Серые слёзы. Серая кровь

По пещере разошелся тихий шепоток ветра, пролетевший мимо и скрывшийся во тьме тоннеля с той же скоростью, с которой и появился. Йоль открыла глаза и прислушалась. Все спали, и тишину нарушал лишь легкий свист — где-то недалеко был выход на поверхность, звуки оттуда проникали внутрь и разбивались о гранит, словно морские волны. Вдруг сзади послышался какой-то шорох, но явно произведённый кем-то из живых. Не успела она обернуться, как за волосы её схватила жесткая рука, а запястья уже оказались связаны тугим сыромятным ремнем. Она увидела злорадно усмехающегося гнома рядом со своим лицом и задергалась в попытке освободиться, но враг навалился на неё всем телом. — Ну, нет, милочка, — прошипел он. — Никуда ты не денешься! Знаю, что ты шпионка, и теперь точно сдохнешь, раз Бришек оказался таким слюнтяем! Он сильно дернул её и куда-то поволок. Йоль извивалась всем телом и кричала, но почему-то никто её не слышал. В конце концов, гном утащил её в один из маленьких боковых тоннелей. — Здесь тебя точно никто не найдет! И только в эту секунду она поняла, что ответвление заканчивается обрывом. Она закричала так сильно, как только могла, пиналась, кусалась, пыталась шептать заклинания, но ничего не получалось, высвободиться ей так и не удалось, и липкий холодный ужас заполнил все её тело, ужас того, что сейчас она сгинет в этой бездне, после всего, что произошло, и через что она прошла… — Прощай, Йоль!.. … — Йоль! Йоль!!! ЭЙ!!! — кто-то трепал её за плечо, явно не рискуя подобраться ближе. Она открыла глаза и увидела нависающие над ней медные патлы. — Что? — недовольно прохрипела она, пытаясь сообразить, умерла она уже или нет. — Ты… это… ну, кричала во сне. Что, кошмар что ли? Мне тоже в этой кишке кошмары снятся, так что это нормально, — как всегда затараторил Роу. Но Йоль больше на счет него не обманывалась — то, о чем действительно стоит молчать, он никогда не выдаст. — Отстань, — прошипела она, отталкивая парня. Ей не нравилось, что она выглядит слабой. Но после того как они с группой гномов вошли в один из тоннелей, напрямую соединяющих Далгон с Фартхен Дуром, где расположились вардены, кошмары снова вернулись. Лес излечил её, но только на время. Когда он исчез, исчезло и призрачное чувство безопасности, позволившее ей немного передохнуть. Вместе с ночными пытками радостно приплелась и паранойя. Йоль снова казалось, что кто-то смотрит на неё из темноты, кто-то идет, осторожно ступая по гранитному полу, и выжидает нужного момента, чтобы перерезать ей глотку. Шли они по широкому тоннелю вместе с компанией из пяти гномов, с каждым из которых Роу по-приятельски общался, шутил и даже что-то рассказывал им на ломаном гномьем языке. Те не понимали, переспрашивали и смялись над незадачливым говоруном. С Йоль он тоже пытался поболтать по душам, но ей было слишком страшно, чтобы что-то ему рассказывать. Засыпала она с кинжалом под головой, а шла с уже почти натянутой тетивой. Это был пятый день их путешествия. Ночью ей приснилось, что она снова в тюрьме. И не просто в своей камере — с ней рядом стоял граф. Он смотрел на неё яростным взглядом, а потом кинулся, повалил на раскаленный пол и принялся душить. Так, как она кричала в этом сне, наверное, никто никогда не кричал. А когда она почти умерла, граф наклонился к её лицу и тихо прошептал: — Мы идем за тобой! И она закричала снова… … — Йоль!!! Она проснулась от голоса Роу. Вокруг сгрудились напуганные гномы, сжимая в руках свои жуткие боевые топоры. — Чего надо? — злобно спросила девушка, хватаясь за кинжал. — Шего орала? — с сильным акцентом произнес один из гномов. — Сон плохой, — прошипела Йоль, расталкивая коротышек. — Ты куда? — крикнул ей вслед Роу. Она мрачно ему ответила, что пойдет продышится. Как же ей это все надоело! Дурацкие кошмары. Это её голова, её мысли, а она боится их как зверь огня. Она не могла с ними справится, потому что это означало бы смириться со своим прошлым, чего ей никак не удавалось совершить, ибо именно прошлое кормило то пламя, которое горело в её душе и эту же душу нещадно жгло. Страх заставлял её двигаться вперед и оглядываться назад, он позволял ей сохранять жизнь в относительной безопасности, но цена была слишком высока. Это был дар, но навязанный ей судьбой, и скорее обременительный, нежели полезный. Груз прошлого тянул её на дно уже прожитого, не позволяя полностью наслаждаться настоящим. Внезапно сзади послышались тихие шаги человека, особо не скрывавшего свое присутствие, но по привычке ходившего очень осторожно. Йоль выхватила кинжал и прижалась к ровной стенке пещеры. Во тьме она видела плохо, но слышала прекрасно. Кто-то шел за ней. И тут только два варианта — Черная Рука или Роу. Преследователь заговорил. — Эээ… На всякий случай, чтобы ты меня не убила, — это я, Роу. Она облегченно выдохнула. Потому что надеялась, что это он. Возможно, чтобы лишний раз доказать самой себе, что никому из черноруких она не нужна, а возможно, зачем-то еще. — Чего тебе? — спросила она, однако, испытывая какое-то подобие радости от того, что он здесь. Потому что в такие моменты ей начинало казаться, что все проблемы, в общем-то, разрешимы, что именно этот человек может справиться с ними одним взмахом руки. — Да просто, — ответил Роу, подходя к ней поближе. Она почти слышала его дыхание. — Что с тобой происходит, Йоль? Такого ведь не было. Что с тобой случилось? Ты можешь мне ответить честно? Она хотела. Страшно, безумно, нестерпимо. Но не могла. Слишком боялась. А вот чего именно, сама понять толком не могла. Возможно, она просто никогда никому не открывала свою душу, а просто хотела, чтобы её поняли вот так, без слов. Это странное желание отдавало нереальностью, ибо ни телепатией ни особой гениальностью круг её знакомых не отличался. И все же было до боли обидно, что обычные слова причиняют так много неудобств. — Я не могу, — ответила она, ощущая, что к горлу подкатывает комок. — Не могу, понимаешь?! И слезы, теплые, соленые слезы хлынули из глаз. Она плакала очень редко, предпочитая отмалчиваться и глушить боль внутри себя, но сейчас, рядом с мужчиной, она вдруг почувствовала себя потерянной, до смерти напуганной маленькой девочкой. И внутри со звонким свистом лопнула та самая струна, что так долго натягивалась до предела. Она плакала и плакала над своей судьбой и своими потерями, а потом вдруг непонятно как оказалась у Роу в объятиях, и от этого ей стало до безумия спокойно. А он молчал. Слова тут были излишни, ибо он ничего не знал, и у него оставалось лишь то тепло, которым любой человек в состоянии поделиться с другим заблудившимся, одиноким, напуганным человеком. И он делился. И вдруг Йоль, внезапно осознав, какой беззащитной она является в данный момент, резко вырвалась из его рук. — Как же я тебя ненавижу! — прошептала она. Роу сделал вид, что не обиделся, видимо, справедливо полагая, что с бабами в истерике лучше не спорить. — И в чем же причина? — с невинным взглядом поинтересовался он. — Потому что рядом с тобой я становлюсь такой… такой слабой! Он пожал плечами и уселся прямо на пол, постелив туда заблаговременно притащенный плащ. Йоль ничего не оставалось, как усесться рядом, вплотную прижавшись к его плечу, потому что места там было маловато — хитрый парень сложил подстилку в несколько слоев. — Ну, вообще-то, это нормально, — заявил он. — Такими все нормальные женщины и должны быть. То есть, я не хочу сказать, что ты прям женщина, ну, я не знаю же… Я говорю в общем смысле, понимаешь? Мы — мужчины, сильные, смелые, и прочее, а вы — хранительницы дома, матери. Это мы должны вас защищать, а не наоборот… — Я похожа на хранительницу дома? — мрачно спросила Йоль. Роу смутился, но тут же ответил, что нет. — Слабость означает смерть, — продолжила девушка. — Меня никто никогда не защищал, я сама этим всегда занималась. Поэтому мне нельзя быть слабой. Потому что я жить хочу и при том долго. Он долго смотрел на неё, и она слышала, как бьется его сердце. И её тоже. Тук-тук. Тук-тук. Только бы снова не заплакать. С неё хватит. Но, боги, как же она устала. Как же ей хотелось хоть одну ночь нормально поспать… — Роу, — сказала она, чтобы хоть как-то перекрыть новый комок в голе. — А где твоя семья? Он ответил не сразу. Видимо, эти воспоминания тоже причиняли ему боль. Но откровенность за откровенность. Если он хочет, чтобы она поверила ему, придется сделать первый шаг самому. Так думала Йоль, или, по крайней мере, чувствовала, не обладая полным знанием себя, чтобы облечь эти идеи в слова, хотя бы невысказанные. — Мы жили в маленькой деревне. Но потом на нас напали бандиты. Из тех, что грабят беззащитных крестьян, а потом продают в рабство. Мой отец погиб, пытаясь защитить свою семью, мама тоже. Дом сгорел вместе со всем хозяйством. И нас осталось трое — я, младший брат и совсем маленькая сестренка. У нас дядя жил в Тирме, но знаться с нами не хотел. Я, дурак, рассчитывал, что хоть в этот момент он нам поможет, и потащил всю малышню в город. Да только дядя этот выгнал нас на улицы. И я пошел в армию. Думал, что смогу прокормить нас всех. А потом… брат отчего-то решил доказать мне, что он лучше. И пошел сражаться на Арену. И не вернулся. В воздухе повисло тяжкое молчание, которое, казалось, впитало в себя горькое сожаление Роу, потерявшего большую часть своей семьи. Йоль это чувство было прекрасно знакомо. А по тому, как быстро он выпалил свою историю, она поняла, что он просто хочет обо всем забыть как о страшном сне. — Мне жаль, — совершенно искренне ответила девушка. Внезапно на неё накатила сонливость. — Мне тоже, — вздохнул Роу. — Идем спать. Завтра еще идти и идти. Мы скоро прибудем в Фартхен Дур. Когда она улеглась в своем спальном мешке, то заметила, что Роу пристроился рядом с ней, и уже засыпая, она почувствовала, как он тихо-тихо прошептал: — Тебе больше не надо самой защищаться, Йоль. Я буду защищать тебя, обещаю. В эту ночь кошмары ей больше не снились. *** Морщинистое лицо. Все в маленьких прожилках. Йоль смотрела и смотрела, будучи не в силах преодолеть тяжесть и странное оцепенение, сковавшее ей язык. Сейчас, в эту самую секунду, она должна задать тот вопрос, ради которого прошла такой огромный путь, но отчего-то никак не могла произнести хоть звук. — У тебя что-то болит, деточка? — ласково спросила Берта, дотрагиваясь до руки девушки. Йоль помотала головой. Сюда, в маленькую комнатку, заставленную разными баночками, склянками, колбочками, увешанную травками и прочими ингредиентами для лекарств и зелий, её привел Роу, заявив, что эта женщина, местная целительница и лекарка, такая старая, что должна знать всех и каждого. Йоль долго разглядывала её лицо, все не решаясь начать разговор, но потом глубоко вдохнула и спросила: — Ты когда-нибудь знала женщину по имени Джейлин? *** Глаза злобно прищурены, лысина блестит в неярком свете волшебных фонарей, пурпурная с золотом мантия негромко шуршит по полу. — А я говорю, что никто не пройдет в Фартхен Дур без проверки, будь ты хоть трижды агентом и доверенным лицом, Роуэл! Она вполне может оказаться имперским шпионом, откуда мне знать! Я её просто так не пропущу! — прошипел этот мужчина. Роуэл?! Йоль недоуменно посмотрела на парня, тот ответил ей не менее красноречивым взглядом, мол, сейчас не время. К тому, что её в очередной раз назвали имперской шавкой, она отнеслась с удивительным спокойствием — видимо, сказывалась привычка. — Вот тебе бумага, умник, доказывающая, что эта девушка не шпион! — Плевать я хотел на твои бумаги! — Даже если она подписана главным магом Дургримст Вреншрргн, Бришеком? — хитро поинтересовался Роу. Этот ход оказался верным. Лысый мужчина внезапно заинтересовался предоставляемым ему документом и на пару минут углубился в чтение. Когда же он закончил, выражение его лица оказалось на редкость разочарованным. — Хм… Бришек… Знаю такого. Но и он может ошибиться… — Тогда, может, нам стоит обратиться к королю Хротгару и выяснить, стоит ли доверять клану Волков Войны и их магу в частности? Лицо встретившего их колдуна совсем вытянулось. Сразу стало ясно, что-либо со всем родом гномов у него конфликт, либо только король к нему питает подобную неприязнь, но идти к нему с вопросом доверия к одному из гномьих кланов для лысого было явным самоубийством. Хитрюга Роу загнал его в тупик, и ярая ненависть на миг вспыхнула в его глазах, но уже через секунду колдун взял себя в руки, фальшиво улыбнулся и сказал: — Ты правда считаешь, что король примет тебя из-за такой мелочи? Не будь самодовольным дураком! Даже Аджихад подобное не захочет выслушивать! И не надо мне тут заявлять, какой ты у нас важный, любому найдется замена, тем более такому кретину как ты. — О, так это я кретин? И как же «кретин» мог продержаться на такой службе четыре года, а? А ты, видимо, умник, да? Тогда возможно, ты просто забыл, что отчитываюсь я лично перед Аджихадом и если выскажу ему пару просьб, да еще намекну, что ты катишь бочку на короля Хротгара, что он ответит? Лысый передернулся, а лицо его исказила злоба от собственного бессилия. Роу его просто-напросто заболтал, выдав, кажется, самые убойные аргументы, припрятанные в рукаве. На высказанные обвинения магу ответить было нечего, и по лицу агента расползалась самодовольная ухмылка. — Ну, не будем же мы тревожить самого короля по таким вопросам! — чуть менее твердо заговорил колдун. — Я поверю этому… эээ… Бришеку, тем более, это официальная бумага. Но Аджихаду все равно доложу. И документ конфискую… то есть, забираю, как доказательство. Внезапно он приблизился к Роу и совсем тихо, думая, что Йоль не услышит, прошептал: — Но учти, умник, если твоя девка хоть что-то подозрительное сделает, начнет выяснять что-то, сунет свой нос куда не надо, я её тут же сцапаю, ясно тебе?! — Ясно, ясно, — отмахнулся Роу, проходя мимо колдуна к воротам. — Мой тебе совет, почисть зубы! Вдогонку им пронесся гневный вопль лысого колдуна. *** Тронжхайм впечатлил её. Хотя, это мягко сказано. Она ничего подобного в жизни никогда не видела — это ненастоящая гора, укрощенная, мертвая, но ожившая под старательными руками тысяч и тысяч гномов. Гигантский город будто сверкал и светился, пульсировал неведомой, не имеющей названия природной мощью тысяч душ его обитателей. Гномы, надо признаться, тоже не оставили её равнодушной. Они обитали в своей стихии, и здесь, в самом сердце Фартхен Дура, чувствовали себя как рыбы в воде, были до ужаса, до неприличия самоуверенными. Их, казалось, совершенно не волновало, что там, снаружи, идет какая-то война, что существует страшная угроза со стороны сумасшедшего непобедимого короля. Они были сегодня в безопасности — и ладно, а остальное как-нибудь само решится. А вот люди какие-то через чур хмурые, замкнутые, как будто полая гора, да и вообще все эти камни вокруг, пещеры, склоны давили на них, не позволяя вдохнуть свободно. И если в Сурде народ все-таки развлекался, хоть как-то выражая неиссякаемые у рода человеческого радость и желание жизни, то здесь война окончательно задавила в варденах остатки положительных эмоций. Когда Йоль высказала это вслух Роу, тот вскользь заметил, что они просто устали, а отдыха им еще очень долго не видать. Все они живут в напряженном ожидании битвы, которая вот-вот грянет, а её все нет и нет, и поэтому им приходится просыпаться с этим ожиданием снова и снова. Нервы их постоянно натянуты до предела, а ведь даже с лука снимают тетиву во избежание порчи. Что же тогда происходит с таким хрупким инструментом, как человеческий разум? Её он поселил с дородной женщиной по имени Фригги, работавшей кухаркой в казарме, да и к тому же имеющей пятерых вечно голодных детей. Обе стороны, разумеется, от такого соседства были не в восторге, но Роу пообещал, что это только на первое время, и сразу же благополучно куда-то смылся. Правда, потом вернулся, чтобы свести Йолле с Бертой. *** Знахарка смотрела на неё в упор, осмысливая вопрос. Ожидание затянулось, и Йоль сидела как на иголках, пытаясь сообразить, знает ли старая женщина ответ и не заснула ли во время своих раздумий. — Да, я помню такую… — рассеянно произнесла Берта. — Она была светловолосой? С такой длинной золотистой косой? Йоль разочарованно вздохнула. — Нет, её волосы были черными, как мои. И еще левый глаз был слепым. У неё была маленькая дочь… а, может, тогда еще и не было… Знахарка задумалась снова, начав вдруг равномерно клацать зубами. Через три минуты ожидания и постоянного цоканья Йоль была готова её прибить. — Да, да, помню! — проскрипела вдруг старуха. — Припоминаю! Девушка аж наклонилась к собеседнице, предпринимая робкие попытки не выдавать своего любопытства, бушующего внутри неё с силой урагана. — Была такая, была! С ведьминским глазом, точно! Джейлиной звали! Тока окромя брата у неё родни-то не было! — Как не было?! — возмутилась Йоль. — А дочь? — Бесплодной она была, деточка! Не могла понести, хоть убей! От ней и муж убег из-за энтого! Бросил одну и все тут, коли наследника сделать не может! А дочь была у брата её… как звали его… не помню. Ну, он с нашим военачальником сдружился, у него разведаешь. Так вот, к нам стали эльфы заезжать, все с яйцом этим маялись, таскали туды-сюды, а одна эльфка возьми и останься тут, а брат этот влюбился в неё по уши, глаз оторвать не мог. Ну, свадьбу-то не играли, а только связь срамную имели, от которой девчонка тоже срамная пошла. Эльфка-то красавицей была, с косами золотистыми как солнышко, а девка у ней вышла черноволосая, в отца вся. Все они смоляными были, аж свет не отблескивал. Берта замолкла, громко хлебая воду, а Йоль уставилась в одну точку, стараясь сообразить, где низ, а где верх. Раз Джейлин была бесплодна, то не могла иметь детей. Что это получается, женщина, которую она всегда считала своей матерью, та, которая ради неё пожертвовала собой — вовсе ей не мама. Только тетя. Тогда… кто же её настоящие родители? Кто они? — Где я могу его найти? Брата Джейлин? Берта, казалось, страшно изумилась. — Дык, нигде, пташка! Лет двенадцать тому назад он пошел воевать да так и не воротился! Кровь ударила ей в голову. Что?! Этого не может быть! Она слышала, как стучит её сердце. Бах, бах, бах, мертв, мертв, мертв. Она опять пошла за призраком, понеслась за иллюзией, которую сама и выдумала. К горлу подкатил предательский спазм, и совершенно изменившимися голосом Йоль спросила: — А его женщина? Эльфка? — До того уж год как была мертва. Все с колдовством баловалась, а однажды как жахнуло, так всю комнату и разнесло, а тело так и не сыскали. В глазах потемнело. Слезы все-таки вырвались на свободу. Она упала на пол, оглушенная, ничего не понимающая, и только минуту спустя поняла, что бьется в истерике, а Берта кружит рядом и причитает. Мертвы! Мертвые родители! Мертвая мама. Мертвый отец. Мертвая семья. Может, и она мертвая? Может, внутри ничего уж не осталось? Ни капли. — Кто-нибудь! — шептала она, захлебываясь в крике. — Ну хоть кто-нибудь! Остался бы! Ну почему?! За чтоооо? Крик вылился в вой, и остальные струны полопались со звонким писком, душа разорвалась, и ошметки её осели на грязный пол как пожухлые осенние листья. Йоль не помнила, что происходило дальше. Все поплыло, глаза будто заволокло туманом. Кажется, Берта усадила её на стул и поила водой, а потом обняла и мерно покачивала, что-то приговаривая. А сердце рвалось на кусочки. Мертвая семья. У неё больше ничего нет. Ничего. Мертвые. Даже глупого ожидания встречи. Нет надежды. Никого не осталось. Она шла за мертвой Джейлин. Она шла за мертвым отцом. Нашла мертвую мать-эльфийку. В руках у неё горячим песком рассыпались враз рухнувшие иллюзии. Мертвые иллюзии. Мертвые. Всё мертвое. Вокруг. Все. Мертво. Чтобы прийти в себя, её понадобилась немало времени. Когда истерика все же улеглась, Йоль почувствовала нечто похожее на облегчение. Теперь у неё внутри ничего нет. Все, что было, либо разорвалось, либо сгорело, либо просто пропало. Утонуло в ночных кошмарах. Но бросить все вот так, без имен, без причин, без полной законченной истории она не могла. «Мне это нужно, — с каким-то безразличием, смешанным убийственным упорством и желанием к саморазрушению подумала она. — Нужно знать, зачем я бросила свой дом и пересекла половину Алагейзии. Мне нужно знать, кто я такая! Кто я на самом деле. Кем были мои родители, и почему моя тетка увезла меня в Тирм. Почему не вернулась обратно, почему не бежала со мной. Мне хочется быть уверенной, что они любили меня хоть немного. Хочется отпустить прошлое. Но я не могу отпустить то, чего не знаю. Я должна поставить здесь точку. Раз и навсегда. Должна оставить призраков позади». Чтобы они больше никогда её не преследовали. Остаться без всего, но с живой душой, которая сейчас задыхается под грузом разлагающегося прошлого. Потому что оно уже давно было мертво, и теперь смердело, отравляя каждый её вдох, так что хотелось выкашлять, выплюнуть, вывернуть все наружу, но как избавиться от себя самой? Когда пришел Роу, она задала ему один-единственный вопрос: — Ты знаешь здешнего военачальника? Он долго смотрел на неё, потом пытался выяснить, зачем ей это понадобилось, но она как попугай повторяла и повторяла одно и то же, пока парень, наконец, не сдался и не ответил: — Знаю. Его имя Джормундур.