Серые слёзы. Серая кровь

— Да ты издеваешься! Джормундур принял её без каких-либо проблем, со скорбным лицом выслушал рассказ о ее текущем состоянии и оповестил о том, что ему прекрасно известно, что именно Йоль совершила. Это она еще хоть как-то перетерпела. Но вот то, что он ей предложил… нет, никогда, никак и ни за какие коврижки! — Почему все вокруг меня издеваются надо мной? — Я не издеваюсь над тобой. У меня нет на это времени. Замок Борромео не был вычурным и гигантским, каковым ему полагалось являться по статусу королевского. Здание прорезало множество окон, служащих явно для освещения, которое предоставляло нещадно палившее солнце, и Йоль в принципе не удивлялась, что в комнатах и коридорах стояла такая же духотища, что и на улице. — Ну неужели нет более подходящей для меня работы? Я не знаю… я пришла сюда воевать! Зато внутри отделка явно была нацелена на королей — везде роскошь, резные узоры и ужасно популярные в Сурде эмали, требующие очень бережного отношения, каждая уникальна, единственная в своём роде, что было по нраву знати любой страны. — Йоль, подумай хорошенько! Я доверяю тебе самое важное из всего, что имею. Важнее даже дела варденов. Она вздохнула, пожала плечами, но не согласиться не могла. Работа, в принципе, была не такой уж сложной, но это явно те то, на что она рассчитывала. — И больше никаких вариантов? Серьезно? — Хочешь, я выдам тебе доспехи и отправлю патрулировать улицы? Он не мог этого сделать — не его компетенция, но Йоль почему-то была уверена, что Джормундур вполне в силах подыскать ей и более пакостный вариант. В любом случае, нужно же ей чем-то заняться. — Хорошо. Когда мне приступать? — Можешь прямо сейчас. Этот мальчик, Джарша, проводит тебя. А сейчас прости, у меня слишком много дел. «Какие тут все занятые», — недовольно подумала Йоль, следуя за бледнолицым юнцом по прямым и совершенно понятным в отличие от Тронжхайма коридорам. Замок Борромео поражал её своей фальшивостью, красивый изнутри и скромный снаружи, будто знать пыталась убедить простых людей, что она в общем-то такая же нищая и несчастненькая, как и остальные, вот, посмотрите, в каком обычном замке они живут. Жалкие лгуны. Зато здесь Йоль не ощущала себя лишней каплей грязи на чистом ковре. Было ли тому причиной обилие людей в доспехах или наоборот отсутствие разгуливающих в шелках представителей благородных сословий, либо все вместе, но шататься по замку оказалось удивительно просто. Хотя, может, это постное лицо Джарши всех распугивало. Они подошли к такой же расписной двери, и мальчик поклонился и шепотом пожелал Йоль удачи, и убежал так поспешно, будто за стеной сидели сотни демонов, тихо скребущихся в ожидании кровавой жертвы. Йолле вздохнула и толкнула резную створку. Комната была скромной. Ну, по сравнению со всем остальным интерьером замка. Только заваленная книгами, бумагами, где-то испачканная чернилами и красками, в углу приютились два мольберта с незаконченными картинами и скрипка, покрытая вековой пылью. А возле единственного приоткрытого окна стояла кровать, на которой раскинулось тело лет пятнадцати. Бледное, в отличие от Джормундура, уже успевшего загореть под палящим сурдийским солнцем, и тоскливо подвывающее. Осторожно подойдя поближе Йоль разобрала слова: — Скуууууучно! Скуууучно! Ох, скукотища… Ах, ты, чтоб тебя, ты чего так подкрадываешься, сдурела совсем? Йоль хмыкнула и нахально заявила: — Зато тебе больше не скучно. Парень, теперь присевший, выглядел ошеломленным, его волосы, топорщащиеся ёжиком, будто встали дыбом, а прозрачные рыбьи глаза прищурились и шныряли туда-сюда, оглядывая Йолле с ног до головы, оценивая, сравнивая, рассчитывая. Девушка скрестила руки и посмотрела на него осуждающе, но мальчишка не прекратил своего занятия. — Так это ты — моя новая нянька, да? Ну, получше остальных хотя бы, а то отец вечно посылает каких-то старух и матрон, которые потом вечно ноют, а я-то что? мне хочется чего-то интересного, а они такие — сиди на месте, не высовывайся, не кукуй, а мне скууучно! Йоль потрясла головой, стараясь усвоить быструю речь парня, но длинные фразы, которые он выпаливал на одном дыхании, нисколько не заботясь о том, поймет ли его собеседница или нет, сбивали с толку и путали остатки более-менее разумных мыслей. — Ты — Йоль, — уверенно заявил он. — А ты — Гэльти, — не осталась в долгу она. — Будешь со мной нянчиться? — Если честно, я еще ни с кем никогда не нянчилась да и желания начинать не имею, так что не думаю, что у меня выйдет хорошо. — А, — он махнул рукой. — Это не так уж сложно, но если тебя выбрал отец, значит, все нормально, так что не волнуйся, хочешь, историю расскажу, это я в последний раз учинил, пришлось тогда от старой матроны сбегать, а бегаю я, знаешь ли, не так уж быстро, так что не бойся, от тебя я точно не убегу, ну, пока на улицу не выйдем. — А помедленней говорить можешь? Йоль в наглую присела на стул и схватила яблоко, ибо с утра съела только маленький пирожок прямо перед тем, как Анжела её позорно выгнала. Ах да, после того, как Йолле обозвала её старой, так что поделом. — Не могу, мне столько всего сообщить надо и сразу по делу, а я по делу не могу, поэтому надо быстро, ну так что, историю хочешь? — Хочу. Только помедленней, сейчас спешить некуда. Гэльти пожал плечами, взъерошив белые пряди, совсем не похожие на темную гриву Джормундура. — Слышала про графиню-кошатницу? — Нет. Я мало что слышала. Не люблю людей. — Я тоже не люблю. Ну, ладно, про неё я тебе и буду рассказывать, может, еще услышишь, как местная графиня, Грета Грагхе, сошла с ума — она думала, что у неё кошка, хотя кошки у неё и в помине не было, потому что она ненавидела кошек. А это я все устроил — подговорил её слуг, и они стали везде раскладывать кошачьи… Тут он впервые запнулся. — …каки, короче, поставили кошачьи миски, рвали шторки, будто кот на них катался, горшки скидывали, а когда Гретка спрашивала, кто скинул, они жаловались, мол, что кошка её, а еще они специально уличных котов дразнили, чтобы те царапались, а потом при графине громко жаловались, что кошка-де совсем разошлась, царапает всех подряд. Графиня сначала орала на них, что нет никакой кошки, а потом смирилась и только фыркала, когда они об этой кошке заговаривали. А потом она устроила прием большой, а слуги везде ходили с котами, подходили к гостям, мол, гляньте, какая у графини нашей кошечка красивая, только обязательно похвалите её перед графиней, а то она разозлится. И весь вечер к Гретке подходили люди и хвалили её кошку, кто говорил, что она белая, кто — что черная, представляешь? Графиня тогда вообще взбесилась, а на следующий день знаешь, что было, знаешь, знаешь? Йоль дожевала яблоко, нарочито медленно бросила огрызок в мусорную корзинку и произнесла: — Неа. — О кошке все забыли! Исчезли рваные шторки, миски, и прочее, даже царапины на руках у слуг, а когда графиня спрашивала, где же кошка, все так удивленно отвечали, что не было у неё никогда никакой кошки, и вообще, она же их не любит! Ха! И странный альбинос, который по мнению Йоль ну никак не подходил на роль сына главного военачальника, звонко расхохотался, и в смехе его слышалось необычайное довольство собой. — И за что же ты так её? — Потому что она та еще гадина, знала бы ты, как она со слугами своими обращается, будто они собаки какие, а теперь тише воды ниже травы стала, боится, что и впрямь спятила, тогда её голос в Совете Знати ничего значить не будет, и её выгонят. — Ты знаешь про Совет Знати? Что это такое? Гэльти снова откинулся на кровать и принялся разглядывать свои пальцы. — Да, основной инструмент давления на короля, фактически, это Совет Знати управляет страной, у них с Оррином вечная война по каждому поводу, а уж сейчас-то, когда вокруг такое, там вообще все взбесились. Ладно, пошли, прогуляемся, а то осточертело мне тут сидеть, а без няньки мне по замку отец шляться не разрешает, а мама мне все разрешает, но отца всегда слушается. И они отправились в увлекательнейшее путешествие по замку. Правда сначала им пришлось переждать, пока Йоль перестанет штормить, потому что она то ли сдуру, то ли по привычке слишком резко встала. Позже Йоль узнала из быстрых неразборчивых речей Гэльти, что он сильно болел, однако иногда ему становилось лучше, и тогда Джормундур искал ему новую няньку, которая будет присматривать за парнем, пока тот творит очередную пакость. Ни сам военачальник, ни жена его Халла не решались говорить о болезни сына, это причиняло им страшную боль, но поделать никто ничего не мог — даже магам, сколько они ни старались, не удалось победить недуг, только ослабить его силу. Пожалуй, они даже подозревали проклятие — Йоль решила разузнать потом поподробнее. Поэтому во время прогулок, которые длились от силы час, Гэльти часто заходился странным кашлем, а его спутница прислонялась к стенам, пережидая головокружения и головную боль. Парень тогда еще шутил, что за одним инвалидом назначили следить второго инвалида. После того как они напугали до смерти какую-то фрейлину старой королевы, запустив поддельного призрака ночью к ней в спальню, обрили наголо всех охотничьих собак барона Родоу и раскидали зерно по постоялому двору одного жадного господина, так что туда слетелось огромное количество пернатых тварей и обгадило все в зоне видимости, Йоль решила, что с неё хватит этого бреда. — Не думаешь, что пора бы уже заканчивать? — они сидели на пристани возле лениво текущей речушки и болтали ногами в мутной и подозрительно попахивающей воде. — Я, знаешь ли, пришла бороться за великое дело варденов, а тут мне подсунули мелкого пакостника-болтуна. — Считаешь, что болтаясь по городу с оружием и запугивая местных, ты принесешь больше пользы? — медленно и совершенно нормально спросил парень. Сегодня они весь день ходили по каким-то детским притонам и раздавали мелким оборванцам конфетки, пирожки и монетки, а взамен те что-то сообщали болтливому альбиносу, и он все записывал в маленькую тетрадочку. Почтенная роль носителя чернильницы была возложена, разумеется, на Йоль, так что к заходу солнца неудачливая нянька была вся изгваздана чернилами. Зато Гэльти устал как никогда в жизни и изъяснялся по-человечески. — Считаю, что ты мог бы употребить свою энергию на что-то более полезное. — А зачем? Чтобы потом опять свалиться с приступом и смотреть, как мой труд забирает кто-то другой? Да и к тому же, это слишком скучно, а я не люблю скуку, что бы стало с этим затхлым городишкой без меня, тут только были бы сплетни, кто с кем переспал, и кто у кого пассия, а так неинтересно, а лысые собаки — это вот интересно, потому что что может быть лучше лысых собак? — Ммм… Горы? — Горы — это тебе, потому что тебе большое подавай, глобальное, великое, а ты сидишь тут вся такая серьезная и страдаешь, а чего страдать, когда есть еда, река и лысые собаки? —А когда еда кончится? Что тогда? — Добыть еду! А что полезного в том, что ты сидишь и страдаешь? Я вон больной весь, того и гляди помру, мне только река и собаки помочь могут, и если бы все были озабочены пакостями, если бы каждый делал то, что умеет и любит, то разве были бы войны? Йоль вздохнула и пожала плечами. Ей вдруг до боли стало грустно, и появилась мысль, а отчего бы не принять философию этого безнадежно больного парня, для которого есть только хорошее? Это было бы слишком просто. Да и к тому же, она и в себе-то разобраться не может, где ей судить остальных? Они все, все кто есть на этом свете, такие же потерянные и одинокие, как она, так же совершено не понимают, что происходит, что за смерчи бушуют внутри и почему они сменяются полным штилем. А это… это философия мальчика, который всем обеспечен, которому не нужно заботиться о пропитании и нет нужды думать о том, как бы прожить завтрашний день. Зато нужно бояться, а настанет ли этот день вообще. — Чего это ты замолчала и стала такой грустной-прегрустной? — Я не знаю. Мне кажется, я потерялась, но никак не могу себя найти. И никогда у меня не получится стать тобой, потому что слишком уж много я думаю, слишком часто мне бывает страшно, слишком сильно я хочу доказать всем, что не слаба, и слишком мне одиноко. — Напейся. Она и напилась. Лучше, если уж быть честной, ей не стало, только мысли ушли на какое-то время в туман, как и весь остальной мир, потом было весело-весело, а потом до боли грустно, так, что слезы сдержать невозможно, и воспоминания, лишенные привычного налета дневных забот, оголенные и яркие, резали глаза, так что там щипало и драло. А наутро она отлеживалась в комнате Гэльти, мучимая тошнотой и головокружением, проклиная и белобрысого пацана с его дурацкой затеей, вчерашних дружков-пьяниц, что-то оравших прямо ей в ухо и постоянно подливающих, но главное — те глупые самокопания, что сподвигли её на сие действо. А Гэльти даже не болтал, только успокаивал её и потихоньку стонал от боли в сердце. И говорил совершенно нормально, как обычный человек, каким никогда не был. — Главное, чтобы папа не зашел, а то он тебя поменяет. С тобой хоть не скучно. Остальные, они такие нудные, знаешь. Даже и не пытались меня развлечь, только книжки приносили, которые я уже тысячу раз прочитал. А ты это… не расстраивайся так. Все бывает… — Будь ты мной, не так бы заговорил. Если бы пережил все, что пережила я. — Даже так, я хотел бы быть тобой. Здоровым человеком. Она горько усмехнулась и покачала головой: — Ты ошибаешься. Я очень и очень больна, и еще вопрос, кто из нас болеет сильней. — Зато против тебя не воюет твое же тело. — Да. Против меня — мой разум. …Полуденное солнце пекло нещадно, сжигая все живое, и у голове билась лишь одна мысль — домой, домой, под спасительную тень, где внутренние органы не будут медленно спекаться, где мысли пойдут другим путем. Но нет, противный мальчишка таскал её к реке, смотрел, как барахтаются остальные, а сам в воду не залезал, и ей не позволял. Впрочем, от стоявшего жара Йоль и так была вся мокрая, несмотря на легкую тунику и плетеные сандалии, и капли пота стекали по лицу, и девушка стирала их быстрым движением, чтобы они не попали в глаза, потому что тогда будет щипать. Напротив устроились какие-то парни, ловящие рыбу, и сначала-то они никого не беспокоили, но потом вдруг стали как-то недобро поглядывать то на Йоль, то на Гэльти, и никому из них это не понравилось, особенно Йолле, обладающей повышенной чувствительностью к подобным вещам. Бояться она стала меньше, это правда, но совсем избавиться от старых привычек не получалось, да и не горела она особым желанием это делать. Пока они вдвоем размышляли, как бы им среагировать на уже громкие и явные насмешки в их адрес, один из пацанят швырнул в их сторону камень под одобрительные крики своих сотоварищей. — Дворцовый выродок! — закричали они и злобно засмеялись. — Выродок! Выродок! Уродец! Лицо Гэльти скривилось, и он немедля отвернулся. Выкормыш! Волчий выкормыш! Сдохни! Её захлестнула ярость, и на миг показалось, что у старшего мальчика лицо Алаи. Во рту появился железный привкус, а потом она поняла, что со злости прокусила щеку. — Видишь? — убито прошептал он. — Не такая уж у меня жизнь и хорошая! И Йоль испытала мучительное чувство жалости, точно то же, которое испытывала, глядя на задыхавшегося во сне баронета, страстное желание все исправить. — Я тебе сейчас фокус покажу. В конце концов, твой отец меня для этого и нанял. И она, собрав свое сознание в кучку, придала ему острую пронзающую форму и направила на хохочущих сорванцов. Они кричали, кричали громко и отчаянно, не понимая, откуда в их голове стреляющая, режущая боль, возникшая из ниоткуда. Они кричали. А Гэльти, казалось, бледнел еще сильнее, хотя куда уж еще. — Что это? Что это такое? Как тебе удалось… ты же даже ничего не говорила! Для магии слова нужны, а ты молчала! — Верно, потому что это была не магия. Их обидчики с воплями неслись до самых городских ворот. — А что, что тогда? а я так могу? можно мне тоже? Йоль улыбнулась. Этот паренек своим неиссякаемым энтузиазмом и жизнелюбием заставлял её все чаще и чаще улыбаться. Наверное, потому что он был чертовски похож на Роу… — Это сознание. Сознание как оружие, ты просто придаешь ему нужную форму и вторгаешься в сознание другого человека. Я заметила, что в последнее время мне это удается все легче и легче… — Так ты колдовать умеешь, ух ты, вот это круто, прям обалдеть, а я тоже пытался научиться, меня Трианна учила, только потом сказала, что я бездарь, и что никакая магия мне не светит, а ты умеешь колдовать, да? Йолле кивнула, еле сдерживая подступающий смех. — Знаешь, — уже серьезно сказала воинственная нянька, — вообще-то я заметила, что после Тронжхайма колдуется мне тяжело. Не понимаю, с чем это связано… — Ну, так пойди к Трианне и в её тайное общество колдунов, которое знает весь двор, и спроси у неё, она хоть и вредная, но умная, может, и ответит… — Нет, не могу. Есть вещи, которые я просто не могу ей сказать. Да и не хочу я, чтобы они знали, что я тоже владею магией. — Ну, а сама-то что думаешь? — Да, не важно. Может, это из-за травмы головы. Да, пожалуй, так и есть. Ладно, что-то мы расселись, а скоро совсем стемнеет. Пошли, что ли в замок? Но юный озорник-альбинос уперся и ни в какую не желал идти в разгоряченную и еще не остывшую каменную клетку для благородных болванов, как он изволил выразиться, а когда Йоль поинтересовалась, чем же в таком случае неблагородный умник собирается занять свою светлую особу, он незамедлительно ответил, что азартными играми. Что весьма и весьма озадачило его полубольную сиделку — Насуада запретила азартные игры под тем предлогом, что они разобщают дух варденов. После того, как случилась пара драк между маявшимися от безделья и скуки воинами, предводительница все же разрешила играть, но с небольшими ставками, хотя обществом это все равно не одобрялось. Поэтому Гэльти повел её незнамо куда, подальше от королевских соглядатаев, облаченных в доспехи аберонских стражников. Йоль была достаточно хорошо знакома с Белым кварталом — обиталищем тех самых благородных болванов; с Желтым кварталом, где заключалась основная масса торговых сделок и операций; с Синим — прибежищем простых жителей столицы Сурды, но вот её подопечный повел её туда, куда она ходила лишь раз в поисках Ширака, а именно: в Красный квартал или в простонародье — Воровской район, прибежище воров, бандитов и прочих подозрительных личностей. Благо, они направились не вглубь, а остановились где-то на окраине, иначе уже изрядно потрепанные нервы Йолле точно бы не выдержали, и она кого-нибудь да отделала бы. А Гэльти с довольной рожей остановился возле ярко освещенного здания, размалеванного со всех сторон, будто кто-то вершил здесь древние и жуткие обряды, вызывая бессмертных духов. Внутри все оказалось еще безвкусней, мебель и убранство абсолютно друг другу не подходили, но обитателей сего местечка данный факт мало волновал — они дебоширили, пили, орали и, конечно, играли в карты. Йоль предпочла бы вести себя как можно тише, потому что такое скопище подозрительных рож очень ей не нравилось, ибо представляло непосредственную угрозу для наглой белобрысой персоны альбиноса, но тот, не обращая внимания на её шиканья, радостно заорал: — Эй, народ, разгребай огород, я пришел! И вопреки ожиданиям его няньки жуткие перекошенные рожи не бросились на горлопана с гневными воплями, а радостно зашумели. И вскоре Йолле поняла почему. Гэльти, оказывается, умел неплохо играть, и более того, был идеальным игроком.Он обводил их, оставлял с носом изящно и непосредственно, и было ощущение, что карты его любят, просто обожают, что каждая так и ждала того момента, когда он войдет сюда, чтобы попасться ему, а он трещал и трещал, и непонятно было, козыри у него на руках или только мелочь, рад он или огорчен — на его лице всегда было написано такое невыразимое счастье, будто он только что выиграл целое состояние. И, разумеется, его спутница недолго сидела пораженной, однако не имея тяги к подобного рода увеселениям, вскоре заскучала и ввиду отсутствия других занятий стала разглядывать остальных посетителей. Всего в кабаке было три больших стола, за которыми с умными лицами сидели картежники, еще четыре средних столика просто для посетителей и один совсем маленький, втиснутый в эту толчею исключительно выгоды ради. За первыми сидела семейная пара с ребенком, потом трое молодых, но очень подозрительных людей, о чем-то отчаянно спорящих, дальше — четыре солдата явно из варденов, потому что их одежда оставляла желать лучшего, за четвертым столом сам хозяин беседовал с почтенного вида мужчиной, непонятно что забывшим в таком злачном месте. А вот за самым маленьким столиком расположился полненький рыжий человечек, добродушно всем улыбающийся и резко подкручивающий свисающие до груди усы. Слишком добродушно и слишком резко. Для человека с чистой совестью, разумеется, и Йоль это очень заинтересовало. Почему он один, но ничего не ест и не пьет, а только смотрит по сторонам и улыбается? Причем ненатурально так, как льстец, которых Йоль достаточно повстречала в замке — его глаза смотрели холодно и с прищуром вовсе не от улыбок. И вдруг на миг его фальшивая ухмылка вспыхнула, превратившись в оскал, глаза устремились к выходу, где появился еще один посетитель — высокий тощий человек каштановыми волосами и небольшой козьей бородкой. Он направился к рыжему, кое-как уместился за крохотным столиком и бухнул здоровенную сумку прямо перед собой, так что они оказались полностью заграждены. Но любопытство Йолле, перемешанное с подозрительностью и граничащее с паранойей не позволило ей просто так дать им поговорить, поэтому она тихонько пролезла в голову маленького мальчика, зажатого между родителями, и внимательно прислушалась. — Ну, что, принес? — мягким голосом без эмоций произнес только вошедший посетитель. — Да, — проблеял рыжий. — Ну, так показывай, что вылупился? — Дык… здесячтоль? А вдруг увидют? — Слушай, здесь всем на тебя плевать, ясно? Эти вон в карты играют. Они только для этого сюда и приходят. Так что быстрей доставай. В отличие от тебя, мое время стоит очень дорого. Что-то зашуршало у мальчика за спиной, но его мягкое, податливое сознание было плотно зажато в тиски Йолле, так что он и пикнуть не смел, и сидел без движения. — Вот стражническое расписаньице. Про каждого, значица, написано, как звать там, где живет, чего желает более всего… «Что? Сведения о страже? Да еще передаются в таком месте?» — Досье? Умно, умно. Не ожидал от тебя такого. Дальше! — Вот еще карты замка, каждый этаж по порядку. Тута вот синим, значица, пути, по которым стражники ходят. Вот здеся кабинет этой , красным закрашен. Там есть оконце как раз супротив стола. — Это крайний выход. Что с поварами? — Сама их выбирала. Неподкупные, крысы! Я уже пронюхивал, пытался, и вот что скажу ядом не возьмёшь. После того как на её папашку-то напали, она боится. Сама такая вся храбрится, а боится! — Заткнись! Зачем полез, идиот? Это не твое дело, ясно? Не. Твое. Могу по буквам произнести, если так не понимаешь. Твое — доставить мне карты и досье. Так что свободен. — Дык… я понимаю, господин, что ты занят шибко, да мне обещали… Звон монет Йоль различила бы всегда, и сейчас звенели именно монеты… — Эй, Йоль, — затараторил над ухом Гэльти, — пошли, я тут уже выиграл, представляешь, облапошил их как детей малы… — Тихо! — грубо оборвала его девушка, но заметив испуганные глаза, поправилась: — Помолчи, если хочешь, чтобы твой отец остался жив. И тут же вернулась в голову мальчика, но мужчины уже расходились. — …через два дня, думаю. Будь готов. — Проклятье! — прошипела Йолле, прожигая взглядом их спины. — Проклятье! Барзул! Идем скорее, и чтобы ни слова, ясно? Только по делу! Они вылетели из кабака, в котором еще гулял дух азарта и транжирства, и попали на темную улицу. Прохлада ночи обдала их, лаская и обнимая, но Йоль знала, что вечер им безбожно врет, и совсем скоро станет очень холодно. Для нее, по крайней мере. Удаляющиеся шаги она со своим звериным чутьем расслышала без труда, но проблема была в том, что удалялись они в разных направлениях. Без сомнений, нужно было проследить за тем, кто вошел вторым, ведь это у него были все карты, планы, информация, но и рыжего нельзя просто так оставлять, ведь это — лазутчик, шпион, предатель в замке. Йоль металась, не зная, как ей поступить, потому что оставить здесь Гэльти никак нельзя, а пойди он с ней — выдаст её на первом же повороте. И тут взгляд её упал на двух маленьких бродяжек, прислонившихся к теплой стене. — Эй, мелкие, — позвала она. Пареньки лениво подняли на неё свои глазки, но когда Йоль выхватила у своего подопечного кошель и вытащила по медяку, вдруг возгорелись здоровым энтузиазмом. Она кинула им по денежке и спросила: — Еще два раза по столько же хотите? Они проворно кивнули. — Два человека пошли туда и вон туда. Если проследите за ними и завтра в полдень придете в беседку Поцелуев (знаете, где она?) и все это мне расскажете, то получите деньги. Ясно? Сделаете? — Сделаем, — негромко ответил тот, что был постарше, и, подав знак своему товарищу, повернул за тем, кто унес карты, вглубь Воровского района. Второй мальчик отправился за рыжим, исчезнувшим где-то на дороге в Синий квартал. Йолле не сомневалась, что они все выполнят. Эти крысята — идеальные преследователи, их не заметит даже самый опытный шпион, ибо они выросли на этих улицах, они знают здесь каждый закуток, каждую пробоину в ветхом заборчике, знают, какие доски скрипят, какие собаки лают, где мяучат кошки, а где вовсе никого нет. Они запомнят все и потом все в точности перескажут ей. Маленькие нищие щенки — Йоль не сомневалась, что завтра она увидит их именно там, где сказала, потому что они придут за своей наградой. Осталось лишь дождаться, и она узнает, кому же это понадобились карты королевского замка и расписание стражи. И главное — зачем?