Подари мне солнечный свет

      Артём сидел в ногах и весело щурился на солнце. Вот мелкий паршивец, когда Влад очнулся после прошлой аварии, весь на растяжках, друг точно так же беззаботно сидел на кровати и болтал ногами.       — Ты уже пришёл в себя? — он попытался подтянуться на подушке, но его словно бетонной плитой прижало.       — Нет. — Артём повернулся, и Влад увидел увечье — глубокий кровоточащий порез, перекинувшийся со лба и правой брови на щёку, зашитая рана продолжала кровить. Глаз, удивительно, был на месте. Но при виде жуткой каши вместо привычного лица, Владу стало дурно — после такого не встают так легко с постели и не болтают ногами, любуясь солнцем.       — Ты… что ты здесь делаешь? — Призрак отвернулся, чтобы не пугать, и принялся раскачиваться на постели, не тревожа покой больного тела. — Ты умер? — Тоже молчание. — Почему ты здесь?       — Потому что другие меня не слышат.       — Я умер?!       — Эй-эй, никто не умер, приятель, не истери… — тяжёлая широкая ладонь, пропахшая знакомыми сигаретами, опустилась на плечи, легонько похлопала по щекам. Влад проморгался и смазанное пятно перед ним наконец превратилось в черноволосого растрепанного парня, осунувшегося, с ввалившимися глазами и с трёхдневной щетиной на подбородке.       — Дим.       — Ну вот, узнал наконец. Здорово тебя эти коновалы наркотой накачали.       Приятель устало ткнулся лбом в одеяло, пустив волну боли по искалеченному телу. В палате было темно — это только во сне комнату заливало полуденное солнце, свет тонким лучом падал из-за приоткрытой двери. Влада словно каток переехал — не болел разве что хвост, и то потому, что не был предусмотрен в конструкции. Он много чего хотел сказать или спросить, но сил хватило только спихнуть с ноющего тела Димкину голову и провалиться в сон.       …Дни заползали в окно и угасали, жизнь сжалась до размеров палаты. Влад выучил весь узор потолочных трещин, перезнакомился со всеми местными пауками, перестал шугаться посиневшей после капельниц руки. Лишних кроватей тут не стояло, хотя место было — наверняка отец подсуетился, он очень любит подчёркивать, что выше обычных смертных. Иногда в палату вваливался взмыленный Дима, замучавшийся разрываться между ним, братом и Артёмом, приходила Оля, тихая и с неуложенными непривычно вьющимися волосами, Марина пришла раз — увидела опухшую побитую физиономию пасынка, бухнулась в обморок и дальше Влад её сам выгнал.       Дима говорил — отец всегда был в больнице, разговаривал с врачами, добивался перевода в отдельную палату, носился по городу в поисках каких-то редких антибиотиков, а в самую первую ночь устроил скандал хирургу, когда тот собрался вырезать Владу селезёнку полностью. Но сын впервые его увидел, когда врачи наконец разрешили подбивать под спину подушку и садиться в постели. Он и в прошлую аварию появился на глаза только когда стало ясно, что Влад не собирается оставаться покалеченной креветкой — привыкший всё контролировать, старший Нивалов не мог бессильно смотреть на разбитого отпрыска, если не был в состоянии тут же поднять того на ноги. Они долго молчали — отец собирался с мыслями, сын просто был без сил и сонно таращился в унылый вечерний пейзаж за окном. Влад знал, что тот злится — когда мчал спасать Яна, он должен был позвонить ему, прокурор всяко более могущественен, чем младший сын вора в законе, но он отвык общаться с отцом, а тот не сильно стремился сблизиться с отпрыском.       — Я взял тебе академку в университете, — наконец сообщил родитель. Влад решил, раз не будет сантиментов, он тоже не обязан извиняться за свою дурость. — К концу недели тебе должны будут снять швы и выписать, вернёшься к нам домой. Как только врач разрешит нагрузки, ты улетишь в Ванкувер.       Не выдержал, удивлённо выгнул бровь. Лицо отца осталось нечитаемой маской.       — С чего вдруг? Только не говори, что в Канаде воздух целебный. Он и у нас не плохой.       — Там твоя мать.       — Кхе-кхе, — эх, не был бы накачан до ушей лекарствами, может и сдержался б от удивлённого кашля. — И с чего внезапно такой порыв? Сколько помню, она не особо горела общаться со мной.       — Нет, это я запретил.       — А почему сейчас разрешил?       — Потому что Марина… — крылья тонкого носа раздулись, точно он сдерживался, чтобы не сказать про жену чего-нибудь острого, — позвонила ей и рассказала, что ты в больнице концы отдаёшь. Они, оказывается, иногда «общаются». А в итоге мне пришлось слушать истерику по телефону, пока уши не заболели. И потом немного тоже, так что проще было согласиться тебя к ней отправить.       Не глядя на то, что Владу хотелось хорошенько поругаться за такое самоуправство с его судьбой, он не выдержал и подхрюкнул, так что внутренности заныли: Марина в своём репертуаре — «дружит» с бывшими своих мужиков.       И всё же, отец его был достаточно волевым дядькой, чтобы не терпеть женских истерик. И чувства сына и бывшей жены его до этого момента мало волновали, если он запретил одной и забыл сказать второму, что сам разлучил их.       — Пап, что-то не так?       — Всё отлично, — странно, обычно голос у него куда более сильный, и надтреснутости нет, — у меня сын с дырой в боку, который в скорой умер на полторы минуты. А в остальном всё замечательно.       — Я умирал? — он вдруг вспомнил Артёма из сна. Призрак друга неотвязно приходил по ночам и Влад был уверен, что кошмары прекратятся только если он выйдет из комы.       — Ну, если мы разговариваем, то ты выкарабкался.       Внутри что-то неприятно зашевелилось. Может, у него и не было сил общаться с посетителями, но одного Влад ждал с рвением маньяка, а поговорить так ни разу не вышло — он просто не пришёл. Неужели он где-то «не выкарабкался»?       — Где Ян?       Он знал, что убил Вацлава, знал, что видели это с десяток свидетелей из как раз подъехавших к месту аварии машин, знал, что дело на него не завели и вообще смерть бандита списали на ту же аварию, знал, что единственного живого помощника поляка забрали с кладбища и занимался им лично старший Нивалов, знал, что провалялся в бреду три дня и что уже вторую неделю торчит безвылазно в палате, тоже знал. Но куда подевался Ян, нелюдимый, скрытный, злопамятный и родной, ему никто так и не ответил. Оля приходила только к нему. Дима и без того был взмыленным и приезд родителя его не спас — Артём продолжал балансировать на краю пропасти, не спеша вернуться в сознание, и Влад очень боялся знать, какими неправдами Дима выжал из своего отца деньги на его лечение, если теперь усиленно изучал бумаги и работу брата. Тётя Маша зашла в его палату один раз, когда он спал, но стоило проснуться и потребовать ответа, где его Ян, как она вкатала снотворное и была такова. Больше никого не было, кто бы мог хоть что-то знать, а встать с кровати, пришитый к ней шлангами и трубками, он мог разве что с самой кроватью. Неделя в сознании прошла, как в аду.       — Где Ян, па?       Лицо отца дёрнулось.       — Понятия не имею.       — Врёшь. Его приёмная мать у меня температуру проверяла, а стоило мне подать признаки жизни, как она вылетела. Я её, конечно, плохо знаю, но эта тётка никогда бы не удрала — она скорее наорёт и ремнём отходит. Значит, это ты с ней поговорил. О чём?       — Дался тебе этот парень! Ты из-за него чуть на тот свет не отправился!       — Угу.       — И человека убил!       — Я этого не планировал.       — Но и раскаяния я не вижу.       — Потому что он пытался убить Яна!       — То есть, если так случится опять?..       Влад мрачно засопел. Дураку понятно, что в повторившейся ситуации он заново направит лезвие ножа в обидчика Яна. Отец ответил таким же мрачным взглядом и внезапно Владу захотелось зажать уши, чтобы не услышать, но он не успел.       — Он умер.       Вдох. Выдох. Рваная музыка пульса в ушах.       — Опять врёшь… Ты меня в Ванкувер пытаешься отправить от него подальше.       — Я тебя в Ванкувер пытаюсь отправить, чтобы ты в этой каше не варился, пока в себя не придёшь. На расстоянии легче… смириться.       — С тем, что у тебя сын в парня влюбился?       Да, именно то слово, от которого внутри всё сжалось и тут же свободно расправило крылья. Как будто вырвалось наконец из клетки. Идиот, как можно было так долго всё это затаптывать?       — С тем, что у сына парень погиб!       — Я помню, он был жив, когда я рядом упал. Крови было немного и он дышал.       — Вацлав его задушил. А тебя так колотило, что вполне могло и землетрясение померещиться — не только чужое дыхание. Просто смирись. Он умер.       Влад плохо соображал, что было потом. Кажется, он орал на отца, кажется, вырвал капельницу и кровь из вены хлынула на постель, а потом, когда он вскочил — на линолеум, кажется, он вылетел в коридор, кажется, его пытались вернуть назад. Вокруг были лица, много лиц — злое бледное отца, измождённое удивлённое Димы, испуганное Олино и смазанные суетливые медсестёр. Он почти успел добраться до выхода из отделения, когда адреналин перестал поддерживать силы, и Влад всё-таки потерял сознание. Он не знал, сколько был в отключке — к нему опять приходил Артём, жаловался, что его не слышат, и пытался снять серебряную цепочку с запястья.       — Где Ян? — по привычке спросил Влад.       — Он тоже меня не слышит, — был ответ.              Дальше были выматывающие дни сна. Несколько раз он пытался удрать, его возвращали и накачивали лекарствами. Сквозь сонную муть с кем-то в коридоре ругался отец, появилось и исчезло озабоченное лицо тёти Маши.       — Чтоб без присмотра не оставляли! — кажется, рявкнул родитель, и когда Влад в следующий раз вспомнил себя, рядом сидела бледная от недосыпа девушка, непривычно… не яркая без грима, но по-прежнему красивая — его сегодняшний соглядатай. Второй, такой же замученный и бескровный, дрых на короткой жёсткой кушетке, подтянув к груди колени и укутавшись в плед. Хорошо хоть сгонял домой и побрился, а то вообще бича напоминал. Свет в палате выключили, а яркой полоски, пробивающегося из коридора, хватало разве что означить контуры «нянек».       — Ночь на дворе, что ты здесь делаешь?       Оля вздрогнула, то ли от неожиданности, то ли севший непривычно хриплый голос испугал не только самого обладателя.       — Мне разрешили остаться… Я сказала, что твоя девушка.       — Нет.       — Что — нет? Я просто так сказала, чтобы остаться. Твой отец хотел, чтобы за тобой присматривали, но у медсестёр и так дел невпроворот, а ты уже идёшь на поправку, чтобы специальную сиделку выделять.       — Оль, я знаю, что ты это не просто так сказала. Ты отлично играешь в равнодушную стерву и я, слепой идиот, в это верил два года. Мне правда казалось, что тебя всё устраивает.       — Меня правда всё устраивает.       В ушах звенело, завязались в узел внутренности, а топкая вата в мозгах мешала правильно выстроить мысли и слова. Чёртова наркота! Таблетки он выкинул, но от уколов спастись не мог и в него по просьбе папочки вкатали двойную дозу успокоительного. И всё же они должны были поговорить, она это заслужила.       — Оль, мы не пара.       Она закусила губу, уставилась себе на руки. Как он раньше не замечал? Дрянная из подруги актриса.       — Неужели тебе было тяжело со мной? Я же не прошу тебя меняться, всё будет, как раньше.       …— Я хочу, чтобы мы были вместе.       И горячие сплетённые пальцы, как согласие и замок сказанному…       Осторожно нащупал тонкую цепочку с плетением-змейкой на запястье — он отлично помнил, как возвращал её хозяину. Кажется, в этой больнице слишком много призраков…       — У меня есть Ян.       — Ты надо мной издеваешься? Я многое могу понять и простить, ты это знаешь, но… он? Парень?! Я проклята, что меня окружают сплошные извращенцы? Соколовы по уши в любви друг к другу, ты крышей поехал, даже Артём улетел под машину не потому, что Снежана ему изменила, а потому что именно Дима с ней покувыркался. У вас что, поголовное безумие?       Все эти ребята просто любят. Они не хотят менять свои половинки и сами не пытаются выглядеть перед ними другими. Неважно, что со стороны они кажутся… не такими, они искренни, вот и всё.       — Тебя же не дёргало, когда я на него поспорил. Кажется, ты и сама ставку делала.       — Потому что это было развлечением!       — Именно поэтому ты мне всё разрешала и делала вид, что всё хорошо? Потому что мне нравилось развлекаться?       — Если бы знала, что нужно подобно Яну ставить условие: «Я или шлюхи» — так бы и сделала!       Не в условии дело. Ян просто не захотел играть ту же роль, на которую самовольно подписалась Оля — отпускать налево и делать вид, что всё нормально. Носить маски выматывает — пройдёт год, два, десять, и человек начнёт злиться, срываться… но уже не сможет донести, почему, раньше-то всё «устраивало».       — Прости, я правда дурак, что не замечал тебя раньше, но у меня уже есть пара.       — Он умер! — мстительно выпалила Оля и, впервые на его памяти заплакав, выскочила из палаты.       Влад с кряхтением поднялся с кровати, подошёл к кушетке и пнул Диму.       — Вставай, всё равно не спишь.       Тот обиженно крякнул.       — Откуда ты знаешь?       — Сопеть перестал, когда мы про Артёма говорили. Раздевайся давай.       — Эм… а давай останемся просто друзьями?       — Извращенец. Манатки гони, я ухожу, но, подозреваю, в больничном тряпье меня из холла не выпустят. И ключи дай, я знаю, что ты на машине.       — Да вот сейчас! Ты за пару суток угрохал половину нашего семейного гаража — мотоцикл, БМВ, а джип стоит на штрафстоянке до окончания разбирательств. — Ключ он, тем не менее, протянул и вложил в ладонь. Подобрался. — Куда собрался?       — К Яну. Был бы он в больнице — давно бы пришёл. И если ты мне тоже начнёшь петь, что он умер… я тебе благословения на Артёма не дам, вот!       Дима фыркнул, высказав отношение к подобной чуши, но вещи послушно снял и уже когда приодетый Влад собирался выйти из палаты, тихо неуверенно спросил:       — Думаешь, он правда… именно из-за меня в аварию попал?       Он много чего хотел сказать — и про аварию, и про то, что Дима дебил, раз решил, что, переспав с девушкой Артёма, укрепит их дружбу. Снежана тоже приходила в больницу — Дима постоянно шипел и жаловался Владу, что она торчит у коматозника. Сам он предпочитал шататься по больнице в поисках лекарств или нужных врачей, чем видеть неживого-немёртвого парня, Влад даже не был уверен, что тот заходит к Артёму, когда там никого нет, а Тёма ходил по его снам и не прекращал жаловаться.       — Попробуй с ним поговорить, посмотрим, что из этого выйдет.       И ушёл.