Хант/Лауда Вечеринка после 1975 (которая показана в фильме) - А где твоя жена? - Пойдем, познакомлю. Привести в пустой номер, сомнительное согласие. A+, не ниже R
***
- Ну, и где же она? Ники медленно осматривается вокруг, не сразу осознавая, что номер абсолютно пуст. Почему - доходит не сразу, а потом становится слишком поздно, потому что Джеймс просто начинает делать, что хотел. Секунда - и Ники ощутимо ударяется лопатками о стену, вжатый в неё Хантом, и бесполезно бороться. В Джеймсе плещется достаточно алкоголя, чтобы он потерял над собой всякий контроль, и достаточно обиды на резкие слова, о которых Лауда уже жалеет. Не стоило его дергать, думает Ники судорожно, пока изо всех сил упирается руками в широкие плечи, безуспешно пытаясь удержать Джеймса от чего бы то ни было, не надо было напоминать про жену. - Ты знаешь, что я сильнее. - Дыхание Джеймса опаляет ухо, и Ники едва дергает головой, уходя от почти коснувшихся его кожи губ. Знает, лучше всех знает, что Хант сильнее многих, а особенно сильнее Ники, который ниже почти на пятнадцать сантиметров. С ним бесполезно бороться - это все равно, что пытаться остановить поезд, прущий на полном ходу, но тело отчаянно отказывается сдаваться. И с каждой минутой эта борьба становится все жестче - Джеймс выходит из себя, недовольный сопротивлением, а Ники просто переходит на банальные пощечины, полагая так вразумить соперника. Ничего не получается, только хуже становится, когда Хант выкручивает ему руки, едва контролируя силу, и тыкает лицом в стену, теперь уже совершенно молча. И Ники позволяет себе каплю слабости, совсем немного, чтобы прекратить надвигающуюся катастрофу. - Джеймс, я не хочу. - Если бы я думал, что ты хочешь... - опасно жужжит ширинка, приближая на шаг к неизбежному, и Ники прижимается к стене всем телом, будто это может помочь. - Я бы уже остановился. Сейчас Лауда готов умолять, но вместо этого захлебывается воздухом и пытается спрятать лицо, чтобы Джеймс не видел страх. Он и так уже почти в животное превратился, он поймал жертву и готов с ней разделаться, слова больше не помогут. Ни слова, ни слезы, ни крики - он остановится только тогда, когда получит желаемое. - Я не хочу, ты же видишь, что мне больно? - Ники не понимает, вслух он говорит, или думает, но жар от боли не дает сосредоточиться. - Перестань, пожалуйста, уходи... По спине тонкой струйкой стекает пот, противный и холодный, и Ники приходится становиться на цыпочки в бесплотной попытке уйти от неприятного жжения в заду. Джеймс даже не реагирует на жалкие всхлипы и, теперь уже, не скрываемые слезы – он трахается, как животное - бездумно, быстро, просто получая разрядку. Меньше всего его может волновать, почему Ники выворачивает собственные руки, зажатые за спиной, и по-настоящему рыдает, уже искусав губы до крови. Сколько нужно времени, чтобы руки перестали дрожать, а пот высох, покрыв кожу неприятной пленкой? Ники сидит у той самой стены, следя за яркими цифрами на экране часов, и загибает пальцы, пока, наконец, не сбивается. Джеймс тут же - лежит на кровати, лицом в подушку, и, наверное, спит, а может, нет - Ники плевать. Ему нужно, чтобы Хант свалил куда угодно - допивать виски, клеить девок или что он там еще делает, просто ушел из номера. Просто дал, наконец, вздохнуть, хотя Ники теперь уже сомневается, что способен сделать обыкновенный вдох, будто что-то мешает. Джеймс, словно в ответ на мысли, быстро садится и растерянно смотрит вокруг, вертит головой и останавливает взгляд на Ники, мгновенно меняясь в лице. И молчит, как дурак, глазея на полуодетого и очень жалко выглядящего Лауду, как на зверушку. Пусть смотрит, какая уже разница, когда твою гордость втоптали в землю и еще сверху присыпали? - Ты меня не простишь, да? Только глупый Джеймс может задавать такие вопросы, он создан для них. Ники вяло качает головой, отпивая из единственного бокала - Хант хлещет виски прямо из бутылки, становясь все пьянее, но это уже не волнует. Хуже не будет, а если и станет - ну и пусть. Самое смешное, что Ники бы все дал, если бы Джеймс бы попросил, если бы он хоть на секунду притормозил и просто спросил, то все было бы не так. Но он не умеет тормозить, у него в крови эта скорость и напор, сминающие все на своем пути, он просто человек-катастрофа. Можно бы и посмеяться, если бы не было шанса, что смех превратиться в обыкновенную истерику. - Я пойду. - Ники встает, отшатывается от протянутой руки, и шипит под нос, едва сдерживаясь, чтобы не приложить Джеймса стаканом по голове. - Не смей меня трогать. Хант послушно опускает руки и молчит, и, может быть, это виноватое молчание проняло бы любого, но только не сегодня, не сейчас. Ники вообще не уверен, что его когда-либо проймет. *** Когда Ники возвращается на гонку, всего через сорок два дня после аварии, Джеймс прибегает через пару минут. Расталкивает локтями толпу, застывает в растерянности, и не может сказать ничего. Они и не говорили толком после той ночи, только ругались, а теперь Ники не уверен, что сможет промолчать. - Все так плохо? - Нет. - Мгновенно врет Джеймс, и у него в глазах стоят слезы, хотя это можно списать на игру света. - Прости. Это я виноват. За что он извиняется, за тот вечер или за аварию - неважно. Ники не говорит ни да, ни нет, только кивает и быстро отворачивается, чтобы не чувствовать этого жалобного взгляда на себе. И все равно ощущает его кожей, хотя одет в несколько слоев одежды. Сколько нужно времени, чтобы простить за такие ошибки? Наверное, ровно столько, пока Джеймс не избивает журналиста за глупый вопрос. Поэтому, когда Ники садится в болид, мысленно умоляя сердце нестись помедленнее, он легко взмахивает рукой, будто желая удачи. И готов поклясться, что в глазах у Джеймса написано облегчение, гораздо большее, чем стоило бы. И Ники в эту секунду наконец-то вздыхает, и легко улыбается под маской, обещая себе больше не давать поблажек этому ослу.