Супруг по контракту

Реналь лан Эккель Я уложил красавчика на постель и приподняв верхнее веко, посветил свечой в зрачок. Не реагирует. Глубокий обморок, парень действительно отключился. Странно, чего он испугался, неужели я настолько для него ужасен? Но если так боится, зачем пришел на Аукцион? Туда идти никто не принуждает... Не желая, чтобы слуги видели лишнее, тщательно прикрыл дверь и сам пошел в кабинет взять нужный отвар. По пути поднял с пола книгу, которую только что читал этот парень. "Боевые искусства и силовая гимнастика". Хм, странная тема для омеги. Если бы стихи или что-то про домоводство. Настойка действует не сразу. Так, надо освободить от одежды шею и уложить поудобнее голову. Во что это его одели слуги? Похоже на мою старую тунику, когда я был еще подростком. Вот уж не думал, что такие вещи тут еще хранятся. Но молодцы, сообразили, раз я не озаботился омежьим гардеробом. Да если честно, я вообще не думал о нарядах, серьезно сомневаясь, что захочу кого-то выбрать на этом Аукционе. И вот теперь - такая неожиданность, новоприобретенный супруг при виде меня элементарно отключился, и вместо приятного знакомства я вынужден оказывать ему первую помощь. Я расстегнул пару верхних крючков на тунике, распахнув плотную ткань на гладкой груди. Красивое тело, он стройный, но не тщедушный, зачем ему силовые упражнения? Мышцы на руках длинные и хорошо разработанные, такие обычно бывают у лучников, плечи достаточно крепкие, не у каждого альфы встретишь такие, особенно если богатый сынок только и делает, что ходит по омегам и развлекается, не задумываясь о том, чтобы поддерживать тело в физической форме. Посчитал пульс, - ровный, скоро придет в себя. Приподнял за плечи, устроив повыше, большой палец зацепился за маленький овальный бугорок на левом предплечье, и я замер, охваченный нехорошим предчувствием. Я помнил ее, эту родинку, слишком хорошо помнил, чтобы не узнать! Секунду помедлил, собираясь с духом, потом откинул ткань с другого плеча, и вздрогнул, часто и тяжело глотая воздух... Шрам от стрелы, на том же самом месте, как и у того маленького отважного снайпера, которого я лечил в приграничном гарнизоне. Он, это он, тот самый парень, кто снял стрелой чонгунского принца, замужний омежка с замотанной лентами головой, чей покой и честь денно и нощно оберегал ревнивый любящий супруг! Но как же он тогда попал в столицу? Обманом под чужими документами, чтоб заработать денег собственным телом? Нет надо же, каков негодник! Все средства хороши, лишь бы добыть золотишка, можно и красоту продать, забыв про совесть? А я еще восхищался их верной и преданной любовью, завидовал таким прекрасным чистым отношениям! Неужто в нашем мире никому нельзя верить, все врут и лицемерят, лишь бы получить награду! Мне стало так мучительно больно, что захотелось вскочить и убежать без оглядки, лишь бы не видеть красивого лица этого обманщика! Я думал о нем почти год, его влажные глаза, так мило и трепетно глядевшие на меня тогда из белых повязок снились мне ночами, я думал о них с нежностью и тихой грустью, представляя, как он лежит сейчас в постели со своим супругом, и они бережно и чувственно занимаются любовью. Я завидовал им по-хорошему, жалея, что лишен таких же чистых отношений с Ильваром, мечтал, что когда-нибудь снова поеду на юг и возможно встречу их во время своих странствий, и у них уже будет чудесный сын, с голубыми глазами, как у родителя, и я поздравлю их с этой радостью и подарю малышу ожерелье в качестве будущего приданого... И вдруг - он, этот милый мне омега... почти тайный любимый, трепетно сберегаемый в глубине одинокого сердца, - здесь, в роли продажного тела, которое мог бы сейчас иметь в своей постели любой из пришедших на Аукцион богатых сыночков... Я зарычал, словно дикий вепрь, с силой врезав кулаком в постель рядом с желанным телом, не понимая, что жутко ревную, впервые в жизни терзаясь этим мучительным чувством! Подробные картины чудовищного разврата плыли перед глазами, бросая истекающее кровью сердце в пылающую агонию бешенства. Ну, как ты мог, презренный негодяй, разрушить мою последнюю веру в чистоту и порядочность, как смел поступить так низко и позорно, проникнув обманом туда, где быть тебе не положено! Омега пошевелился, длинные ресницы дрогнули. Узнал меня, сучий гаденыш, потому и испугался! Сейчас разоблачу и выгоню с позором, вот мерзкий же бесстыдник, держись, получишь от меня по полной! Синие глаза широко распахнулись, сначала непонимающе дрогнули, потом медленно наполнились слезами. Не разжалобишь, и не надейся! Я резко приподнял его и посадил в постели, не спуская с его лица обвиняющего взгляда. - Ну, что, рассказывай всю правду, как мог замужний омега оказаться в роли временного супруга? Не вздумай отвертеться, мелкая козявка, я тебя узнал, хоть ты и был тогда с замотанной бесстыжей рожей! Еще один обман, на розовых щечках нет ни царапинки! Ты что, настолько беспринципен, что тебе без разницы, чем заработать денег, - умением стрелять из лука или красивым телом? Парень смотрел на меня, не отрываясь, и по щекам бежали слезы, но в синих глазах было совсем не то выражение, которое я ожидал увидеть. Ни капли вины или раскаянья, ничего похожего на злость или досаду - лишь бесконечная боль напополам с ...любовью... Это обескураживало меня и делало слабым, - он был безумно красив и безумно желанен, мне так хотелось плюнуть на свою злость и все ненужные объяснения, схватить его в охапку и отыметь по полной! Эйлин Милон (Эвальд люн Кассль) Он презирал меня, и это было больно. Так больно, что действительно хотелось умереть. Он все неправильно понял, но имею ли я право доказывать ему обратное? Да и захочет ли богатый альфа, не знающий нужды и страха голода, меня услышать? Но не попытаться, значит признать себя виноватым во всех нелепых обвинениях, которые он в меня бросил. Не попытаться, значит, сдаться, и навсегда остаться в глазах любимого лживым мошенником... - Я расскажу. Послушайте, прошу, - не отводя от него глаз, тихо заговорил я. - Я не обманщик и не мошенник, и та единственная ложь, которую придумал Мичи, была вынужденной, чтобы избежать домогательств. Потому что на войне одни альфы. Я пошел в наемники, потому что моя семья осталась без средств к существованию. Урожай погиб, затоптанный конницей чонгунцев, а все, что удалось собрать, пошло на королевскую пошлину. Я умею стрелять, скакать на коне, поэтому меня взяли, но я постоянно носил маску. Мичи - мой друг, мы никогда не были женаты, но он сказал, что если кто-то вдруг узнает, что я омега, тогда соврем, что мы супруги, и ко мне никто не будет приставать. По этой же причине он замотал мне лицо лентами, когда я лежал раненый в том лазарете... Это все, господин, это чистая правда, и оттого, что вы не поверите мне, она не станет ложью. Он молчал, и я не знал, о чем он думает. Его лицо оставалось в тени, а мое освещалось свечой, что ставило меня в невыгодное положение. Поверил ли он? Но почему не говорит ни слова? - Как твое имя? - Эйлин, господин... - теперь я врал, но и не мог признаться, потому что тогда он бы точно меня уничтожил. - Это твое настоящее имя? - Да, господин... - Зачем ты пришел на Аукцион? - По той же причине, что и на войну. Моя семья в бедственном положении. Я омега, и это единственный способ, каким я могу заработать достаточно денег, чтобы мы смогли выжить. - Ты мерзкий распутник, бессовестная шваль, как я могу тебе верить? Сколько альф ты пропустил через свое красивое тело? - Не оскорбляйте меня незаслуженно, сударь. Я девственник, это вам скажет любой лекарь. Нас проверяли перед Аукционом, туда не допускают распутников. Мне стоило больших усилий сидеть с ним рядом, объясняясь в таких интимных вещах. Наверно, я и в самом деле порочен, потому что его запах сводил меня с ума, лишая воли. Хотелось все забыть, закрыть глаза и броситься ему в объятья, и пусть он презирает и не верит, пусть причинит мне боль, не тратя времени на ласки, я все равно хотел его так сильно, что тело скручивало в тугой узел пульсирующими спазмами страсти. Я был готов молиться на него, только чтобы он сделал со мной то же самое, что с горничным Веленом, хотел отдать ему себя, ведь только он единственный мне нужен, а уж потом... пусть прогоняет, мне все равно, ведь я изведал бы счастье близости с любимым человеком! - Но почему ты упал в обморок, когда увидел меня, если совесть твоя чиста? "Потому что люблю вас, Герцог Реналь, люблю с тех самых пор, когда впервые увидел!" - Если б мог, я бы это ему сказал... - Не знаю... Это случилось со мной впервые. Наверно, перенервничал на Аукционе... Его лицо вдруг изменилось, глаза заблестели, и он резко подался вперед, заключая меня в объятия. Нетерпеливые руки сорвали тунику, безжалостно ломая крючки и застежки, и крепко вцепились в мою обнаженную спину. Волнующий запах желанного альфы окутал меня с головою, и я покорно поплыл в нем, как в облаке, купаясь в невыносимо возбуждающем мареве грешного наслаждения. Невинное тело впервые сгорало в лаве чувственного блаженства, которую зажгли во мне его прикосновения, и я жарко дышал ему в шею, теряя рассудок от никогда неизведанной неудержимой страсти. - Мне все равно, пусть ты обманщик и пройдоха, - горячечно бормотал он, сдирая с меня остатки одежды, - на этот год ты мой, красавчик синеглазый! Я не отдам тебя, за все богатства мира, я твой хозяин, господин и повелитель, я буду делать с тобой все, что мне вздумается, и ты не сможешь мне сопротивляться! Через минуту я лежал под ним совершенно обнаженный, прижимаясь к сильному большому телу, на котором тоже не было ни единой тряпки... Он тискал и щипал меня, причиняя боль, но эта боль была приятна, так сильно, что я стонал и всхлипывал, почти в голос, удивляясь, что из моих легких могут вырываться такие глухие протяжные звуки, свой собственный стон заводил меня еще больше, и я уже ничего не соображал, чувствуя только его восхитительно твердый член, упиравшийся мне в живот. Я точно порочен, если мне это нравится, и я желаю лишь одного - скорее почувствовать его в себе, в самой глубине пульсирующего желания, прижать к себе его всего и утонуть в реке безумной страсти... Он нежно и яростно кусал мне шею, спускаясь на соски, и эта грубоватая ласка сделала меня совсем невменяемым. Мой первый раз, а я так безобразно грешен! Я тоже скреб ногтями по его спине, не рассчитав усилий, я что-то говорил, не понимая смысла, я весь дрожал и тут же весь горел, не зная где границы этому безумству, а он все мял меня, терзал губами, и эта бешеная вакханалия страсти не имела ни конца, ни начала, распаляя нас обоих до такой степени, что мы уже не знали осторожности, и не хотели слушать слабых возражений рассудка. - Мой Энель, ты великолепен! - краем сознания я отметил, что он назвал меня неправильно, но мне было все равно, и даже понравилось. Звук его голоса тут же отозвался во всем теле, и я крепче вжался в него, прося большего... Пусть говорит... еще, еще, еще... "Мой Рени! Я люблю тебя, я твой!" - если бы посмел, я тоже бы ему сказал... Он был на пределе, я чувствовал то же самое. Мы оба горели в одном костре, сгорая дотла добровольно, и когда он раздвинул мне ноги и резко вошел, боль оказалась желанной, и я закричал от безумного счастья, судорожно кусая подушку ссохшимися от жажды губами. Он сделал меня своим, навсегда и навечно, и большего я от судьбы не просил и не жаждал... - Мой Рени... - последний мой всхлип утонул в нежном шелке подушки, и этого он не услышал...