Серые слёзы. Серая кровь

Теперь не время думать о том, чего у тебя нет. Подумай о том, как бы обойтись с тем, что есть. Эрнест Хемингуэй. Старик и море Йоль сама не знала, как решилась сказать подобное. Тысячу раз она проговаривала все слова про себя, и тысячу раз понимала, что все это звучит глупо, фальшиво, неправдоподобно. Ей казалось, что тот же граф или Анжела могли бы сказать это с куда большим изяществом и достоинством, однако она не принимала во внимание текущее свое положение, когда она подвергалась мучениям не только с физической, но и с душевной стороны. И если раньше ей казалось, что она сильна, то теперь она стала сомневаться в этом, находя у себя все больше и больше слабостей. Заточение позволило на время прекратить борьбу за выживание, которая велась теперь совершенно на другом уровне, и сосредоточиться на созерцании своего внутреннего мира. Тоска по утерянному другу стала самой жестокой её судьей, существовавшей когда-либо в этом мире, с угрожающей безжалостностью указывая на все её недостатки, прямо или косвенно послужившие причиной смерти Клыка. И она решила измениться. Стать другой. Ради того, кто так верил в неё, кто отдал за неё жизнь — ради единственного родного существа. И сам того не подозревая, сейчас граф расширенными зрачками смотрел на другую Йоль, уже чем-то не похожую на ту вспыльчивую, резкую, но чувствительную девочку, так неумело его шантажировавшую. Но, в самом деле, откуда граф Элистар мог это знать? Тишина стала почти оглушающей. Такая короткая фраза, а какой фурор она произвела на всех находящихся в комнате людей. Кто ожидал от неё подобного — той, которая всегда смотрела на них с дикой ненавистью и не хотела ничего говорить? Вряд ли им были известны истинные причины подобного поведения, граф и маг скорее списывали все на обычное желание сохранить тайну или на долг. А теперь вот она так просто предлагает все, что чернорукие так давно желали заполучить. Они прямо-таки остолбенели. Ну, конечно, кроме Алефа, но, принимая во внимание его физический недостаток, его вполне можно было простить. — Да? — осторожно переспросил Аркар, уже чувствуя, что в дальнейшем его услуги больше не пригодятся. Йоль промолчала. Она не намерена повторять каждый раз для таких вот идиотов. Если это им так нужно, пусть слушают внимательно, потому что говорить она будет лишь один раз. — Я скажу только императору… — еще тише произнесла пленница. — Императору?! — сколько насмешки в этом ненавистном и надменном голосе. — Девчонка, у него нет времени на шваль вроде тебя. Она промолчала. Что верно то верно… Если бы каждый пленник рассказывал все Гальбаториксу, у того просто не хватило бы времени на свою собственную жизнь. Но она же не каждый пленник, она особенная. По крайней мере, так думает граф. Она видит это в его глазах — он колеблется. — Зачем тебе это? — поинтересовался он. — Почему именно император? — Хочу перед смертью увидеть царственную особу, — беззлобно произнесла она. Искренне. Почти. Он раздумывал. Зачем Гальбаториксу знать все, что происходит с Черной Рукой? Ему вполне хватит того, что он слышит от графа Элистара, Йоль была уверена в этом, уверена, что он так думает… Но… Такие предложения каждый раз не делаются. Проблемы с этой девчонкой могут затянуться надолго, она знает, и он знает, потому что иногда и маги ничего не могли поделать. Как сейчас, например. — Только ему? Йоль кивнула. — Он не спасет тебя. В притворстве больше нет смысла, не нужно больше врать о свободе, о том, что она уйдет целой и невредимой, да, милостивый государь? Ты больше не солжешь, потому что это бесполезно и глупо, потому что затеялась куда более занятная игра, чем та, которой ты забавлялся каждый раз. А она только усмехается: — И не надо. — Как интересно, — протянул граф, уже чувствуя зарождающееся любопытство. Ведь врет, впрочем, как и он врал ей. Они оба знают про ложь, но ломают комедию. — Хорошо… Завтра я устрою тебе встречу с императором, — медленно и растягивая слова, произнес он. Какая странная манера говорить — будто и время, и место, и вообще весь мир принадлежат ему, и стоит лишь пожелать, и миг застынет на сотни лет. Хотя, такому как он и правда стоит лишь захотеть — почти все, что существует на свете, будет принадлежать ему. — Но если ты ничего не скажешь… То придется мне применить более действенные способы вести диалог. Сказав это, граф взмахнул своим черным плащом, обдав пленницу горсткой уличной пыли, и развернулся. Алеф поторопился открыть перед ним железную дверь, и они оба исчезли за стенами камеры. Остался только Аркар. Он злобно сощурил глазки и с ненавистью прошипел: — Глупая девчонка! Встреча с императором — еще хуже, чем встреча со мной! Ты скоро это поймешь! Тупая идиотка! Грязная… Он еще долго продолжал свои тирады, выливая на неё всю свою злобу от того, что он так и не смог выбить из неё информацию, пока Йоль, у которой от всего этого сильно разболелась голова, не плюнула ему в лицо. Да, да, она вспомнила тот собирательный образ заключенного-бунтаря и решила примерить на себя этот костюмчик. Ошалевший от такой наглости маг секунду соображал, что случилось, а потом залепил ей звонкую пощечину, весь прямо трясясь от злобы. «Какой слабак, — вяло подумала пленница. — После Алефа-то». Он еще пару раз грязно ругнулся и ушел, даже не отстегнув её, бросив напоследок: «Повиси-ка так ночку, тварь!» По телу прошла дрожь. «Ты по ночам наших животных воруешь, тварь!» Вот что еще осталось у неё из детства. И камень, летящий в голову. Как глупо, тогда она страшно боялась окруживших её мальчишек, того, что они могли бы сделать. Могли бы. Но не сделали, потому что она оказалась быстрей. В этот раз она тоже будет быстрей. Обязательно. Когда на следующий день она открыла глаза, то поняла, что не чувствует своих рук. Все затекло. Тело ломило от нахождения в неудобном положении, а если она шевелилась, то спину пронзала такая ужасная боль, что она даже тряслась. «Вот же проклятый маг!» Проклясть его! Но слова, слова… Барзул! Где же они? Только обрывки… Стоп! Обрывки?! Раньше она вообще не могла ничего вспомнить, а сейчас… Как же это воз… Ну, конечно! Вчера в злобе Аркар забыл ей влить зелье, и теперь она отлавливала в своем сознании полузабытые заклинания. Она возликовала, и легкое ощущение, чем-то похожее на надежду, возникло в её истерзанной душе. Еще бы чуть-чуть, и магия снова будет в её арсенале, но как мало времени. И шансов. Только бы сегодня он не вспомнил! — О, Ивераль, если ты существуешь, — прошептала Йоль, не совсем понимая, что она делает. — Если ты только существуешь, то пусть магия ко мне вернется! Сегодня будет так трудно… Мне очень нужны мои силы! Совсем скоро они придут. Ей много раз казалось, что она уже слышит их шаги, но ошибалась, и звук пролетал мимо. Сердце её замирало, а потом начинало отбивать такой бешеный ритм, что пульсировали все ранки и синяки, а значит вообще все тело. Она долго думала про железный прут, закопанный где-то между камнями. Если бы её отвязали, она могла бы прихватить его с собой — вряд ли её станут обыскивать, она ведь пленница, в конце концов, что у неё с собой может быть? Он бы помог, это хоть какое-то оружие. Но до него не достать — она скована, хотя… может, удастся освободиться? Когда она попыталась пошевелить руками, то снова почувствовала боль, и бросила эту затею. С ногами выходила та же история. Йоль подозревала, что правая вывихнута или даже сломана, так сильно вчера ударил Алеф. Видимо, пленница была для него чем-то вроде тренировочной установки, с таким наслаждением он её бил. Где-то капала вода… За время своего заточения она возненавидела этот звук. Он бил её голову, отдаваясь в сознании. Кап-кап. Как тогда, в первый день. Вдох-выдох. Когда не стало Клыка. «Не думай об этом, не думай!» — приказала Йоль сама себе. Только не сегодня, когда, наконец, появилась призрачная возможность сбежать. Пусть это почти нереально… Внезапно дверь распахнулась… — Ты слышал? Говорят, там пожары вокруг… — донесся до неё обрывок разговора. Снова пожары… Что же происходит в лесах? Но к чему ей этот разговор, когда прямо в дверях стоял сам граф Элистар. Уже второй день подряд он вынужден созерцать эту мерзкую камеру, но ничего не поделаешь — работа она на то и работа, чтобы делать то, что тебе не нравится. А то, что нравится следует оставлять в стенах своего собственного дома и желательно под замком — не всегда это одобряется обществом. За спиной его возвышался Алеф, неподвижный как скала, и червем извивался маг. — Ты не отцепил её, Аркар? — расколол тишину мерный голос. — Эээ… Нет, мой господин… Я подумал… Договорить он не успел — Алеф от души врезал ему, заметив быстрый жест графа, и Йоль испытала что-то вроде мимолетного ликования, когда жалкий маг получил то, что с таким удовольствием созерцал. Она помнила ту уродливую улыбку на его лице, она помнила все, что он делал. — Наручники, — напомнил «господин». Тщедушный колдун, потирая покрасневшую щеку, живо расстегнул оковы на руках пленницы, и измученная девушка рухнула на пол, тихонько застонав. Боль волнами прошлась по её телу, а слезы непроизвольно выступили на глазах. Хорошо еще она лежала лицом к полу, а то у графа появилась бы лишняя возможность над ней посмеяться. Если он вообще умеет смеяться. — Вставай, — приказал он. — Не могу… Руки… Ноги… — прохрипела пленница. Глава Черной Руки пристально уставился на мага, сразу вдруг сжавшегося под его взглядом, который как бы говорил: «Это ты виноват, жалкий колдунишко, ты её оставил. Что теперь с этим мешком делать?» — Что с ними? — это уже относилось к Аркару. — Так… Синяки, гематомы, все это долго не лечилось, вот мышцы и атрофировались… — сбивчиво принялся объяснять маг. — Исправь. Тот сразу закудахтал над Йоль, перевернул её, усадил к стенке и начал обследовать, своими тонкими морщинистыми пальчиками ощупывая поврежденные конечности. «Как странно, — мелькнуло у неё в голове. — Только пальцы в морщинках. Не лицо, не тело…» Дошел до коленки, нажал, и её ногу как будто пронзило. Она скривилась. — Больно? — спросил довольным голосом маг, нажимая еще раз. «Вот гад!» — с ненавистью подумала девушка, пронзая его взглядом. Она точно убьет его. Но когда он принялся лечить, оказалось еще хуже. Её тело сжигали в огне, тыкая раскаленными прутами, именно такое чувство у неё было, хотя она никогда в огне не была. Она скалилась, извивалась, но молчала, издавая время от времени лишь тихие стоны, проходившие сквозь сжатые зубы. Йоль слушала каждое произнесенное им слово, впитывая его в себя, и тут же чувствуя, как оно растворяется в её сознании. Время еще не пришло, нужно ждать. Через минут двадцать она ощутила, что ноги в порядке. Она снова могла двигать ими, шевелить пальцами, сгибать колени. Она могла ходить! Меж тем Аркар принялся за руки, но его остановил резкий окрик. Когда маг обернулся, граф с безразличным лицом протягивал ему маленькую фляжку. У Йоль упало сердце — она догадывалась, что в этой фляге. А вот маг, к её величайшему удивлению, побелел как снег, трясущимися руками обхватив сосуд. — Зачем? — только и смог выдавить он. Граф молчал и разглядывал слугу, а Йоль знала, что значит оказаться под взглядом главы Черной руки. Из белого маг стал красным, и девушка слышала, как учащается его сердцебиение. Наконец, господин соизволил ответить: — На всякий случай. Нам ведь не нужны неожиданности. Аркар облегченно выдохнул, и Йоль поняла — не сказал. Утаил от графа свой промах, свою ошибку, совершенную в дикой злобе, а теперь подумал, что хозяин обо всем догадался, вот и побледнел от страха. Маг снова что-то прошептал, и она почувствовала, как перехватило дыхание, а рот открылся. Она попыталась бороться, напрягая мышцы, дергала ногами, пыталась поднять руки, но куда ей против магии, даже если она и потомок тех, кто её укротил. Колдун влил ей жидкость, и сразу же отпустило. «Не глотай, не глотай», — лихорадочно думала она. Там было совсем чуть-чуть, так что она могла бы подержать зелье во рту, а потом избавиться от него в подходящий момент. Осталось только этот момент создать. Аркар тем временем разобрался с её руками, так что она вновь могла ими двигать. Но внешний вид её не обрадовал — все в каких-то рубцах, царапинах, сине-желтые от синяков, а запястья… На запястьях красовались уродливые отметины от кандалов, заставившие Йоль содрогнуться от отвращения. Не то что бы у неё они были тонкими и белыми, как у благородных девиц вроде тех, что она видела в доме цвета засохшей крови, но все же… То что есть разительно отличалось от того, что было. Граф Элистар от нетерпения сжимал кулаки и щурил глаза. Больше ничего в нем не менялось — выражение лица как было каменным так и осталось. Когда все было закончено, пленницу подняли, связали руки и вытолкнули в коридор. За спиной громко хлопнула её старая приятельница — дверь, провожая в дорогу и желая удачи. «Пока, дверь! Сколько дней мы провели друг напротив друга… Я, как видишь, уже стала сумасшедшей. Вот, с дверьми разговариваю…» Усмехнувшись собственным мыслям, Йоль подумала, что было бы забавно, скажи она это вслух — как бы переполошились граф и маг. Хотя, скорее, только маг. В нос ударил противный и резкий запах помоев и немытых тел, так что Йоль аж скривилась, а на глазах выступили слезы. Въедливый мерзкий запашок. Хотя, это было неудивительно, ведь не станут же тюремщики еще и на ванну раскошеливаться — хватит пленникам и того, что их вообще кормят. В спину кто-то больно толкнул, и Йолле сделала нерешительный шажок вперед. Ноги хоть и были полностью здоровы, все же не очень то её слушались, то и дело подгибаясь. — Ну, чего встала? — рявкнул позади незнакомый голос. Оглянулась — четверо стражников, до зубов вооруженных. Лучше не перечить им, тем более что нужно еще ухитриться выплюнуть зелье, а потому она пошла вперед. Вскоре двое солдат обогнали её, а двое пристроились позади, за ними шел колдун, а граф и Алеф удовлетворились ролью замыкающих. Получив в распоряжение немного свободного времени, девушка тут же принялась разглядывать темницу. Весь коридор, кстати говоря, достаточно широкий, находился в полумраке, кое-где коптили потолок факелы, а по бокам — камеры, камеры, камеры. С удивлением пленница отметила, что все двери имели небольшие решеточки, через которые обозревалось все помещение вместе с сидящим там заключенным, так почему же у неё такой не было? Или они не желали лишний раз смотреть на неё? А, может, не хотели показывать кому-то? Она осторожно стала заглядывать в эти окошки, рассматривая людей, сидевших в камерах. Все они были истощенными, израненными, слабыми и грязными. Совсем как она. Некоторые спали, некоторые тигром метались туда-сюда, а кто-то просто смотрел в пустоту. Но каждый из них уже потерял надежду, сломался. Она видела это по их жалким позам, сгорбленным спинам. Конечно, могла бы сказать, что по глазам, но глаза в такой темени не разглядеть. Но в одной из камер никого не было. Даже так — там клубилась абсолютная, физически ощущаемая темнота, так показалось Йоль. Потом, вспоминая это событие, она понимала, что освещение было таким же, как и в остальных, но тогда она видела тьму. Это и привлекло её. Выскользнув из-под стражи, благо, веревками они её к себе не привязывали, она быстро заглянула в решетчатое окошечко. Разумеется, они заметили это, и тут же схватили её за руки, пытаясь оттащить, но тоже ошалело уставились на пустующую комнату. — Эй, Джоз, Денсен опять пропал! — сказал державший Йоль своему напарнику. — Сам вижу, — отозвался тот. И тут вдруг из темноты выпрыгнуло лицо — глаза горят, зубы оскалены, грязные волосы в сосульках. Стражники, охнув, отшатнулись, а Йоль от неожиданности выплюнула зелье прямо в окошко. Лицо наморщилось, но виду и не подало, что его только что обслюнявили, и срывающимся голосом начало подвывать: — Сдохнете, суки! Все, все сдохнете! А ты, — тут он указал на Джоза, — а ты — первым! Тут он посмотрел на растерянную Йоль. Смеющиеся глаза и оскал — вот что она запомнила за секунду до того, как лицо исчезло, а Джоз и его напарник принялись тыкать в камеру мечами, впрочем, безуспешно. Все произошло так быстро, что она только сейчас сообразила, что это маленькое происшествие помогло осуществить один из самых нереальных планов — избавиться от зелья. Совсем скоро магия снова будет ей подвластна. «Спасибо», — подумала она. Сзади раздался короткий окрик графа. Недоволен тем, что что-то идет не по плану? О, скоро ты побегаешь, самоуверенный мерзавец! А её уводили все дальше, постоянно подгоняя пинками. Иногда они попадали на синяки, и тогда Йоль тихонько морщилась, радуясь, что её никто не видит. Наконец, они добрались до лестницы, ведущей вниз, такой старой каменной лестницы, винтом врывающейся в пол. Когда они спускались, Йоль заметила, что в проемах стоят статуи с уродливыми животными, имевшие вполне приличное состояние, но вот одна из них вся потрескалась. Хм… горгульи? Что-то ведь было про горгулий… Только было уже поздно — лестница закончилась, и Йоль уже выкинула из головы этот внезапный проблеск, с интересом оглядывая новое помещение. Там, куда они спустились, не было режущего глаза запаха, а, следовательно, и камер тоже. Освещение, правда, было еще скуднее, так как отсутствовали окна, ведущие наружу, а сырость, которую Йоль ненавидела больше всего на свете, еще сильнее выделялась. Подвал. Гаденькое местечко. «Наверное, — подумала девушка, — у Черной Руки не так-то много заключенных, что все они умещаются на одном ярусе. Или они просто быстро умирают». Вторая перспектива не очень радовала её, потому как в случае неудачи её весьма размытого и строящегося лишь на догадках и случайностях плана её ожидал именно такой вот конец. Был, конечно, вариант сдаться императору, прельстив его своим древним происхождением и необычными способностями… Да, точно, император ведь наверняка заинтересовался бы Серым Народом, но… чем она тогда будет отличаться от графа Элистара, молчаливо шедшего позади? И если это — единственный выход — сдаться на милость того, по чьей вине погиб Клык, того, кто убил Роксану и уничтожил Росса, то, пожалуй, она предпочтет выходить лежа и с амулетом на шее. Так ведь хоронят покойников в Карвахолле и Теринсфорде? Внезапно шедшие впереди мужчины остановились перед маленькой деревянной дверкой. Граф Элистар неслышно проскользнул вперед, позвякал ключами, и замок послушно щелкнул. Толкнув дверь, он насмешливым голосом произнес: — Леди вперед. — Я не леди, — мотнула головой Йоль, но все же шагнула первой. В темноту. Непроницаемый мрак. Как все её будущее. Следом вполз маг и прошептал: — Брисингр! — с зловредным наслаждением глядя, как пыхтящее стражники волокут тяжелый и чадящий факел. Пришлось им, беднягам, тащить его назад, потому что после слов Аркара на стенах уже зажглись три факела, осветившие весьма маленькую комнатушку, в которой из вещей имелся только плоский предмет, прикрытый темной мешковиной. А Йоль поняла, что, наконец, она вспомнила Древний язык. Зелье больше не действовало. Граф все так же аккуратно проскользнул за Йоль и сдернул ткань с предмета, которое оказалось большим зеркалом. Пленница шагнула вперед, рассматривая незнакомую девушку, стоявшую прямо перед ней. Кто это? Тощая, в синяках и ранках, с темными кругами под глазами, в рваной и грязной одежде, а волосы… Они всегда были её единственной гордостью — черные как смола, длинные и пышные, правда, жесткие и непослушные, но это ничего, а что теперь?.. Свалявшиеся мотки непонятного темно-серого цвета, свисающие чуть ниже плеч. — Это я, — тихо прошептала она. — Что? — переспросил граф Элистар. — Это я, — уже громче произнесла она, поражаясь, как хрипло и натужно звучит её голос. Теперь ему нельзя доверять, как и слуху, нюху — проклятая тюрьма лишила её всего. Собеседник её только усмехнулся. Подозвал Аркара, который, словно маленькая слюнявая собачка, тут же подбежал к своему господину и завертелся на месте, ожидая приказаний, и стоило только графу взглянуть на зеркало, как маг тут же принялся колдовать над ним, вызывая императора. В комнатку тем временем втиснулись все четыре стражника и скала-Алеф, так что вдруг стало ужасно тесно, и Йоль почувствовала, что задыхается. Не получится! Она не сможет! Взглянула на безразличного ко всему миру графа Элистара — тот стоял с непроницаемой маской непоколебимого спокойствия и абсолютной уверенности в себе. Йоль часто задумывалась, кого же ей напоминает граф — волка? Нет, для него он слишком хладнокровен, хотя и проскальзывает порой в его глазах первородная ярость. Тигра? Граф подчиняется, кошка не стала бы подчиняться, но грация у него кошачья. И тогда она поняла. Змея. Хитрая, незаметная, завораживающая, но безумно опасная. У графа был тот самый смертельный яд, которым он поражал своих врагов, с удовольствием потом наблюдая за их предсмертной агонией. Наконец, отражающая поверхность пошла рябью, и Йолле вдруг осознала, что стоит перед зеркалом совсем одна, остальные где-то позади. Сможет ли она? Хватит ли ей сил противостоять самому императору? «Я скажу то, что скажу. Я сделаю то, что сделаю. Я буду решать реальную проблему, а не выдуманную», — произнесла она про себя как заклинание и снова вгляделась в тощую и изуродованную девушку напротив неё. Вдруг отражение её совсем исчезло, и она увидела мрачный зал, погруженный в полутьму, горящие светильники — все такое знакомое, такое… близкое, что она чуть не разрыдалась от мысли, что сидит где-то в подвале, в темнице, а над душой у неё висят премерзкие личности. Потом стал проступать силуэт человека, стройного и подтянутого, но какого-то увядшего, застарелого… И глаза его (Йоль всегда ведь сначала смотрела в глаза) были какими-то ненастоящими, неживыми, каменными… Перед ней император. Перед ней правитель Империи. Гальбаторикс. И вдохнув побольше воздуха, так, чтобы никто не успел её перебить или сказать первым, она громко и четко произнесла: — Я знаю, где найти Росса!