Последний из Белых призраков

Тронный зал Янтарного дворца снова был полон. Сегодняшний праздник стал настоящим вызовом многовековым традициям Небесной империи, но даже старик Ки Жонг, Советник по церемониям, не слишком переживал по этому поводу. В зале собрались все те, для кого за последний месяц дворец стал настоящим домом, кто нашел здесь убежище от разбушевавшейся стихии, обрел защиту и безопасность. За окнами ярко сияло солнце, заставляя сверкать и переливаться только что выпавший снег. Жгучий мороз ослабил хватку, метель ушла, будто ее и не было. Невзгоды закончились. Впереди людей ждало нелегкое время: нужно будет вернуться в промерзшие, заваленные снегом дома, снова вдохнуть жизнь в опустевшие жилища, смириться с потерей тех, кто не смог пережить беду, начать жить заново, возрождаясь к новой весне, легкое дыхание которой уже коснулось морозного воздуха. Веселье шло и во дворе Янтарного дворца. Из подвалов вытащили и раскупорили бочки с вином, прямо на улице жгли костры, незамысловато отплясывали вокруг них, словно назло отступившей стихии. И лишь немногие знали, что у нынешнего праздника была еще одна причина. Та, которая заставляла ликовать сердце молодого Императора Небес, озаряя благодатью всю Империю. Впрочем, возвращение из Тонкого мира с вновь обретенным возлюбленным омрачилось дорогой ценой, которую заплатили за это их друзья. Доктор Кьянфан со своими помощниками проявили чудеса лекарского искусства, чтобы вылечить руки обоих Драконов. Их ладони были сожжены почти до костей, и, если бы не новые, замешанные на магии, настои Фхьяты, доктор Кьянфан не смог бы ручаться за полное восстановление чувствительности. Теперь Драконы щеголяли с толстыми белыми повязками на руках, и за ними все время ходили приставленные заботливым Фу Мином слуги, исполняя малейшее их желание. И, если Донгэй относился к этому со свойственным ему весельем, то Кая постоянное присутствие людей сильно раздражало. Он то и дело пытался покинуть дворец, и только просьбы Тасмира удерживали его. Радости Белого не было предела, когда он увидел своего названого брата. Лонгвей даже ощутил укол ревности, когда с таким трудом обретенный возлюбленный вдруг вырвался из его объятий и, как был, обнаженный, бросился на шею этому малознакомому и, признаться, совсем не приятному парню. - Кай! Тот, неловко держа на весу обожженные ладони, прижал к себе Тасмира, едва не всхлипывая от облегчения. Связь между этими двумя была очевидна, но при этом не вызывало сомнений, что плотскому влечению в ней места нет. Есть что-то другое, необъяснимое, сродни странной, пугающей зависимости. Лонгвей усилием воли отодвинул на время все вопросы, связанные с появлением в его дворце Ледяного Дракона, позволяя себе насладиться близостью возлюбленного. Уже позже Кай объяснил им суть послания Хранителя Ингала. - Вы знаете, что означает эмблема Руалана? – он обращался ко всем, но понять его могли только Донгэй и Тасмир. - Триединство – знание, магия, искусство, - не задумываясь, ответил Белый. - А окружность, соединяющая лучи? Тасмир замялся, в недоумении сморщив лоб. И прежде, чем он успел что-то сообразить, Лонгвей его опередил. - Это любовь. Кай удивленно выгнул серебристую бровь и одобрительно усмехнулся. - Ты прав, Император. Я не ошибся в тебе. Любовь – суть всего в Руалане. Именно это подразумевал Хранитель Ингал в своем послании, а вовсе не то, что решили вы. Этот маг так легко ввел вас в заблуждение. Порыв холодного ветра, пронесшийся по комнате, выдал раздражение и злость Ледяного, и только ласковое прикосновение Тасмира усмирило его гнев. Всех потрясла новость о том, что под личиной Наронга скрывался предатель Джеминг. - Я догадывался, что Дженг, который появился в Руалане семь лет назад, это спасшийся Джеминг, но что он рискнет проникнуть во дворец, взяв лицо другого человека... – сокрушался Гу Реншу, который остро чувствовал свою вину, ведь именно с его подачи маг появился во дворце. - Дядюшка, ты ни в чем не виноват, - успокаивал старика Лонгвей. – Этот человек обманул нас всех, и я уверен, что он действовал не один. Все указывает на то, что у него есть сильный союзник. Мы обязательно расследуем все обстоятельства случившегося. Но только завтра. А сейчас мы будем праздновать!

***

Лонгвей стоял у входа в Тронный зал и не решался дать распоряжение открыть двери. Сердце колотилось от счастья и предвкушения. Там, за дверью, его ждет Тасмир, которого он по-прежнему называл Роу. Там его народ, который разделит с ним сегодня минуты счастья. Для всех это будет праздник избавления от стихийного бедствия. Но для него и Тасмира это будет начало новой жизни. Глубоко вздохнув, Император сделал разрешающий жест рукой, и стражники отворили дверь. Несколько шагов, и вот уже подданные склонили головы перед своим Императором. Здесь собрались все, кто был дорог Лонгвею, кто уже доказал свою преданность и кому предстоит показать себя в трудной борьбе, которая ждет их впереди. Лонгвей не питал иллюзий – зло еще заявит о себе. Смешной и нелепый, но такой незаменимый Фу Мин, благородный доктор Кьянфан, юная, но уже показавшая себя талантливым лекарем Фхьята, дядюшка Гу Реншу – его единственный оставшийся в живых родной человек, великолепный Донгэй – верный друг, озаряющий светом все вокруг… Не было только Кая, который предпочел наблюдать за праздником, сидя на высокой башне дворца. Но сейчас Лонгвей видел только одного человека. Тасмир, последний из Белых Призраков, сын Ингала, Хранителя Руалана, стоял по правую сторону от императорского трона. Белые волосы, убранные ото лба, свободно спускались до пояса. Фиолетовые глаза сияли под выгнутыми дугами бровей. Губы подрагивали в сдерживаемой улыбке. На Тасмире было темно-синее одеяние из тяжелой парчи, вышитое по подолу серебряной нитью. Такой же серебряный пояс охватывал тонкую талию, а широкие рукава скрывали крылья, спускаясь почти до самого пола. На шее Белого тускло мерцал сапфировый медальон – символ его положения во дворце. Тасмир с негодованием отверг предложение Императора оставить должность Хранителя библиотеки и переселиться к нему в покои. Поэтому сейчас с гордостью демонстрировал знак своей должности. Волна безудержного счастья охватила Императора при виде возлюбленного. Едва не потеряв его, он понял, как важен для него Тасмир из рода Белых Призраков. Сияя широкой улыбкой, Император обратился к своему народу, призывая веселиться, не взирая на формальности и условности. Музыка, танцы и вкусное угощение – что еще нужно людям, уставшим бороться за жизнь с разозлившейся природой? Гу Реншу сидел в кресле возле трона вместе со стариком Чанглу. Того официально освободили от должности Хранителя дворцовой библиотеки, назначили достойное содержание и выделили комнату неподалеку от покоев Гу Реншу, который согласился остаться во дворце до конца зимы. Фу Мин лихо отплясывал на своих пухлых коротких ножках вместе с Лисицей Тайли, и даже ревнивый Лианг не мог сдержать улыбки при виде этой забавной пары. Фхьята веселилась, танцуя с обитателями Крыла целителей. Девушка раскраснелась, из прически выбились каштановые пряди, придавая ей задорный, взъерошенный вид. Доктор Кьянфан с неудовольствием заметил направленный на Фхьяту восхищенный взгляд одного из своих молодых помощников и решительно перехватил девушку, увлекая в быстрый народный танец. Пустили на праздник и детей. Малыш Ки поначалу испуганно жался к Тасмиру, но затем Фхьята по просьбе Императора забрала его к другим детям и отвлекла веселой игрой. Увлеченные праздником, люди не заметили, как Хранитель библиотеки взял Императора за руку, и они оба растворились в воздухе.

***

Пламя множества светильников отражалось в фиолетовых глазах Тасмира и теплыми золотистыми бликами играло в его белых волосах. Лонгвей еще не привык к новому облику возлюбленного. Он снова благоговейно коснулся шелкового покрывала волос, пропустил между пальцами мерцающую белую прядь, поднес к лицу, чтобы вдохнуть тонкий, неповторимый запах любимого. Тасмир поймал руку Императора и прильнул губами к запястью, легко прикусив гладкую кожу с бьющейся под ней голубоватой жилкой. Острый язычок скользнул к ладони, губы прижались к ней в робком, обжигающем поцелуе… Темные ресницы поднялись, открывая полные мольбы и желания глаза. - Ло… Словно все напряжение последних дней со звоном разбилось об это короткое слово, сорвавшееся с губ Белого павлина, рассыпалось искрящимися кристаллами безудержной страсти, завлекая истосковавшихся любовников в вихрь пьянящего восторга от долгожданного обладания друг другом. Жизнь замерла и остановилась в этой комнате, не осталось ничего, кроме двух людей, чье одиночество навсегда растворилось в небытие Тонкого мира, рождая новую реальность, где единственный свет – это отражение глаз любимого, звук – голос любимого, ощущение – кожа любимого. Шелковые и парчовые одежды полетели в стороны под напором нетерпеливых пальцев, словно злейшие враги жаждущих прижаться к другу тел - обнаженной кожей, оголенными нервами… Нетерпеливо вскинув руки, Тасмир обнял Лонгвея за шею, потянулся губами, требуя поцелуя, приоткрыл рот, позволяя жадному языку скользнуть во влажную глубину. Трепетно поглаживая спину возлюбленного, Лонгвей прижимал его к себе, увлекая в бесконечно долгий поцелуй, который с каждой секундой становился все более ненасытным и безудержным. Задыхаясь, Тасмир откинул голову назад, открывая Императору доступ к белой шее с чуть выступающим кадыком и бешено бьющейся венкой. Горячие губы пробежали вдоль острой ключицы к бледно-розовому, сжавшемуся в ожидании ласки соску и сомкнулись вокруг маленького комочка плоти. Потеребить его легкими, дразнящими движениями языка, чуть прикусить, потянуть зубами, засосать, захватывая ареолу – и вот уже отзывчивое тело выгибается, услаждая слух Императора тихим, протяжным стоном. Решаясь на большее, рука Лонгвея скользнула вниз, туда, где между округлыми половинками пряталось столь желанное ему отверстие - девственное, тугое, сладкое… Прерывисто вздохнув, Тасмир уткнулся лбом в шею любимого, пальцы судорожно сжались на сильных плечах, выдавая невысказанное желание и страх. Едва уловимая дрожь пробежала по юному телу, и в груди Императора защипало от пронзительной нежности. Приласкав гладкие перышки хвоста, Лонгвей подхватил Тасмира под ягодицы и бережно уложил на кровать. Обхватив лицо Лонгвея ладонями, Тасмир покрывал его отрывистыми поцелуями, скользя губами вдоль линии скул, касаясь ресниц, кончика носа, подбородка. Седая прядь упала на глаза Лонгвея. Юноша поймал ее, накрутил на палец, сбивчиво шепча: - Мой Ло… Я с тобой… Теперь навсегда… Я буду беречь тебя… Лонгвей упивался доверчивой податливостью раскинувшегося под ним тела, ощущением безграничного доверия, бархатным покрывалом укрывшего их от всего остального мира, переполняющей нежностью к этому непостижимому, прекрасному существу, которым одарила его судьба, словно в награду за все страдания и годы одиночества. - С тобой мне ничего не страшно, любимый, - улыбаясь, ответил Император и прижался к груди Белого. Несколько бесконечно долгих мгновений он слушал биение родного сердца, а потом, обхватив Тасмира за талию, начал ласкать гладкую, чуть солоноватую кожу живота, спускаясь все ниже, туда, где в нетерпеливом томлении уже подрагивал восставший член с крупной, влажной головкой. Ладони Лонгвея стиснули бедра Тасмира, а губы легко коснулись упругой бархатистой плоти. Белый порывисто толкнулся навстречу, закусив руку зубами, чтобы подавить стон. - Нет, не надо, - Лонгвей бережно высвободил руку Тасмира, целуя место укуса. – Дай мне услышать твой голос… Лонгвей глубоко вобрал член юного любовника, вспоминая его вкус, твердость и гладкость. Пробежав языком по вздувшейся венке, он приласкал головку, сильно сжимая ее губами, кончиком языка скользнув в соленую дырочку, собирая выступившие капельки. Не пропуская ни кусочка любимой плоти, он нежил ее во рту, кружил кончиком языка вдоль уздечки, то прихватывал губами, то засасывал – сильно и жадно, то невесомыми прикосновениями языка дразнил чувствительную, шелковистую головку. Сладкие, надрывные стоны любимого были ему наградой. Сжимая пальцами шелковые простыни, Тасмир растворялся в остро-сладких ощущениях, сознание уплывало в какую-то неведомую пучину, где есть только наслаждение, которое дарят губы, язык, руки возлюбленного. Зарывшись пальцами в черные волосы, сжимая затылок, он выгнулся навстречу жадному рту, бессознательно умоляя о большем. Сходя с ума от извивающегося под ним тела, Лонгвей продолжал ласкать Белого ртом, подводя к той грани, за которой все страхи юного Павлина растворятся в безумной, непреодолимой жажде, что может утолить только слияние с телом возлюбленного. Когда стоны перешли в пронзительные, протяжные вскрики, Лонгвей отстранился, вызвав обиженный, беспомощный всхлип. - Прости, любимый… Чуть приподняв бедра Тасмира, Ло аккуратно развел его ноги, открывая доступ к нежно-розовой звездочке – манящей, тугой, восхитительно-нежной… Полюбовавшись совершенством юного тела, Лонгвей закрыл глаза и глубоко вздохнул, чтобы прямо сейчас не броситься на своего Роу. Накрыв рукой поджавшиеся яички, он скользнул языком к желанному отверстию. Не ожидавший столь откровенной ласки Тасмир сжал ноги и негромко вскрикнул. Лонгвей нежно провел ладонями по внутренней поверхности бедер, раздвигая сильнее, чуть прикусил нежную кожу и поцеловал Тасмира прямо в лучистую дырочку… Тот хихикнул и расслабился. Ло нежно ласкал бледно-розовый, сжимающийся вход в тело любимого. Его язык мягко оглаживал нежные складочки, проникал внутрь, все глубже и глубже, заставляя тугие мышцы раскрываться, поддаваясь его желанию. Тасмир едва дышал, понимая, что еще совсем немного – и он будет полностью принадлежать Лонгвею. Да разве это шло хоть в какое-то сравнение с той напряженно-отчаянной ночью, когда он сам овладел рыжеволосой наложницей. Сейчас каждая частичка его тела, каждый порыв души, каждый вдох принадлежали возлюбленному. Белый едва заметил, как теплая ладонь Лонгвея легла на его живот, а язык у входа в его тело сменился на палец, который легко вошел в подготовленное, расслабленное нутро. Палец продвинулся дальше, поглаживая тугие шелковые стеночки. Когда к нему присоединился второй, Тасмир чуть дернулся, уходя от неприятных ощущений, и Лонгвей ласково, но твердо прижал его к кровати, оглаживая живот, отвлекая, успокаивая… Кончиком пальца он нашел заветный бугорок, наслаждаясь изумленным выдохом партнера: - Лоооо… - Да, любимый мой, желанный… Он шептал всякие глупые нежности, продолжая аккуратно растягивать девственный вход, едва сдерживаясь от желания войти в это тугое, но такое податливое тело. Тасмир, вскрикивая, извивался под ним, бессознательно подаваясь навстречу ласкающей руке. Он уже сам нанизывался на пальцы любовника, жалобно поскуливая… - Ло… хо…чу… - Тише, мой нетерпеливый … Лонгвей медленно вытащил пальцы и, окунув их в баночку с ароматной мазью, бережно смазал растянутое, пульсирующее отверстие. Приставив головку члена к входу, надавил и осторожно толкнулся внутрь, преодолевая сопротивление мышц. Поймал губами жалобный вскрик, остановился, покрывая поцелуями лицо любимого, давая привыкнуть к распирающему чувству. Тело дрожало в нетерпении, терзаемое неуемным желанием ворваться в тугую тесноту, взять то, что принадлежит ему уже давно. - Давай же… Ладони Тасмира легли на ягодицы Ло, притягивая ближе к себе. Приоткрытый рот, поблескивающие жемчужно зубы, трепещущие ресницы, затянутые поволокой глаза – воплощенный соблазн, его Роу… Лонгвей плавно вошел в желанное тело до конца и начал медленно, слегка раскачиваясь, двигаться в узком проходе. Тасмир приподнял бедра, обхватывая его ногами за талию, прижался тесно, прикусил напряженное плечо. Его член слегка обмяк от первых распирающее-давящих, слегка болезненных ощущений. Продолжая медленные, тягуче-плавные движения, Лонгвей просунул руку меж их телами, уверенным движениями лаская член юного Павлина. Ладони Тасмира скользили по телу Лонгвея, вжимаясь кончиками пальцев в разгоряченную кожу. Он неистово отдавался, двигаясь в едином ритме с возлюбленным, растворяясь в единственно правильном, полном божественной гармонии, действе. Лонгвей сжимал желанное тело в своих объятиях, задыхаясь от щемящей нежности и всепоглощающего желания. Страсть пульсировала в крови любовников, сливаясь с биением их сердец, рождая ту неповторимую близость, когда один создан для другого самой Богиней. - Я… больше не могу…. Прости, малыш… Лонгвей бурно излился внутри горячего прохода, и в это же мгновение тело Тасмира выгнулось, как туго натянутая струна, и задрожало в горячих, мучительных судорогах экстаза. Мир взорвался ослепительной вспышкой, рассыпался на мириады осколков, чтобы вновь возродиться в темных кристаллах глаз Лонгвея. Император стиснул возлюбленного в объятиях, нежно поглаживая спину, пока судорожно вздрагивающее тело не затихло в его руках. - Роу… Любовь моя…