Серые слёзы. Серая кровь

Волк преследовал его. Огромный волк из тех, что щелкнут раз челюстями, и жизнь оборвется, все равно что нитка. Волк сидел по ночам у него на груди, не давая вдохнуть, волк жевал его душу и выплевывал с кровью. Волк, волк, волк… Джо Рид открыл глаза и судорожно вздохнул. Они вернулись, живые, но он знал — волк почти сожрал их. Они почти умерли. Сквозь полог палатки просвечивал закат. Йоль вернулась давно, когда солнце было высоко, побитая и несчастная, и долго бормотала заклинания, чтобы ее раны затянулись. Ее, Деса и Талики. А потом она уснула, и Джо Рид сидел рядом, прислушиваясь к ее дыханию. Удостоверившись, что она не собирается умирать, он ушел и засел за очередной книгой, время от времени отрываясь и уходя вглубь себя. Как говорила Йоль, он нащупывал нити там внутри, и чувствовал, как бьются их сердца. Было что-то успокаивающее в этом равномерном «тук-тук, тук-тук», и он мог сидеть, закрыв глаза, и слушать, слушать, слушать… Он не заметил, как уснул… Горы. Зима. Маленький деревянный домик. И человек со странными глазами. И в этих глазах отражаются три ургала, огромных, с серой шершавой кожей, завивающимися рогами и клыками, выпирающими из оскала. Человек знает, что нужно делать. У него нет оружия, только охотничий нож в сапоге, но он не боится. Он выхватит нож обратным хватом, пока ургалы будут бежать, уклонится от удара, уйдет влево, полоснет крайнего по горлу — полоска совсем маленькая, как раз по яремной вене. Поменять на прямой хват, схватить ургала посередине за доспех, вонзить нож в поясницу — попадет в почку. Третий как раз развернется и примется махать топором — бросить нож, попасть в глаз. Вот и все. Все трое мертвы, а он, человек, жив. Он бы сделал все это, если бы… если бы… Он так и не понял, что произошло. Он всегда жил в горах тихо и спокойно, не помнил и не хотел вспоминать, что случилось до этого, и точно знал, что не стоит и пытаться — это убьет его. Да и зачем? У него есть тихая жизнь, есть горы, названия которых он не знал, и эта мелкая девчонка, угрюмая и злая, которой тоже все равно. И они оба были озабочены лишь вопросом выживания, ибо в горах только потеряешь бдительность, и они сомкнут над тобой свою каменную пасть. Он знал, что вспоминать нельзя, а потом… Кровь, предательство, уничтожение. Роксана. Его имя — Росс Агвери. И бесконечная, всеобъемлющая боль, захлёстывает с головой, проглатывает, как клыки Спайна, да только ещё больнее, будто упал, расшибился о скалы, и кости торчат, белые, острые, а ты почему-то не умираешь. Он вспомнил то заклинание, которое придумывал долго и упорно, сколько времени на это ушло — неизвестно, день сменял ночь (много раз или ни разу?). Заклинание заставило забыть все, что произошло, заклинание прикрыло дыру в сердце, хоть и не исцелило — по крайней мере, там перестало нарывать так сильно, что с каждым ударом вытекала кровь. И Росс задохнулся от всего этого, и в голове вертелся только один вопрос — как? Как, почему, почему заклинание исчезло, перестало работать, что его сломало? А потом боль захлестнула все, и Росс только видел, как ургалы подходят, поигрывая топорами, и знал, что не двинется с места, отчаянно желая, чтобы его поскорее разорвали на куски и сбросили куда-нибудь в ущелье… Джо Рид открыл глаза и судорожно вздохнул. Это отчаяние, этот страх, эта огромная дыра в сердце, из которой с каждым ударом хлещет кровь, придавили его, будто огромный камень. И сил не осталось, тело слабело с каждой секундой, и Джо Риду казалось, что сейчас он умрет, точно умрет, он бился, будто рыба, выкинутая на берег, размахивал руками, все силясь сделать вдох, но не получалось, и, наверное, сейчас он отправится вслед за Россом, потому что так знакома эта боль, так знакомо это желание, чтобы разорвали на куски и бросили в пропасть… …как вдруг заработал амулет, полный энергии, той, которую копила для него Йоль. Джо Рид вдохнул, и лёгкие чуть не разорвало. Он дышал и дышал, прикрыв глаза рукой, не в силах двинуться. Боль и отчаяние потихоньку отступали, но они разбередили старую рану. Джо Рид, он ведь знал, что это за боль. Он испытал ее много раз, и теперь… теперь теплые слезы катились по его щекам, вычерчивая дорожки из концентрированного отчаяния. И все же, откуда-то он знал, что за девчонка жила с этим человеком, и это понимание дало ему сил. *** Йоль проснулась из-за шагов вокруг палатки, неуверенных осторожных, но настойчивых, будто тот, кто там ходит, очень хочет уйти, но долг не позволяет. — Госпожа Энн! Госпожа Энн! Это Джарша — его тоненький дрожащий голосок она узнает где угодно. Горестно вздохнув, она с трудом поднялась. Все тело болело и кричало об усталости, голова гудела, руки дрожали. Сколько она спала? Однозначно, недостаточно. Она выбралась из палатки, кряхтя, как старый дед, и уставилась на мальчишку. Тот, вытаращив глаза, вжал голову в плечи. — Чего тебе? Закат уже отпылал и теперь казался тонким кровящим порезом между днём и ночью. Несколько часов — катастрофически мало для того, чтобы восстановиться после целого дня беготни по Драс-Леоне, а потом работы спасателя и лекаря ещё для двоих нахлебников. Эцура забрали сразу, а вот Талику и Деса пришлось подлатать, и это истощило последние силы. — Меня прислал Джормундур, госпожа Энн. Его сын… с ним что-то стряслось. Йоль похолодела. Она давно не видела Гэльти, все никак не могла найти время. Но что с ним могло случиться? Что-то связанное с его то ли болезнью, то ли проклятием… И она, оттолкнув Джаршу, понеслась вперёд, к шатру Джормундура, ощущая, как влажный холодный воздух забирается в легкие, как громко бьется сердце. «Тук-тук» — было что-то удушающее в этом звуке. Гэльти, Гэльти, весельчак Гэльти, с широкой душой и невероятным любопытством. Она влетела в шатер словно порыв ветра. Воздух внутри был тяжёлый, от запаха трав и магии кружилась голова, и забежавшая с вечерней прохлады Йоль судорожно закашлялась и огляделась. Вокруг горели свечи и магические лампы, но они с трудом разгоняли давящий полумрак. Гэльти лежал на спальном мешке из овчины и метался в бреду — что-то кричал о кошках и герцогинях, тянул руки, звал кого-то, выкрикивал имена — некоторые из них были знакомыми. Трианна и Велгерт кружились рядом, бормоча какие-то заклинания, слов которых она не разобрала. Огромный пес, которого Гэльти все таскал за собой, лежал у его головы и тихонько поскуливал. Увидев Йоль, он вильнул хвостом, но на этом его радость закончилась. Джормундур, бледный и молчаливый, стоял в углу, скрестив руки, и скрипел зубами от отчаяния. — Джормундур, — тихо позвала Йоль, и он дернулся, будто только что ее заметил. — Что… — Болезнь его победила, — он будто выталкивал из себя слова, словно каждое слово для него означало приговор. — Никто ничего не может сделать. Пора прощаться. Он всегда говорил, что хочет умереть среди героев — вот пожалуйста. Йоль замотала головой. Нет! Нет, нет, нет, она не может позволить ему умереть! Он же… он же такой добрый, такой смешной, он же Гэльти, он же… ее друг! — Но… но… Всадник? — Он был раньше. Он ничего не смог сделать. Всадник и не смог? Разве такое может быть? Разве он не должен быть символом того, что все возможно? Не должен, верно? Даже Всадник — всего лишь человек. — Эльфы? Джормундур смерил ее… взглядом. — Думаешь, я не просил? — прошипел он, стиснув кулаки, так что кожаные перчатки заскрипели. — Думаешь, я бы стоял и смотрел, как мой сын умирает, и ничего бы не сделал?! Джормундур почти кричал, но Трианна бросила на него неодобрительный взгляд, и он притих. — Я был у эльфов, как только ему поплохело. Они мне сказали, что их цель — защита Всадника. И они берегут силы для этого. Вот так! Вот так… И он вдруг как будто поник и стал меньше, а Гэльти закричал совсем громко, и он… он звал Йоль. Она бросилась к нему, оттолкнув Велгерта, упала на колени рядом с ним, схватила за руку, горячую, а он все звал ее и звал, мечась в разные стороны, вырывая руки, и с его лба стекали капельки пота, а потом он вдруг замер и прошептал: — Все будет хорошо. И Йоль вскрикнула и отпрянула. Нет, она этого не позволит! Она не позволит ему умереть, ну уж нет! Проклятые эльфы, только они могут ему помочь, и она… она кое-что знает, она помнит. Эльфы — почти как люди. Странные, немного блаженные, немного жестокие. И все же… почти… И она попятились, почти в ужасе обхватив себя руками, а потом выскочила из шатра и снова побежала, и усталости как будто не бывало. Добежала до своей палатки, а затем — к эльфам. Она знала, где расположились эльфы, всё-таки, она — сестренка Энн. Они сплели себе шатер из трав, используя древнюю чарующую магию — Йоль сама это видела, и до сих пор у нее в ушах звучала их мелодия, печальная и полная какой-то неизбывной тоски, вызывающая в сердце странное чувство горечи. Она громко произнесла приветствие, но ничего не произошло. Из шатра не доносилось ни звука, и в этой тишине звук бьющегося в отчаянии сердца оглушал: «тук-тук-тук, тук-тук». Может, они надеются, что она уйдет? Не дождутся! Наконец, из зеленого шатра вышел Бледхгарм. Он кинул на Йоль безразличный взгляд, ответил на приветствие положенной фразой и спросил, что ей нужно. — Я хотела бы поговорить с Лойет из рода Сумир’Сьярра. Блёдхгарм ничем не выразил свое удивление — то ли его не было, то ли волчье обличье так удачно его скрывало, и спросил в ответ: — Но хочет ли Лойет из рода Сумир’Сьярра говорить с тобой? — Полагаю, нужно поинтересоваться у нее, — Йоль вскинула подбородок. И из шатра вышли ещё четверо эльфов, и Лой была среди них. Они смотрели на Йоль, а она, отчего-то снова наполнившись той странной тоской, подумала, что эльфы бесконечно красивые, бесконечно изящные и… бесконечно холодные, как звезды в темном, почти черном небе. Что им за дело до одного умирающего мальчишки, когда на их плечах судьбы мира, когда их долг — защитить единственную надежду, последнюю искру? Но она — Йоль, Дочь Спайна, ключница Серого народа, сестренка Энн и Маленькая волчица. Она заставит их слушать. Она скинула с плеча Златокрылый лук и положила на мягкую душистую траву, которую эльфы вырастили своей тоскливой песней. Затем достала десять волшебных стрел, медленно выкидывая их по одной — пусть Лой смотрит, что она может обрести или потерять навсегда. — Лойет из рода Сумир’Сьярра, я хочу заключить с тобой сделку: ты спасёшь моего друга от смерти, ты вылечишь его, и тогда я отдам тебе этот лук и эти стрелы, о которых ты давно мечтала. Лой не двигалась. Казалось, она превратилась в прекрасную мраморную статую из тех, что Йоль видела давным-давно в Доме цвета засохшей крови — неживая, ненастоящая, но завораживающая. А внутри нее, Йоль это знала, бушует ураган. Ведь она хотела этот лук вовсе не потому, что это хорошее оружие — это символ, ее символ того, что она лучше, любимей, чем та, другая. И, наконец, Лой ожила. Подошла к Златокрылому поближе, присела, провела рукой, встала и тихим голосом, в котором слышался перезвон серебряных колокольчиков, произнесла: — Я согласна. Встретимся там. И, кивнув одному из эльфов, исчезла в ночи, будто призрак. Йоль запихнула стрелы в колчан, подняла лук, заботливо провела по нему рукой и прошептала: «Прости меня». И тихонько побрела к шатру Джормундура. Лой сдержит обещание. Потому что если даже одна из сильнейших чародеек среди эльфов не сможет сдержать обещания, то чего вообще стоит весь ее народ? И в конце концов, когда она все же добралась до шатра Джормундура, оттуда слышалась тихая эльфийская песня, чарующая, но печальная, и завороженная этой песней, и Йоль присела, оперевшись на полог шатра и закрыла глаза, и перед ее взором проносились леса, сосны, царапавшие острыми кронами небо, и израненные блики солнечного света, с трудом продиравшиеся через зелёные иглы, такие же израненные, как и сердца этих эльфов… Проснулась Йоль от того, что кто-то тихо ее звал. Она открыла глаза и схватилась за кинжал, но потом поняла, что это луноликая Лой смотрит на нее испытующим взглядом. Они закончили? Гэльти жив? Жив ведь? Йоль вскочила и кинулась в шатер. Трианны и Велгерта не было — видимо, эльфы выгнали этих недоучек, не желая раскрывать свои секреты. Джормундур сидел на коленях рядом с лежанкой, и по лицу его текли слезы. Похолодев, Йоль бросилась к нему, ощущая, как отнимаются ноги. Не может быть, не может… Гэльти лежал с закрытыми глазами, и грудь его тихо вздымалась. Йоль упала на колени рядом с Джормундуром. — Получилось, — хрипло пробормотала она. Гэльти мирно спал, и кошмары, болезни или проклятья — что бы там ни было — больше не мучили его, и казалось, будто кожа его стала розовее, а волосы напитались цветом от желтых чадящих свечей. Военачальник бросил на нее замутненный взор, но потом взгляд его прояснился. — Ты… как ты… Йоль усмехнулась и, не сводя с Гэльти глаз, ответила: — Я буду благодарна, если ты раздобудешь мне завтра лук. Свой я отдам в уплату. Она встала и вышла из шатра, оставляя Джормундура наедине с сыном, который, наверное, навсегда уже излечился от этой болезни (или проклятья, что бы там ни было). Лой и еще один эльф терпеливо ждали, тихонько переговариваясь, и Йоль снова подумалось, что голоса их как звонкий ручей — он что-то поет, но что — не разберешь. Она скинула лук, вытащила стрелы и молча протянула эльфийке. Та, чуть более бледная, чем во время их первой встрече, отчего походя теперь на снег среди лета, протянула руку и, стараясь не касаться Йоль, забрала лук. Благоговейно прикоснулась к узорам из золотых крыльев, выдохнула. Так же молча взяла стрелы и ушла. И Йоль долго смотрела ей вслед, все пытаясь избавиться от этого странного чувства тоски… Этот лук — все, что у нее осталось от матери, этот лук — боевой товарищ, с которым она прошла столько битв, что оба они с ног до головы искупались в крови, но оба выжили или — если речь идёт об оружии — остались существовать. И сейчас ей казалось, будто ей отрубили руку, но все же… все же она считала, что эльфы явно продешевили. Но ее снова прервал Джарша. — Госпожа Энн! Госпожа Энн! — блеял он откуда-то из-за шатра. Йоль фыркнула. — Что еще? Опять кто-то умирает? Он показался из тьмы, какой-то совсем уж взъерошенный, и Йоль вдруг стало его жалко. Ну чего она в самом деле, разве он виноват, что где-то что-то происходит? Пристыженная собственными мыслями, она пробормотала: — Ладно, эм… извини… Что случилось? Джарша, казалось, выдохнул с облегчением (похоже, он был уверен, что она настоящая сестренка Энн и прямо тут обратится в волчицу и загрызет его), подошел ближе и протянул ей какой-то листок. — Мне велели передать тебе это, госпожа. Какой-то господин в темных одеждах. Уж прости, я не разглядел лица, но он сказал, что это очень важно… Йоль выхватила листок, прошептала пару защитных заклинаний на случай, если там каким-то образом окажется магическая ловушка, и развернула его. «Спаси ее. Хотя бы попытайся. Сегодня ночью. Возможно, уже сейчас». Подписи не было, но Йоль… Йоль снова побежала, ни говоря ни слова, и закричала, используя связь Серых: «Талика, Дес! Насуада! Она в опасности! Быстрее, к ее шатру!» А потом в небе взревел дракон.