Несравнимые

      Шлепок. Еще один. Кожу обжигает так, будто на нее плеснули кислотой. Но я знаю, что это не так. Это всего лишь плетка с металлическими наконечниками. Он замахивается еще раз, и прежде чем удар вновь обожжет мою кожу, я чувствую как поток легкого воздуха, сопротивляясь плети, остужает мою горящую плоть. Я вздрагиваю от нового удара, прогибаюсь еще ниже и с силой закусываю губу, которая вот-вот порвется от напора. Его холодные руки, которые стали такими из-за льда, который он так любит, упали на мою мягкую плоть. Я громко выдохнула, шепча его имя: — Джа-а-аред...       Я знаю, что на моей белоснежной коже ягодиц нет ни единого кровоподтека, но между тем боль была просто невыносимой. Тот, кто предпочитал, чтобы я звала его по имени, так давно занимается этим, что у него просто нет права на ошибку.       Его холодные руки заскользили по моему телу, поднимаясь вдоль спины. Резкий толчок, он с силой прогибает мою спину, грубо прижимая лицо к тонкой шуршащей материи шелка.       Как ни странно, но до меня он не использовал шелковую ткань. Он всегда обходился обычным хлопком. Да, хлопок намного практичнее, он не скользит, но шелк создает какую-то особую атмосферу происходящего. Шелк, который ощущаешь на своей коже: как он скользит по обнаженной груди, чуть задевая розовые соски, или то, как сильная мужская рука придавливает твое тело, заставляя проскользнуть на огромной кровати.       Я почувствовала его дыхание на своей шее. Всегда размеренное, имеющее какую-то особую систему. Он никогда не сбивался, в отличии от... Лишь пару раз мне удавалось заметить, как его глаза уходят куда-то далеко, как он не может больше дышать, как больше не говорит. Только после, через пару часов, он всегда говорил, что я первая. Я понимала, что физически первой я быть не могу, но на каком-то другом уровне я действительно первая.       Со мной его игры перестали быть лишь под его контролем.       Я чувствую грубую толстую веревку, осторожно касающуюся до моей разгоряченной кожи. Еще несколько лет назад я не думала, что буду желать, чтобы меня связали, лишили любой возможности двигаться. Лишили воли. Теперь, кажется, я понимаю, что никогда не хотела быть свободной на этом уровне...       Он осторожно берет мои руки, которые я успела подобрать под себя. Слышу недовольный вздох. — Опять ты за свое...       Голос такой ровный, будто нечеловеческий. Но все же в нем есть то, что привлекает. Какая-то странная загадка, которую хочешь разгадать.       Он вытягивает мои руки, сгибая их в локтях за спиной. Веревка быстро ложится на них, крепко стягивая. Слишком быстро и слишком умело я теряю свои руки. Ощущение власти нарастает с каждой секундой. Довольно проводиться рукой по своей работе: по грубой веревке, по стянутой нежной коже. Я чувствую, что он доволен собой.       Новое резкое движение, и волосы, будто тетива, натягиваются в его кулаке. Он вздергивает меня, заставляя потерять равновесие, и я оказываюсь на полу. Быстрый разворот на мягком ковре, и мои губы оказываются напротив его паха. Я нервно сглатываю, всем сердцем и телом ожидая выхода. Жаль, что мои руки связанны. Он медлит, отпускает натянутые волосы, и делает несколько шагов назад, к тумбе.       Темная повязка ложится на мои глаза, лишая возможности видеть хоть что-то в том полумраке, что уже был.       Громкий щелчок или, может, мне только показалось. Лишаясь каких-нибудь чувств, все остальное воспринимаешь несколько острее, чем прежде. Щелчок сообщил, что он включил свет. Наверное, комната озарилась ярким мерцанием, но мне этого уже не увидеть.       Все еще холодные руки стискивают мой подбородок, и, как контраст, я чувствую его горячее дыхание на своих губах. Он смотрит сейчас на меня, а я не вижу, не вижу абсолютно ничего. Горячие губы смыкаются на моих, а его язык затевает бешеные танец в моем рту. Недолго.       Я оказываюсь резко откинутой на ребро кровати. Сегодня особо звонко звенит бляха от ремня. Джинсовая ткань свободно падает на пол. Его рука вновь наматывает мои волосы на кулак и прижимает к своему горячему, давно готовому, пылающему жаром, органу. Покорно раскрываю рот, готовая принять до конца. Ведь так любит он.       Его член входит до конца, резко. Кажется, я забыла сделать вдох перед тем, как он вторгся. И теперь я готова потерять сознание от нехватки кислорода. Но намного страшнее сейчас он, его удовлетворение, чем потеря сознания.       Он глубоко входит, из глаз вот-вот польются слезы. Но я не буду врать сейчас. Каждый его толчок возбуждал меня, по ногам стекали собственные соки. И я была уверенна, что в ярком свете ламп, он прекрасно видит это. И ему нравится это, я уверенна.       Я почти потеряла сознание, когда он резко вышел и подхватив меня под талию кинул на кровать, широко разводя ноги.       Теперь уже горячие пальцы неглубоко вошли в меня. Правда, совсем бесцеремонно, лишь слегка задевая клитор. — Девочка, — говорит он по-особому напряженно. — Кто разрешал тебе возбуждаться? Не отвечать нельзя. — Никто, Джаред. — А ты знаешь, что теперь сделаю я? — Конечно, — совсем непринужденным голосом говорю я. — Конечно знаю.       Так и должно быть. Теперь он накажет меня. Мне снова будет больно, но эта боль расплывется по телу каким-то теплом, которое нарастает, заставляя чувствовать все намного острее.       Он берет свечу, что горела с самого начала. Ведь когда мы находились в этой комнате, всегда горели свечи. И по колебаниям воздуха, лишенная зрения, я чувствую, что она нависает над моим животом.       Одна капля. Две. Три... И еще, и еще... С начала слишком больно и неожиданно, но с каждым новым прикосновением вязкой, огненной жидкости я чувствую, что больше нет никакой гнетущей боли. Есть только наслаждение. Я глухо постанываю, боясь разозлить его.       И он сразу же понимает, что теперь я хочу больше его продолжения этой пытки, поэтому отставляет свечу, легко задувая огонь.       Нависая надо мной, его рука легко разводит мои ноги в сторону, и его трепещущий орган легко касается моих розовых лепестков. С губ срывается легкий стон. Дрожь бежит по телу. Не вижу, но ощущаю его улыбку.       Его орган медленно входит в меня, до самого предела, протыкая меня, пока не достает до стенки, и потом резко выходит почти до конца. Недовольный вздох и новая попытка. — Ты маленькая, — разочарованно говорит он. — Нет... — еле шевеля губами противоречу я. — Да... — Джаред, это член слишком большой...       Он снова вышел, а потом резко вошел, больше не церемонясь. Он явно злился из-за того, что я не хочу согласиться с ним. Он никогда не принуждал говорить меня то, что я не думаю. Только принимая мою правду, он мог говорить о своей. Так думали мы оба.       За дверью послышались тихие, но тяжелые шаги. Их услышала только я, потому что, лишенная зрения, я всегда чувствовала и слышала все то, что недоступно людям, имеющим в своем распоряжение все органы чувств. Вообще, после знакомства с ними, я стала ощущать все острее.       Дверь открылась совсем легко и непринужденно. Он инстинктивно обернулся, но продолжил глубоко входить в меня своим зверем.       Я абсолютно точно знала, что сейчас они встретились взглядами, приветствуя друг друга. Я не видела этого, но ощущала каждой клеточкой своего тела. И просто знала.       Легкие шаги пронеслись по комнате, и тело того, кто вошел, так же легко приземлилось в кожаное кресло. Тот другой, он смотрел, не отрываясь ни на секунду. Я чувствовала, что на нас смотрят, смотрят с желанием, и от этого никак не могла кончить.       Все тело уже болело от напряжения, которое начало копиться, как только в комнату вошли. Во мне двигались все жестче, все быстрее, буквально буравили меня, заставляя скользить на тонком шелке. Я бы давно взлетела с земли на небеса, наконец-то сгорела, если бы не наш гость.       Несколько победных толчков, слишком сильных, чтобы не испытать легкой боли, и я чувствую, как он извергается куда-то глубоко.       Я уже была готова разрядиться, но все-таки не смогла. Тяжело вздохнув, я сжала ноги в последней попытке. Но все, что скопилось, так и не ушло. Все только зря. Я громко простонала от разочарования.       Уши заложило от напряжения, сердце бешено колотилось. Он уже вышел и одел штаны, шурша плотной тканью джинсы, как я услышала тихий разговор с другим. — Надеюсь, ты в духе, — спокойно сказал тот, который еще минуту назад был во мне. Будто ничего и не было. — Сегодня, да, — чуть громче сказал гость. — Она моя? — Да, я спешу. Нужно уладить кое-какие дела, — тот же спокойный голос.       Дверь хлопнула, и я осталась один на один с тем, кто так же легко владел мной.       Его сильные руки легко подняли меня за плечи, заставляя сесть. Я почувствовала его пока что размеренное дыхание на своем лице, а после он с легкостью стянул с меня повязку. Яркий свет практически ослепил меня, в глазах замелькали звезды, но я сразу увидела его. Хотя, я и до этого знала, что это именно он. По шагам, по рукам, по голосу. — Шеннон, — выдохнула я. — Да, Шеннон. Привет, Эмма, — улыбается. — Тебя так давно не было... — шепчу я. — Да, не было, Эмма. Прости.       Он всегда называет меня по имени. Всегда извиняется.       Только его так давно не было, что я уже забыла, какой он.       Он перелез за мою спину, усаживаясь на кровать. А его теплые руки легли на веревку, в попытке развязать ее. — Опять слишком туго... Тебе больно, Эмма? — Да-а... — честно сказала я, ощущая тугую боль в руках.       Он стягивал веревку: круг за кругом. И я ощущала свободу, которую забрал тот, кто ушел, и отдает тот, кто теперь здесь, рядом. Они слишком разные. Несравнимые. И я ни за что не скажу, кто из них лучше. Никто. Они просто разные.       Веревка полетела в сторону, а его теплые руки подхватили меня. Уверенной походкой он направился в ванну.       Горячая вода, я стою под струями, обжигающими тело, и не могу пошевелиться, упираясь о стену. Он тихо стягивает с себя одежду, ничего не требуя. Молчит.       Спиной чувствую, как он легко заходит под струи воды, пока что не смея касаться меня. Я резко разворачиваюсь, прижимаясь всем телом к нему. Он вздрагивает, но тут же крепко обнимает меня. — Почему ты не приходил, Шеннон? Джаред, он... Он ничего не говорил. — Потому что так нельзя, Эмма.       Я слышу эту грусть в его голосе, что всегда в нем. Я прижимаюсь еще сильные, боюсь, что он исчезнет. — Тогда почему ты пришел сейчас? — Потому что не могу иначе...       Его руки заскользили по моей спине. Так нежно, как никогда не выйдет у его брата. Да он и не стремится к нежности.       Его губы смыкаются на моих, медленно изучая, медленно проникая языком все глубже. Это не тот дикий танец, что был с другим.       Я все еще прижимаюсь к нему, но вскоре пришлось отступить. Теплые руки, заставляющие тело трепетать, оказались на моем животе. Он освобождал и его, медленно сдирая застывший воск. — Больно? — Сейчас нет, — закрывая глаза, говорю я.       Он улыбается и смотрит на меня. — Эмма... — шепчет он.       И поднимает меня на руки, придерживая за ягодицы, которые горели от ударов плеткой. — Больно? — спросил он, заметив как я морщусь.       Я отрицательно помотала головой. Не хотела расстраивать его еще сильнее.       Он медленно входит в меня, совсем не так, как тот другой. Так же медленно выходит. И снова повторяет тоже самое, боясь причинить мне боль, прекрасна зная, какой у его брата размер. Слишком пошло для него, он шепчет: — Надеюсь, что мой брат когда-нибудь не разорвет тебя...Ты до сих пор такая... Ммм...       Он не хочет говорить больше, поэтому я просто соглашаюсь: — Да...       Он улыбнулся, подмигивая мне. И поднимает меня вверх чуть резче, чем прежде. Я упираюсь одной рукой о скользкую стену, а другой крепко держусь за его смуглое, большое плечо. Я чувствую, как он напряжен. Крепко держит меня, но так, чтобы не доставить мне никакой боли. Мягкие руки еле сжимают кожу, будто боятся оставить на ней следы. — Эмма... — снова шепчет он.       Я чувствую, как желание вновь нарастает во мне. И с каждым его толчком я все ближе к тому, чего меня лишил его брат. — Шеннон, — выкрикиваю я.       Только с ним я могла кричать, могла отдаваться эмоциям, могла стонать, как я хочу. — Быстрее... — мурлычу я.       И он задвигался во мне еще быстрее, но все так же мягко, все так же нежно. Никакой боли, никакого унижения. Наверное, это можно было бы назвать любовью, если бы не одно большое но.       Я держусь за его спину, крепко впивая свои ногти под кожу. Боюсь соскользнуть, ведь сил почти не осталось. А Шеннон крепко придерживает меня одной рукой под ягодицы, а второй за спину, прижимая к своему горячему телу. Его губы опускаются на мою шею и целуют следы от крепкой хватки того, кто уже ушел.       Я чувствую, что сейчас, когда наши тела так близко, когда они рядом, происходит та особая химия, которой мне не хватает в тех, других отношениях.       Он двигается все быстрее, прижимая меня все сильнее. А потом, потом будто взрыв где-то глубоко во мне, я чуть падаю на него, но он все так же крепко держит меня. И теперь я чувствую, как вместе со мной разряжается и он. И становится так легко. Я становлюсь свободной, как и он сейчас. И никогда мне не почувствовать этого с его братом, так же как и никогда не почувствовать с ним того, что я чувствовала до его прихода.       Крепко обняв меня напоследок и поцеловав в губы, он опускает меня на ноги. Выключает воду и укутывает в большое полотенце. Несет в спальню, но не в ту, из который мы ушли. Мы оказываемся в нашей спальне. Абсолютно иной: уютной и теплой.       Он обнимает меня, накидывая одеяло с головой, и шепчет: — Эмма, прости, что меня так долго не было рядом... — Ничего, Шеннон. Не нужно извинений, ты, наверное, все равно опять уйдешь. Просто останься сейчас рядом. — Нет, не уйду, Эмма.       Ну, конечно, ты уйдешь. Ты уходил и раньше, никогда ничего не объясняя. И каждый раз я думала, что ты не вернешься никогда. Ты всегда уходишь, потому что твоя совесть сжигает тебя изнутри. Но в итоге и то, что ты называешь любовью, так же сжигает тебя, поэтому ты вновь и вновь возвращаешься. — Нет, уйдешь, Шеннон... Но останься сейчас. — Я останусь... — шепчет он, не смея больше спорить.       И я тут же проваливаюсь в сон в его крепких объятьях.