Принцип отражения

Прогресс состоит не в замене неправильной теории на правильную, а в замене неправильной теории на неправильную же, но уточненную. Закон Мерфи – И что это за фигня сейчас получилась? Воды реки были спокойны. Темные, мерно шелестящие о гладкий облицованный камень, сковавший стихию. Лунный свет – скупой и редкий, едва проглядывающий сквозь слои плотных туч, серебрил тонкую дорожку на другой берег. Людей не было. Все припозднившиеся прохожие давно укрылись в ненадежных домах. Только иногда по мосту испуганными мышами мелькали машины, гремя о стыки и разбавляя сонный плеск механическим гудением. Гриммджо подобрал мелкий камешек и бросил его в воду, в середину лунной дорожки, и с удовольствием проследил, как серебряный цвет зарябил и смазался, разбегаясь в стороны вместе с небольшими кругами. Улькиорра помолчал, обдумывая вопрос, и как-то совсем по-человечески потер ладонями лицо, словно пытаясь прогнать лишние мысли. Земной мир проникал в них… по капле, аккуратно пуская корни в кровь и разум. А может быть, просто отыскивал что-то прежнее, забытое. В конце концов, каждый пустой когда-то был человеком. Без вмешательства хогёку, чтобы минусу стать гиллианом должны пройти года. Чтобы в его медлительной алчной туше победило чье-то сознание – десятилетия. Чтобы собрать достаточно силы и перейти на следующую ступень, возможно, столетия. Никто из адьюкасов не мог сказать, сколько длился его путь обретения крох разума и цели… Время в Уэко Мундо оставалось понятием относительным и непостоянным, чтобы доверять ему. Иногда что-то возвращалось. Вспышками, образами, цветом. Главная проблема заключалась в том, что никто из арранкаров никогда не пытался заглянуть за край памяти. Это было естественно, это было правильно. Став могущественным монстром глупо вспоминать, что некогда являлся беззащитной добычей. А теперь Улькиорра останавливался на мысли, что это интересно – узнать, по какому шел пути и почему он закончился четвертым номером в Эспаде. Сказать кому-то об этом было бы еще глупее, чем сами попытки вспомнить. Наверное, Улькиорра смог бы испытать чувство удивления, узнав, что с недавних пор Гриммджо мучается той же проблемой и по утрам с сомнением всматривается в ярко-голубое небо. – Владыка не поверил нам. – Думаешь? – в сторону лунной дорожки отправился следующий камень. – Уверен. Именно поэтому он был так спокоен. Владыка убежден, что мы либо отвлекаем его от своей истинной цели, либо издеваемся. Либо… он неправильно нас понял. Последнее предположение настигло Сексту во время очередного броска. Рука дрогнула, и горсть камушков улетела куда-то в бок. – Чего? – Джаггерджак сомневался: то ли ему захохотать, то ли покрутить пальцем у виска. – Куросаки, конечно, не мозг, как этот очкарик-квинси, но даже он способен понять, что Владыка – это Владыка. Не припомню других смыслов… Шиффер еще немного помолчал. У него всегда хорошо получалось прослеживать вероятности и выстраивать из них четкую и логичную систему. Но рыжий мальчишка раз за разом умудрялся ломать все, действуя наугад, без размышлений и сомнений, но почему-то почти всегда выбирая правильно. Вот и сейчас, Кватра был готов к самым неожиданным реакциям. Даже к тому, что на арранкар кинутся с кулаками и безо всяких реяцу и занпакто наставят им синяков. Но к равнодушию, которое толком-то даже отказом назвать было затруднительно – нет. С категоричностью работать проще. Эмоции человека резки и непостоянны. Они бы помогли прийти к пониманию и договору. Но что делать с легкомысленным «ок»? Прошедший год сильно изменил Ичиго. Он повзрослел и научился ценить то, чего раньше даже не замечал. – Кем Владыка привык нас видеть? – следующий камень Сексты был сбит в полете прицельным серо. – Прекрати, раздражает. Дождавшись, когда Джаггерджак фыркнет и не больно, но сердито ткнет его кулаком под ребра, Улькиорра ответил на свой же вопрос: – Врагами. Захватчиками. Пустые для него и сами по себе, никому не подчиняющиеся – голодные, кровожадные твари, которые не могут сосуществовать в мире, и достойны лишь упокоения. А мы, ко всему прочему, были слугами Айзена. Предателя, собирающегося уничтожить родной город Ичиго, убить его родных и друзей, перекроить этот мир по своему вкусу. Он знал, что предыдущий Владыка разрушил множество судеб и принес много зла и боли. Это единственная ассоциация Ичиго с предложенным ему титулом и властью. Гриммджо неприятно оскалился. – Так Куросаки решил, что мы его воевать с Обществом душ зовем? – Именно. Его форма пустого – оружие, мощнее хогёку… если бы только Айзен увидел, кого создал… Владыка боится своей силы, он не контролирует себя. Даже не помнит, что именно делает. И, видимо, Ичиго подумал, что нужен нам в качестве Вастер Лорда: возглавить войну против Готей-13. – Между прочим, отличная идея! Попробуем? – Гриммджо даже подался вперед, захваченный идеей показать шинигами, кто самый сильный. Но почему-то Улькиорра понимал, что Секста шутит… своеобразно, но все же. Тот никогда не был против отличной драки. Один на один с достойным противником. Но ввязываться в долгий бессмысленный конфликт? Нет, Джаггерджак слишком любил свободу и независимость. И предпочитал сам выбирать врагов, а не исполнять приказы. Даже сейчас, таскаясь за Шиффером и оберегая беспомощного мальчишку, он имел возможность встать и уйти. Погонять каракурских минусов, подраться с местной шпаной, смотаться в Лас Ночес и подразнить Нойтору, а потом вернуться и как ни в чем не бывало спросить, нужна ли помощь. – И как мы будем его убеждать, что мечтаем о зеленых пастбищах в Уэко Мундо, на которых мирно пасутся пустые? – хмык Гриммджо был весьма красноречив и ироничен. – Владыка сам поймет, когда вернет себе силы. Секста ничего не ответил. Сорвав высокую травинку и закусив ее, он растянулся на берегу, ощущая, как одежда намокает от ночной росы. Поежился, но подниматься не стал. И так было слишком хорошо. Над головой медленно расходились низкие облака, подгоняемые ветром, и в прорехи из невообразимой дали на Гриммджо, перемигиваясь, с интересом смотрели звезды. Рядом раздался шорох. Улькиорра поднялся на ноги и отряхнул казенную одежду. – Отнесу гигай в лавку, а после прослежу, чтобы все было в порядке. – Никто твоего Куросаки не сожрет. Лучше иди – голову проветри, а то выглядишь, будто на похороны свои собрался. – Я должен быть рядом, – не согласился Шиффер, в уме напряженно перестраивая дальнейшую тактику. – Ну и вали, – сонно пробурчал Гриммджо. *** Все, что он помнил – чистое небо, раскинувшееся голубым полотнищем до самого края мира, в тот день, когда он осиротевшим мальчишкой вышел из пустого дома, чтобы никогда в него не вернуться. С собой забрал только упрямство, дерзость, старый отцовский клинок, неловко замотанный тряпками, и еще желание – наглое, несбыточное, но самое-самое – обязательно стать королем. Еще были мальчишки. Такие же оборванные и грязные, как и он сам – как и все в их деревне, – но вполне довольные выпавшими им судьбами. Трусы, привыкшие издеваться над теми, кто слабее. И черный комок шерсти в тот день показался им идеальной добычей. Котенок шипел, припадая на подбитую лапу, и отчаянно пытался вырваться из окружения. Не так уж он и любил животных. Мелкие, слабые, бесполезные. И если бы котенок жалобно пищал, он бы наверняка прошел мимо. Но комок шерсти боролся и выглядел гораздо достойнее улюлюкающих мальчишек. А он всегда любил подраться. Одному сломал руку, еще двум выбил зубы, остальные с воплями разбежались по домам. Поднятый за шкирку котенок попытался царапаться и притих, когда на него прикрикнули и сильно встряхнули. Замер, ожидая удара. Но он только осмотрел спасенное животное, решив, что повреждения несерьезные – быстро подживут. – Надо же… девчонка, – хмыкнул он и закинул спасенную живность на плечо. Мелкая немного повозилась, устраивая пострадавшую лапу, а после уцепилась острыми коготками за край старого плаща, показав, что к путешествию готова. – Если не достану денег на еду – съем тебя, – насмешливо пообещал он. С плеча раздалось шипение и когти кольнули плечо. Они шли по дороге прочь от прежней жизни, и казалось, что где-то вдали пыльная лента поднимается в голубое небо. – Дикая! Одобряю. Мать рассказывала о больших черных кошках – пантерах, кажется. Может, ты в такую вырастешь? Мать вообще умела рассказывать. Будешь Пантерой. Потом были и другие драки, и другое небо, и крохи новых знаний и навыков. И голод, и работа – грязная, гнусная, узнав о которой мать бы расплакалась, а отец бы выгнал его из дома. Разве что он всегда оставался верен себе – не сражаться со слабыми, находить только достойных противников. Наниматели пожимали плечами, но с причудой мирились, и дела с пришедшим опытом находились все чаще. И Пантера тоже была. Выросла из мелкого комка в гибкую сильную кошку. Иногда пропадала по неделям, могла оцарапать его, если он забывался и в плохом настроении пытался сорвать злость на боевой подруге. Но в нужный момент всегда оказывалась рядом. Вцепиться врагу в лицо и разодрать его острыми когтями, кинуться под ноги: сделать все, чтобы ее спаситель выиграл очередной бой и мог поставить перед ней заслуженную миску молока. И снова был ясный теплый день и чистое голубое небо. Была грязная улица и смутно знакомая компания… слишком большая, чтобы он мог рассчитывать на силу или удачу. Хриплый голос: «А ты почти не изменился…» – расставил все по своим местам. Спустя столько лет он сам стал загнанной добычей, но все равно боролся, пока мог. Рядом лежала Пантера. С перебитым хребтом и окровавленной мордой. Он отвернулся и устало посмотрел в голубое безоблачно небо. Нет, отдыхать рано. Он же еще не стал королем… и не станет теперь. Обидно. Сволочи. Даже кошку не пожалели, а ведь она уже старая была. И все равно пыталась его защитить. Вот бы с того света вернуться и отомстить. Может, это далекое небо услышит его клятву? Он обязательно вернется… *** Ичиго совершенно не удивился, проснувшись от резкого сквозняка. Еще вчера он бы просто закрыл окно, списав свои мысли на обострившуюся паранойю и, рухнув в объятия подушки, вернулся бы к прерванному сну. Сейчас открывшаяся створка не могла быть случайностью или следствием невнимательности. – Улькиорра? – позвал Ичиго, ощущая себя крайне неловко. Ответа, конечно, не последовало. – Гриммджо бы просто устроился на крыше или ветке дерева, да? Ему так удобнее, наверное… – говорить в воздух было примерно так же странно, как и обращаться к арранкару. Даже если тот действительно находился в комнате, вряд ли его интересовало мнение Куросаки об удобстве наблюдательных пунктов и предпочтениях Сексты. – Это ведь ты тогда был? Напомнил Карин разбудить меня к контрольной. Спасибо, – еще острее чувствуя идиотичность ситуации, тихо поблагодарил Ичиго, продолжая всматриваться в сумрак комнаты, будто бы одна сила желания могла вернуть ему способность видеть или хотя бы слышать. – Не понимаю, зачем вам сдался. Честно. Может это какая-то злая шутка? Сказали бы честно. Нам ведь действительно не обязательно быть врагами… Нел вот нормальная, да? Какой из меня Владыка Уэко Мундо? Править монстрами вместо того, чтобы их уничтожать… нет, это не для меня. И ни против друзей, ни против Готея я не пойду. Даже не подумаю. И потом у меня здесь все-таки жизнь. Учеба, сестры. Отец, конечно, тот еще подарок – за ним тоже присматривать нужно. Я вот думал, что если не умру в каком-нибудь сражении, проживу пятьдесят – шестьдесят лет и спокойно отправлюсь в Сообщество. Подтяну кидо, пойду в отряд. Нет, не капитаном, конечно. А вот лейтенантом – запросто. Это же замечательно: жить и знать, что там что-то есть. Можно не бояться, не гадать, относиться к этому как к очередному приключению. Или к переезду в другой город. И потом, я же наверняка верну только силу шинигами… пустой тоже исчез после финальной Гетсуги. Я для вас бесполезен. Честно. Ичиго помотал головой, злясь на самого себя за непонятное желание пооткровенничать с Шиффером. Упрямо поджал губы и принялся расправлять сбившееся одеяло. За окном медленно серело. Реальность выцветала, превращаясь в карандашный набросок. Хотелось спать. Обнять подушку, поджать ноги и не думать. Ни про невидимого арранкара, который находился на расстоянии вытянутой руки; ни про шинигами, не заметивших до сих пор Эспаду, со всеми удобствами обустроившуюся в Каракуре; ни про подчинителей, оказавшихся предателями. Но вместо того, чтобы откинуться назад и закрыть глаза, Куросаки продолжал смотреть в угол. Почему-то ему казалось, что Улькиорра находится именно там и жадно ловит каждое его слово. А потом в комнате что-то изменилось. Словно тени на миг качнулись и стали гуще. Ичиго вздрогнул. Ему показалось, что он почувствовал легкое, осторожное прикосновение. Он инстинктивно сжимал край одеяла, и на секунду по запястью словно провели тонким пером. Первым инстинктом было отдернуть руку и вскочить с кровати. Сказать что-нибудь грубое и злое. Вторым – попросить больше так не делать. Вместо этого Ичиго только грустно улыбнулся. – Все стало каким-то неправильным и сложным. Я хочу понять. Надеюсь, нам не придется снова становиться врагами. …Улькиорра не хотел будить Ичиго. Просто за последние недели он привык, что его пост теперь находится именно здесь, а не у соседнего дома или на крыше маленькой лечебницы. И слушая тихий голос Куросаки-сама, Шиффер понял, что для него не важен смысл того, что говорил Владыка. Главное – говорил. Обращался к нему. Чувствовал, что это Улькиорра, а не кто-то другой. Что, даже не видя и не слыша, лишь догадываясь, хотел, чтобы это был он. Приблизившись к кровати, Кватра опустился на колени. Ему не нужны были свидетели. Эту клятву он принимал у себя сам. Перед Айзеном он позволял себе преклонять лишь одно колено. Будто чувствовал, что тот, кто подарил ему новую ступень существования и цель – только посредник между поиском смысла и его обретением. И имя смыслу было Куросаки Ичиго. Еще совсем мальчишка. Рыжий, яркий, громкий и отчаянный. Он цеплялся за кусок ткани, словно тот мог его спасти. Пальцы нервно подрагивали. Владыка говорил, что его пустой тоже исчез. Но это не казалось существенным. Он был бы достоин править Уэко Мундо даже без той ужасающей силы. Только странные нотки, будто бы Ичиго оправдывался, подсказывали: он боялся монстра внутри, но без него считал себя неполноценным. Если возвращать силу, то – полностью. А идеи… одну совершенно случайно уже подсказали шинигами. Улькиорра склонил голову и осторожно коснулся губами тонкого запястья своего Владыки.