Серые слёзы. Серая кровь

Дес ничего не может сделать. Это, наверное, самое главное. Чувство беспомощности. Проклятье, Дес никогда не был беспомощным! Врешь. Он ничего не может сделать с ее глазами, которые вдруг становятся стеклянными, и из них утекает всякая осмысленность. Он ничего не может сделать ее тихими всхлипами, когда она возвращается… Она кричит, и Тибальт хочет зажать уши так, чтобы продавить череп, чтобы он хрустнул, растрескался и лопнул, но ничего не выходит. Крики продолжаются, и повитуха снует туда-сюда, а вторая там, рядом с Мео, пытается что-то сделать, но все они уже знают. Два раза подряд рождались мертвые младенцы. Они знают, что будет в третий. Тибальт ничего не может сделать. Перед Десом стоял маленький и жалкий старик-скоморох и показывал повозку, которая представляла из себя грубо сколоченную деревянную коробку с маленькими окошками под крышей. — Мы тут перевозим всякие вещи, г’сподин. Загружаем доверху, ага. А тебе срочно нада? — Срочно, — рявкнул Дес. — Выгружай барахло, оставь только одеяла и ковры. Плачу золотом. «Золото» сделало свое дело — старик немедленно кликнул более молодых актеров, и те резво принялись вытаскивать вещи. Кровь, кровь, ее лицо все в крови… — Одеялами обейте все в этой будке, — так же зло прошипел Дес, — да пошевеливайтесь, чтобы через час все было готово. Или я сверну ваши курячьи шеи. Она рычит. Она злится. — А тебе зачем, г’сподин? — Я тебе язык отрежу, если еще раз вякнешь. Принимайся за работу! И Дес побрел обратно к таверне. Они кое-как добрались до этой деревеньки. По дороге девчонка постоянно теряла сознание и рычала, и, в конце концов, Дес понял, что больше верхом она ехать не может. Она все чаще исчезала, а когда приходила в себя, то молчала, обреченно глядя перед собой. Потом начинала говорить. Рассказывала о детстве, о Лейвнаре, об отце. О своих рыцарских идеалах и сожалениях, и когда Джо Рид спросил, зачем она это делает, она ответила: — Чтобы от меня хоть что-то осталось. Все-таки он оказался прав — они забыли даже ее прозвище, которым ее называли в Урубаене. Какое бы имя они ей ни давали, наутро оно исчезало из памяти. Деса это приводило в удушающее отчаяние. «Это все происходит не со мной, — думал Тибальт, качаясь из стороны в сторону. Он сидел на крыльце и зажимал голову руками, внутри все кричало и рвалось, а покачивания вводили его в какой-то транс, где все нереально. — Это просто сон. Я проснусь, я скоро проснусь. Это все неправда…» Это неправда, что вчера Мео лежала вся в крови, это неправда, что она сейчас там, за дверью, худая, тощая, сгорбленная, рыдает и ненавидит весь мир, это неправда, что она винит его во всем этом. Он сейчас зайдет, и она снова будет радостная и счастливая, и они будут спорить, как назвать дочь — Мэй или Лидия. С сыном они давно определились — разумеется, Кай, а вот дочь… дочь — это нечто особенное, и Тибальт всегда представлял, как будет беречь ее и любить. Все мечты смыл поток из крови и рыданий. Они тогда сидели у костра. Девчонка была зверем и уже привыкла к ним. Не рычала, не убегала, особенно когда они давали ей еду. И когда что-то хрустнуло позади, Дес выхватил саблю, она среагировала быстрее. Рванула почти неслышной тенью, и из тьмы послышался полный ужаса крик. Джо Рид снова сидел бледный, Дес кинулся туда. Остановился. Замер. Похолодел. Лицо все в крови, рубаха в крови, светлые волосы стали красными, а у ее ног валялся человек, судорожно втягивая воздух, и держался за разодранную глотку. Дес воткнул саблю ему в сердце, схватил девчонку за руку и потянул. Джо Рида стошнило. Кто это был? Очередной убийца? Скорее всего, раззак сказал, что не может выполнить заказ, и тот, кто его нанял, послал другого. Но ожидал ли этот другой, что ему вцепятся в глотку?.. Скоморохи сдержали слово, обили тканью всю будку на колесах, а внутрь положили одеяла, и Дес отдал им украшения Бранвенов. Они ждали до ночи, пока девчонка придет в себя, и когда он смог назвать ее имя, то вывел во двор и показал эту… клетку? — И я должна туда залезть? — в ужасе прошептала Талерика, оборачиваясь и глядя на него посеревшими глазами. Как он раньше не заметил? Они были такими пронзительно-голубыми, а сейчас будто потухли. Она обхватила себя руками, и он чувствовал, как внутри у нее что-то оборвалось. И разбилось. Уже не поднять, не собрать. Она вцепилась в стенку повозки так, что побелели пальцы. Ее трясло, Дес раскачивался из стороны в сторону, мечтая проснуться. Сзади подошел Джо Рид и тихонько коснулся ее плеча. Талика обернулась. Он помнит ее имя, все еще помнит… — Ты тоже думаешь, что Йоль знает, что делать? — наделанно резко спросила она, но в конце голос все же дрогнул. Джо Рид так не думал. Он не знал. Талика фыркнула, залезла в повозку: — Тут мягко. И, ммм… кто-то положил цветов. Это очень мило. Это Дес положил, но он ни за что бы в этом не признался. Он просто шел по дороге, и взгляд его зацепился за эти пронзительно-голубые васильки. Они говорили до самого рассвета, пока девчонка вновь не исчезла. Говорили о приключениях (в основном, Дес), о книгах (Джо Рид), о чести и судьбе (Тэлли), и никто из них не верил, что Йоль знает, что делать, но все они упорно избегали этой темы, потому что нет у них больше сил, и когда в руках остался только пепел, костер вновь не разожжешь. А потом ее глаза остекленели, прищурились, и послышался глухой рык, и Дес захлопнул дверь, запер замок и повесил ключ себе на шею. Он непривычно тянул, и Десу показалось, будто это затягивается висельная петля. Он уселся на козлы и стегнул лошадей так, что они едва не взлетели. С тех пор он не спал. Больше не мог уснуть. Денсен чувствовал, что в голове его поселился улей. Как… тогда. Тогда он хотел слышать всхлипы, чтобы успеть убежать от них, но от этого глухого рычания не убежишь, не спрячешься, потому что надо править лошадьми. Тибальт не хотел возвращаться домой. Это, наверное, самое страшное, что могло случиться. Он не хотел возвращаться ни в один из домов и бродил неприкаянный по улицам даже после работы, будто призрак какой-то, а перед глазами стоял образ Мео, ее крики, искаженное яростью лицо — это ты виноват, ты! Надо проснуться. Надо проснуться, но для этого сначала надо заснуть. И Тибальт сворачивает в паб. Надо все забыть. В этот раз, когда он слышал тихие всхлипы, он бежал навстречу, зная, что его сшибет и перемелет, все равно бежал с радостью безумца, с радостью самоубийцы. Потому что это единственный способ собрать последние крохи ее души. Собрать и запомнить. И он должен был вести их. Кто еще, если не он? Сопливый Джо Рид? Война была везде, и этот малец вряд ли смог бы что-то сделать. В его голове много слов и много мыслей, так много, что реальности уже не хватает места. В его голове — прошлое и будущее вытесняют настоящее, и где сейчас его мысли— знает лишь Ивераль. Или Ангвард. Или любой другой бог, способный найти его душу — а таких, поди, мало на свете. А война горела, источала страх и ненависть, и на каждого нового смотрели со злобой и настороженностью. Чем дальше от Урубаена, тем сложнее было находить продукты и вообще хоть какую-то пищу, потому что армия Империи давно уже все конфисковала, и приходилось платить за краюху хлеба изумрудами. А люди все норовили заглянуть в повозку и вызнать, кого это там везут, люди задавали вопросы Джо Риду, и тот беспомощно оглядывался на Деса, напоминая собой Синге. — А ну пошли вон! — рявкал тогда Дес. — Не ваших скудных умишек дело, что там внутри! Они старались ехать по дорогам, но порой по ним маршировали солдаты, и Десу приходилось прятать повозку и сдерживать шейдов внутри, желавших испить теплой человеческой крови. Нельзя, нельзя, чтобы их заметили! Его вздернут, девчонку упекут в дом для душевнобольных, а мальца заберут, обрядят в форму и заставят так же маршировать. И поэтому он тихо сидел и только время от времени вздрагивал. С Джо Ридом они почти не разговаривали, и, кажется, это устраивало их обоих, хотя порой он спрашивал всякие вещи про Серый Народ, и Дес честно отвечал. Он теперь не знал, любил или ненавидел он свою кровь. Солнце уже садилось, а девчонка и не думала возвращаться. Она там все дольше, в себе. Где-то глубоко, и Дес чувствовал это. Оно вливалось в него потоком, мощным, первородным потоком — бей или беги. Выжить. Звук, запах. Слышишь? Будь настороже! Он чувствовал все то, что не осмысливают, чувствовал действия на грани предсказаний, малейшие изменения, которые могли бы быть знаками. Надо слушать, слышать, чтобы выжить. Он и сам становился зверем и порой так резко дергал головой в попытках учуять правду, что потом болела шея. Проклятье. Скоро они будут в Белатоне, совсем скоро. Остался день пути. Дес качался из стороны в сторону, и это помогало забыть все, что случилось, существовало лишь короткое движение: туда-сюда, туда-сюда. Ничего этого нет. Кто виноват? Йоль? Опять Йоль? Повторяешься. Не надоело еще? Она не виновата. Откуда ей было знать? Кровь, виновата всегда кровь. Черная кровь убийцы виновата. Серая кипящая кровь. Только не алая, не как у людей. Ты не человек. Дес тоскливо смотрел на маленький пузырек. Мутная жидкость плескалась из стороны в сторону и манила, манила, обещала сладкое забытье, как тогда. — Это фриата, — говорит человек, с которым Тибальт пьет уже целый вечер. Он заливает все, что можно — заплаканные глаза Меолитты, кровавые одежды, слова про дурную кровь. Забыть все это, забыть, но алкоголь уже не помогает, он недостаточно силен, чтобы справиться со всей этой тьмой, с воспоминаниями, которые режут, режут, так, что трескается череп, что рвется там на куски все… — Дорогущая как тварь, ее из Сурды возят, — продолжает собутыльник, не заметив помутневших глаз. — Вроде как только там это гриб растет, из которого ее гонят. Но ты мне стал вроде как братом, так что я тебе дам глоточек. И Тибальт делает этот дорогущий глоточек… И все исчезает. Он больше не он. Он тьма и свет, весь мир скручивается, беги, стой, слышишь плач? Это не ты виноват, это другие, если бы ты — ты мог бы что-то сделать, мог бы, мог бы, и солнце падает на голову, опаляя небо, душу, ищи, ищи, ты найдешь то, что поможет… — Что это? Дес дернулся. Джо Рид сидел рядом на козлах. — Наркотик. Что этот пацан ему сделает? Как помешает? Никак. Это только глупая Йо-Йо могла бы, но ее тут нет, хотя она так нужна… «Ты чуть не прирезал ее, помнишь? Вряд ли она тебя расцелует при встрече». — Хочешь принять наркотик? Какой нудный дурак. — Что будет с нами, когда ты будешь не в себе? — продолжал он нудеть. Но… действительно… В повозке что-то стукнулось, и Дес мгновенно вернулся в реальность, где он, секунда за секундой, день за днем, терял свою дочь. Что, если на них нападут? Что, если ее вытащат оттуда и будут издеваться? Нет. Нет! Он должен ее защитить! И этого мальца, раз уж они одной крови. Он должен… и тут он понял. Все понял. Он понял Йоль с ее вечным «я должна», понял, что она имела в виду… хотя у нее это, конечно, перешло в разряд одержимости… но общий смысл… когда никто кроме него, когда это нужно, когда он не имеет права просто на все плюнуть… Эти мысли, такие мутные, такие непонятные, настолько старые, что покрылись вековой пылью, метались теперь неясными тенями в его голове. Дес сжал флакончик, размахнулся и зашвырнул куда подальше. — Ладно, малец, только проповеди мне тут не читай, и без них прекрасно живется. Вали на коня, а то и так повозка тяжелая. Джо Рид со стоном сполз на землю и заявил, что сначала надо сходить по неотложным делам. Сам малец был такой стеснительный, словно девчонка, так что каждый раз уходил чуть ли не за милю, чтобы никто его не увидел. Благо, они были в лесу, но Дес не сомневался, что Джо Рид проберется в самую чащу. Сам он спрыгнул с козел, чтобы хоть как-то размять ноги, как вдруг раздался стук. — Дес? — голос тихий и глухой, будто из-под воды. — Выпустишь меня? Талика очнулась! Талика, Талерика… что за прекрасное имя! Что за прекрасная она, какая бы ни была! Он бросился открывать, тщетно пытаясь перебороть дрожащие руки. Наконец, замок поддался, дверца распахнулась. Талика сидела бледная, глаза красные. Дес сжал зубы. Сил притворяться, что все это неправда, не осталось. — Да ты и не притворяйся, — хрипло проговорила она, свешивая ноги. Он оцепенел, а она, сгорбившись, прошла мимо него. — Джае если ты заявишь, что этого не существует — существовать оно не перестанет. — Туда малец отправился, тебе в другую сторону, — окликнул Дес, пропустив ее слова мимо ушей. Талика дернулась, резко выпрямилась, и чеканным шагом пошла в противоположном направлении. Вернулась, умылась и, даже не поев, уселась на край повозки. — Дес, это последний раз, — сказала она, глядя прямо ему в глаза. Руки будто отнялись, ноги ослабели. Ей даже не надо было произносить, он и так знал, что она скажет. Если не сказать вслух, это так и останется будто не настоящим, будто сном, который забываешь после пробуждения. Но если сон запомнить, произнести, он оживет. Дес не хотел, чтобы она говорила, но Талика была из тех, кто предпочитает видеть правду. — Я больше не вернусь, — она сжала зубы, и Дес ощутил, как душа скручивается, ее душа, вперемешку с волей, только бы не разрыдаться…По ее щеке покатилась предательская слеза.— Я просто… — она запнулась, — просто чувствую это… Мое имя исчезнет навсегда, и я вместе с ним. — Нет, нет, — пробормотал Дес, хватая ее руки. — Нет, мы все исправим! Йоль знает… — Да не знает она! Она не всесильная! Она и сама не знает ничего про Серый народ! Она — не знает, что делать, а я — постепенно исчезаю и больше не вернусь. Пора бы сказать, как все обстоит на самом деле. Нет, нет, все можно исправить, все можно… Можно исправить мертвых младенцев? Есть вещи, которые не исправишь. С ними можно только смириться. — Талика… — он не знал, что сказать. Все слова застряли где-то в горле, да так там и остались гнить и разлагаться. — Талика… — можно просто повторять ее имя, пока он снова его не забыл. — Я просто хотела попрощаться, — прошептала она, тихонько всхлипывая, — просто хотела сказать, как замечательно, что я вас встретила. Тех, кто стал мне настоящей семьей. Даже несмотря на то, что порой я вела себя как… кукушка, — она хмыкнула. — Просто… спасибо. И ей передай. Несмотря ни на что. Я… Она дернулась, а внутри Деса что-то оборвалось и со свистом полетело вниз. — Я… — глаза ее забегали, голос дрогнул. Она рванула вперед и крепко к нему прижалась, и Дес обхватил ее руками, чувствуя, как она вся дрожит… Талика вернулась обратно и прошептала, захлебываясь в ужасе: — Прощай! Зрачки расширились и заполнили всю серую радужку, и девчонка вдруг вскрикнула, отшатнулась и забилась в дальний угол повозки, сжавшись в комочек. — Нет! Нет! — Дес кричал и кричал, изливал ярость и отчаяние в этот проклятый мир, Дес упал на колени и бил кулаками землю, пока руки не покрылись кровавыми ошметками, пока боль, реальная, злая и пульсирующая, не заполнила все его сознание, и перед глазами стояла лишь кровавая пелена. Все неправда! Все не должно быть так! Верните ее! Верните! Ненавижу… Смерть… Убить, уничтожить!.. — Денсен? Из яростного забытья его вытащил голос Джо Рида. — Денсен, что ты делаешь? Ярость остановилась. Ярость замерла и прислушалась, и постепенно ярость осознала, что у нее есть имя. Что все, что происходит — это правда, а не сон. — Садись на коня, малец, — проговорил Дес, смахнув что-то с глаз, — больше остановок не будет. Он подошел к повозке, захлопнул дверцу и запер замок. Он так громко и противно щелкнул, будто забивали последний гвоздь в крышку гроба. — Мы либо доберемся до Белатоны, либо сдохнем.