А дальше их закружило, завеяло, затащило в счастливо скалящийся улыбкой смерч, выскочивший из поезда и на пару часов вырвавший их из нерадостного разговора. Отец за два года не сильно изменил в привычках, Ян и забыл уже, что рядом с ним всем всегда тесно: папа забивал собой всё пространство и угрюмость сына сглаживалась в глазах окружающих. Когда отца забрали в тюрьму, даже тётя Маша решила, что Ян стал нелюдимым из-за случившегося.       Они посидели в кафе, проводили тётю Машу, заболтались и вернулись назад в зал ожидания все втроём, потом проводили тётю Машу ещё раз, и опять заболтались, в конце концов она сообщила, что ей надоело морозить ноги, и уйдёт уже когда убедится, что посадила в поезд обоих Лучевых. Ян пару часов дремал в неудобном пластиковом кресле, когда отец хлопнул его по плечу на выход — диспетчер объявил прибытие поезда. Они вышли на перрон и Ян даже успел тоскливо утешиться, что наконец уедет из чёртового города и сможет вспомнить, как это — быть нормальным.       — О мой бог, — выдохнула идущая впереди тётя Маша и резко сдала назад, пытаясь увлечь за собой Яна. Народу, не глядя на предрассветный час, в вокзале было не протолкнуться, и половина всей толпы вылилась из зала на платформу. Сзади напирал отец, с боков сдавили люди, а потом он увидел существо страшнее любого кладбищенского кошмара, и узкий перрон показался ещё уже.       Влад, в лице ни кровинки, распатланный, без куртки, всматривался в людской хаос бешеными глазами и в свете вокзальных ламп казался ожившим ночным кошмаром. Видать, вышел к поездам заранее, ещё до толпы, и теперь изучал тех, кто просачивался на платформу через пластиковые двери. Он впился в Яна взглядом всего на мгновение позже, чем тот сам его увидел. Тётя Маша охнула, попыталась сковырнуть парня, но проще было перенести куда подальше прибывающий на первые пути состав вместе с людьми, чтоб не мельтешили перед глазами, чем сдвинуть его с места. Они так и стояли, когда людской поток хлынул к вагонам, и, едва перрон избавился от своих шумных обитателей, Влад пошатнулся и упал на колени.       — Пошли, — тихо прошипела на ухо тётя Маша. Отец попытался взять Яна за руку и потащить к нужному вагону, но тот вытек из его хватки. Влад ел его глазами, он ел глазами Влада. Десять шагов, бесконечная пропасть.       — Чего на колени упал?       — Устал, пока по городу гонял. Сначала из больницы удрал, потом к тебе на пятый этаж своим ходом, хорошо, Заряна отпоила, а то там бы ещё свалился.       Хоть ясно, кто заложил Владу, что они на вокзале. За спиной недовольно завозилась тётя, и Ян понял, что дома Зорьку ждёт долгая разъяснительная беседа.       — А мне кажется, что проще к стене привалиться, чем на колени.       — Нет, на коленях удобнее. Или сам подойди и подними.       Ян сбросил с плеча тяжёлую сумку, подошёл, замер перед Владом, не дойдя всего пару шагов — не столько хотел оказаться рядом с ним, сколько боялся, что его уволокут в поезд насильно и не дадут договорить, а больше у них шанса точно не будет. Всё равно время есть — поезд двадцать минут стоит. Сзади недоумённо бормотал отец, тихо ругалась тётя Маша, удивлялись, оглядывались не успевшие рассосаться по вагонам пассажиры.       — Знаешь, я думаю, ты на коленях не потому, что ноги не держат.       — А с чего бы ещё? — Задиристо. — Это же не я удираю в другой город, забыв даже попрощаться.       — И ты не знаешь, почему я так делаю?       — Знаю. Потому что мой отец считает, что парень, да ещё и сын вора, мне не пара.       Вымощенный бетонной плиткой перрон жёсткий даже для обычных коленей, а Влад ещё и отощал за полмесяца, кости да кожа — джинсы только на ремне держатся, коленям точно не сахар на холодном бетоне. Ничего, ему полезно!..       — Нет, это я не хочу пару, которая запросто может привязать к кресту и оставить на кладбище.       — Я не буду извиняться.       — А я не буду прощать.       — И просить остаться не буду.       — Конечно, это всё равно ничего не изменит.       — Да, например того, что ты подсунул мне назад эту чёртову цепочку, которую сам же и отобрал на кладбище. — Влад закатал рукав, запястье обвивала простая серебряная «змейка».       М-да, глупо получилось, Ян знал, что нельзя, но перед выпиской пробрался в хирургию — всё равно Влад спал — и вернул отобранную цепочку. Себе он такой памяти не хотел, и так чуть позорно не разревелся, а битый-порезанный Влад вряд ли подробно запомнил всю ту сумасшедшую ночь, и разговор о цепочке был едва ли чем-то важным.       — Ян, время, — напомнили за спиной.       — Поднимайся, — вздохнул Ян, но Влад не пошевелился. — Вставай давай, болван, ещё не хватало, чтобы ты простыл!       — Ничего, меня били, резали, простуда — не самое большое зло.       — Намекаешь, я виноват в том, что ты упыря с жальника напоминаешь? — Сзади затылок пекло от двух пристальных взглядов.       — Совсем не намекаю, мы же договорились не извиняться, не прощать. Ах и да — не забыть попрощаться перед отъездом.       — Я тоже не буду просить прощения, — буркнул Ян. Лампы почти потухли, но в свете разрастающейся зари он вдруг увидел седую нитку в тёмных волосах и самому захотелось упасть на колени.       — Давай-давай. Не забудь, что ты по идее «умер» и это тоже меня совсем не трогает.       — Ты так и будешь мне жилы вытягивать?! Да, я виноват, что согласился на эту дурацкую авантюру, я виноват, что тебе Вацлав чуть мозги не вышиб, я виноват, что у тебя просто мозги поплыли и ты теперь на меня смотришь, как на десерт со взбитыми сливками. Прости!       — Давай уточним, мы всё ещё не извиняемся?       — Извиняемся! И поднимись с коленей!       Мимо прошли и тут же ускорились мамочка с ребёнком, не желая заразиться глупостью от странной парочки. С любопытством косилась проводница от ближайшего вагона.       — Подойди и подними.       — Сам встанешь, не сахарный.       — У меня ушиб рёбер, наполовину удалена селезёнка, перешитый кишечник, швы внутри и снаружи и клиническая…       — Ладно, я понял!       Шагнул к нему, протянул руку. И попался. Влад ухмыльнулся, вцепился и потянул на себя.       — Пусти, упырина! — Ян хлопнулся на колени, от души приложившись о покрытие. Краем глаза заметил, как дёрнулся в их сторону отец, и как его перехватила тётя Маша, покачала головой, что-то втолковывая, покрутила у виска и вид у неё стал виноватый-виноватый.       — Да вот сейчас! Вы, два умника, за моей спиной решили, что для меня лучше, ну так и я вас спрашивать не собираюсь.       — Люди вокруг!       — Пускай завидуют.       — Мой отец смотрит.       — Он вор, а не убийца, максимум покалечит, я это переживу.       — А твой отец меня точно в порошок сотрёт!       — Он мне должен за мать, так что не тронет.       — Дай подняться, бетон студёный!       — Я же обнимаю, неужели тебе до сих пор холодно?       Ян зарычал, Влад усмехнулся, но всё же поднялся, поднял свою добычу, притянул к себе, обнял.       — Ты глупая кучка страхов и желаний. Я же знаю, что ты с детства глазел на меня, тогда почему сейчас поджимаешь хвост и удираешь?       — Потому что ты такая же глупая кучка самолюбия и сволочизма!       — Я не доказал, что на меня можно положиться? Ты говорил, что я слепой, который не увидит солнечный свет. Ну так вот, это ты слепой, а я отлично вижу.       — И что ты видишь?       — Тебя.       Так просто. Так легко. Так правильно.       Когда Ян успел полюбить эту сволочь? Как вообще можно было его полюбить? Это же всё — взрыв, мрак, конец.       Влад склонился и, наплевав на вздохи и возгласы, прикипел губами к губам Яна. Холодное к холодному, пока не стали горячими и влажными.       Теперь точно конец и спасения нет. Хотя бы в одной лодке тонут, уже не так страшно.       — Тебя трясёт от холода.       Совсем как на кладбище. И он опять не угадал.       — Меня трясёт от страха.       От Влада больше не пахло апельсинами — только лекарствами, может, поэтому Ян так боялся, что это просто сон, а сам он спит в зале ожидания.       — Не надейся, я тебе не снюсь.       — Тогда откуда ты знаешь, о чём я сейчас думаю?       — Ну… спорим, ты тоже знаешь, о чём я сейчас думаю? — и посмотрел долгим влажным взглядом. Ян вспыхнул, Влад коварно улыбнулся. — Ошибаешься, маленький извращенец, я думал о том, что всё ещё хочу быть вместе с тобой. Но то, о чём подумал ты, мне тоже очень, очень по душе.       — Дурака кусок, — одними губами. Влад счастливо закивал.       Ян не заметил, когда стали неважны людские взгляды и шепотки, пчелиным роем вьющиеся вокруг, он забыл о папе с тётей, всё ещё стоящих у синих поручней, но уже никуда не спешащих.       Были только он и Влад.              Отец Яна долго задумчиво курил, глядя на сына и его друга, ныряющих в толпу, появившуюся к следующему поезду.       — Говоришь, Ян расторг договор на квартиру с той кошёлкой? — мужчина затянулся. — Допустим, сегодня мы всё же завалимся к тебе. Но, как я понял, завтра нам придётся искать квартиру, больше мы из города не уезжаем.       — Глупости, я поговорю с хозяйкой, подмажу и вернём вашу квартирёнку. Она удобная.       — Она маленькая для двух мужиков.       Женщина чуть помялась, но рискнула сказать.       — Ты уверен, что под одной крышей будете жить вы вдвоём, а не они?       Сигарета полетела на пол и была злобно затоптана.       — Когда Яну надоест этот хмырь, я его наконец прикопаю, — задумчиво сказала стоящая рядом подруга, тоже глядящая на сумасшедшую парочку.       — Я в доле…       Они обменялись согласным рукопожатием.       — Ян, оказывается, умеет улыбаться.       — Да, когда-то я уже видел такую улыбку. У его матери и в зеркале.       — Думаешь, он повторит вашу судьбу?       — Думаю, у него в генах прописано влюбиться не в того человека. Он счастлив, надеюсь, этого хватит.       — …учти, я этот год пропускаю и иду на следующий, так что мы теперь одногруппники.       — Фигу, я экономист, ты юрист, с какого перепугу одногруппники-то?       — Ой, я же забыл, что перевожусь на твой факультет. Ты рад?       — Можно я повешусь?       — Тебе так понравилась асфиксия? Запомним…       — Гррр.       — Тебе меня совсем не жалко? Я устал, у меня колени ноют, швы болят и в глазах темнеет…       — Давай я тебя из человеколюбия добью?       — Давай лучше поцелуешь и всё пройдёт?       — Нет, я всё-таки повешусь.       — Я уже запомнил про асфиксию, не бойся.       — Гррр…       Они переплели пальцы да так дальше и пошли.       …А где-то в затопленной солнцем палате открылись сизые от долгого сна глаза, глянули на дремлющего у постели замученного посетителя и довольная улыбка тронула бесцветные губы.              ...С неба лился ещё по-зимнему морозный, но уже весенне-яркий, солнечный свет...