Раз кусочек, два кусочек — будет ме-си-вооо… Раз блондинчик, два блондинчик — будет ве-се-лоо… © Ваша Автор О-о
Хидан сидел у входа в их «пещеру» и наблюдал за тренировкой Наруто и Дейдары. Сам Хидан буквально пару часов назад закончил — вместе с Наруто, конечно! — приносить жертву Джашину-саме, а потому блаженно наблюдал за уже столь любимым блондинчиком. Что примечательно, фанатик даже не матерился, столь хорошо на него влиял этот малец. Наруто же ловко вылепил (спасибо Сасори) из глины (тут — Дейдаре) бабочку и отправил её при помощи чакры в полёт в сторону того самого красного кружка, который нарисовал Пейн-сама. Перед тем, как отправиться вместе с Конан на очередную миссию, он дал подрывникам задание: разнести к чертям тот кусок скалы, который будет обведён красной краской. При этом не затронуть то, что покрашено в чёрный. Хидан с грустью осмотрел въевшееся в пропитанную чакрой Акацке скалу сиротливое красное пятно на чисто-чёрном фоне и вздохнул. В конце концов, с учетом того, что в скором времени планировалось неслабое пополнение к их жилищу, да и Конан уже достала Лидера со своими требованиями… В «пещере» был ремонт. — Кац! — радостно возвестил окрестности юный Узумаки, и обведенный круг пошел трещинами, а после обвалился, прихватив с собой еще и часть неотмеченной стены. — Ой, дядя Рыжик будет ругаться… — промямлил Наруто, создал из глины копию Биджу, — и улепетал на нём. Притом, как двигалось создание из взрывной глины, напоминало скачки ягуара. Удивительно, но Наруто умудрился перенять даже клановые особенности некоторых нукенинов, — вот сейчас, например, он спокойно пользовался нитями чакры, — а это черта Акасуно… Юный же подрывник побежал к самому Скорпиону — единственному островку разума и спокойствия, (помимо Кузи), в этом царстве Хаоса. Хотя, с тех пор как попытавшийся напасть на Наруто Обито был общими силами изгнан из Акацуке, тут стало намного спокойнее, но всё же… Акасуна, но Сасори обнаружился в одной из лабораторий, в которой Наруто проводил эксперименты по улучшению свойств взрывной глины под руководством Орочимару. Он с интересом рассматривал сделанные детским, ещё корявым почерком записи и размышлял, что выйдет из этогоРетроспектива от лица Наруто
Я тогда, в том переулке, очнь сильно ударился головой. Память будто отшибло, а в голове поселился звон. В глазах как будто бы был туман, и я мало что видел. Внутри меня ревел тот Лис, котрый вечно меня прогонял и говорил, что принесет мне одни только проблемы. Наверне, ему тоже было больно и обидно, как и мне. Ну вот что, что такого я сделал этим Хьюга, что они на меня так взъелись?.. Я не понимал. Зато, когда временами в голове переставало звенеть, а в глазах прояснялось, я выхватывал моментами малиновые глаза, седую шевелюру и бело-красную косу с тремя лезвиями. Я надеялся, что наконец-то умру. Или меня оставят в покое, но все случилось как-то даже слишком внезапно… Я помнил, как после подобных побоев меня относили в бьёин*, к ирьёнинам, и там мне делали больно, вкалывали какие-то ужасные штуки, от которых потом было плохо, все болело, и я немог себя контролировать… Было обидно и стыдно, до жгучих слёз, я обещал себе не плакать. Иногда после таких вот «сеансов лечения» кто-то — я никогда не видел его, знал только запах, и помнил одажды увиденные чёрны волосы, — приходил ко мне в палату, и прижимал к себе, так тепло и уютно, что я… Я иногда специально попадал в больницу, только чтобы Он меня обнял… И теперь, кгда этот странный человек с малиновыми глазами раскидал Хьюг, как кутят, я думал, что снова окажусь в госпитале. И, может быть, Он снова придет… Но я тогда ошибся: этот седой человек аккуратно поднял меня на руки, как будто я был хрупкой статуэткой, и аккуратно прижал к себе — так же, как это делал Он. Я сначала растерялся, не знал, как реагировать. Болело все, и торчащие кости — не в первый раз, но каждый раз все больше и больнее, — молниями Чидори врезались в мозг. Меня немного корежило, и немнго сводило судорогами мышцы, кратковременными и болезненными. — Не надо… — Я выдавил это из себя силой, не представляя, что меня может дальше ждать. Малиновые газа смотрели на меня с… состраданием? Заботой? Я не знал, что это, но это было приятно. — Тшш, — раздался совершенно незнакомый голос над моей головой, а сильны руки с мозолями на ладонях аккуратно прижали меня к теплому рельефному телу, — я не причиню тебе вреда, всё будет хорошо… — меня прижали к груди и укутали в плащ, мягкий и бархаистый даже на ощупь. От человека, спасшего меня, пахло кровью, дымом от костра, горной водой, (неспрашивайте, как это, просто у горных рек и родников свой, особый запах!), и, почему-то, полынью. Это было очень странно, у нас, в Конохе, полынь не росла и за ней посылали генинов за несколько сот километров от деревни, на территорию другого сёгуната*. Я вслушивался в мерное биение сердца, каким-то странным шестым чувством понимая, что этому человеку можно доверять, и закрыл глаза, позволяя себе «уйти в лабиринт». Всегда, когда я терял сознание или засыпал, я отправлялся в лабирнт, но пока что мне удавалось дойти только до огромной клетки с рыжим Лисом, который постоянно ругался на меня, или молча рассматриал с недюжим интересом… В тот раз, едва дойдя до клетки, я забрался между прутьев, и, не слушая грозного рычания, свернулся у самого края клубочком, засыпая. Проснулся я от того, что мне было хорошо. Мне так хорошо не было никогда, и это чуство, — новое, необычное, такое приятое и непривычное, — будоражило кровь и пускало лимнадные пузырьки под кожей. Я прислушался. Тихое дыхание трёх… нет, четырех человек вокруг. Все дышат ровно, спокойно, и чем-то тихо шуршат. Я принюхался, — не знаю, почему, но так мало кто умеет, — и едва не выдал себя от удивления. Там, где я оказался, очень сильно пахло медикаментами. Не так, как в госпитале, — противно, чересчур резко и навязчиво, а как-то волшебно-интригующе, абсолютно по-другому. Запах лекарств и разных реактивов (Третий Хокаге рассказал, что это такое) витая в воздухе легким флером, не забивался в ноздри — а как будто щекотал самый кончик носа, от чего хотелось чихать. К этому запаху примешивались и другие: сырого камня, пыли, моей крови (наверне это подобие госпиталя, раз тут так пахнет), железа, а ещё — людей. Шиноби. Их запахи смешались, так что я не знал, кто именно как пахнет, но общую картину улавливал: запах тёплой змеиной шкуры, хвойнго леса, горячего песка, морёного дерева, стали, полыни, календулы и саке. Я прислушивался, как мог, стараясь себя не выдать, но услышал мало: — Когда он очнётся, ему все ещё будет больно… — Оро, это неважно. Мы спасли его жизнь… Будь моя воля, — голос стал громче, — я бы их всех там!.. — Тшш! Хи, ты его разбудишь, а ему нужен отдых. Действие наркоза даво закнчилось, а я, как ты помнишь, больше экспериментатор, нежели Ирьёнин, — среди нас их вообще нет!.. — Ладно, — сказал второй голос. — Как думаешь, он не будет нас бояться?.. — Не думаю, — это еще один, третий голос. С хрипотцой, какой-то слишком спокойный. Странный голос. — Всяко, — молодой и звонкий даже при такой тихой интнации голос, — ему с нами будет лучше, чем в Конохагакуре-но-сато, где его ненавидит каждый первый, — голос приблизился ко мне. В оздри ударил запах мокрой глины, полевых ромашек и чернил для начертания фуин. Говоривший протянул ко мне руку, пригладил волосы, и острожно провел по щеке, на плечо, к руке, и сжал мою маленькую ладошку своей — большой, тёплой и… с чем-то вроде рта (на ощупь показалось!) ладони. Я не сдержал удивленного вздоха и распахнул глаза. Мои глаза встретились с почти такими же, — на пару тонов темнее, — и глаза блондина (а теперь я его видел, да) расширились до неприичных размеров. Его звонкий голос, радостный и довольный, едва не оглушил меня: — Очнулся! — и эхо разнесло его куда-то далеко-далеко, в соседние помещения. Акустика тут была что надо. Я вздрогнул от такого громкого звука, который резанул по ушам, и тут же увидел, как мужчина с длинными черными волосами, бледной до синевы кожей и длинными черными волосами дал блондину оплеуху. Тот шикнул, улыбнулся мне и развёл руками в стороны, как бы говоря: «Вот, как-то так!». Я во все глаза смотрел на него, и не мог вымолвить ни слова. Мне было одновременно страшно и интересно, я боялся этих людей, — а до меня доносились приближающиеся шаги ещё других людей, — но в то же время я чувствовал себя тут до неприличия хорошо. У меня ничего не болело, — а я ведь помнил, какие повреждения мне нанесли Хьюги, их так-то просто не залечишь! — и я чувствовал себя отлично отдохнувшим. И самое главое — я не чувствовал ни малейшей опасности для себя. И это…притягивало к себе. Пока я осматривал место, в котором нахожусь, беглым взглядом запуганного зверька, (так мне потом Ороти-доно сказал), на крик сбежались остальные люди в красных плащах. Комната была до неприличия большой и гармонично обставленной (я такую видел впервые): высокие потолки и длинные стены, она была больше похожа на маленький зал. Вдоль стен стояли какие-то столы и шкафы, стеллажи, несколько столов с очагами, на которых что-то стояло и булькало, какие-то стеклянные колбочки, коробочки, кристаллики, заготовки под фуин, записи… В центре комнаты лежал я, на чём-то вроде операционного стола, а рядом лежали моя окровавленная одежда, стеклянное как бы блюдечко» с кусочками окровавленного камня, клоками слипшихся от крови же волос, кусками одежды, и какими-то страшными, но интересными инструментами ирьёнинов, всевозможные шприцы, ампулы, ножички-скальпели-пинцеты… Рядом со мной стоял высокий человек, тот, который бледный до синевы, с чёрными волосами ниже пояса. У него были желтые, с вертикальным зрачком, глаза, а сам он больше всего походил на большущую змею, котрая греется на солнышке; на нём был одет «докторский» халат, весь в моей крови, с прилипшими волосами, нитками и воткнутой в нагрудный карман огромнй иглой для зашиавния ран, (я знаю, потому что не раз видел её в действии). Рядом стоял очень странный чеовек: его чёрные волосы выбивались из-под маски на голове и лице, а перечеркнутый протектор Такигакуре закрывал скулы и нос. Его торс был голым, со мнжеством швов и шрамов, а сам он держал в руках длинную чёрную нить странной расцветки и материала, она выходила из-под его ногтя, и уходила куда-то в пальцы другой руки. Плащ у него был повязан ниже талии и смотрелся, как шаровары, а глаза смотрели с интересом, но по-доброму, без зла или издёвки. Он был, наверное, самым спокойным тут. Рядом с ним, спиной ко мне, стоял мужчина, от котрого пахло морёным деревом: смуглокожий парень, лет на 5-7 старше меня, с яркими красными волосами, который что-то быстро зашивал, то что лежало на столе. Я замеил только свисающий край чёрного одеяния, и мелькание рук с ниткой и иглой. Он обернулся, ободряюще мне улыбнулся, подмигнул — от чего я опешил и вернулся к своему занятию. Блондин был более энергичным, чем остальные: он перекатывался с пятки на носок, отчего пшеничнго цвета хвостик качался туда-сюда, а длинная чёлка то и дело приоткрывала один глаз. Его руки были сцеплены в замок, и он нервно постукивал пальцами себя по локтям, рассматривая меня — как-то даже жадно, с неумолимым интересом. Пока я осматривался, в комнату вошли и остальные: высокий и очень «рельефный» чеовек с синей кожей, даже, скорее, чешуёй, и огромным мечом, замотанным в бинты; седоволосый мужчина с косой и малиновыми глазами, который спас меня от Хьюг и чей запах так стойко тут витал; рыжий парень с огромным количеством пирсинга и ринненганом, от чего выгядел он старше и внушительнеее; девушка с синими волосами и бумажнй розой в волосах; а так же каким-то образом «вплыл» из стены (?!!!) чёрно-белый человек с жёлтыми глазами, похожий, наврное, на какой-то кактус.Я непоимающе смотрел на них, и молчал. Говорить я умел, но… применял этот навык бесконтрольно — от боли, — или осознанно, но очень редко. Не хотел заморачиваться. — Привет, Наруто-кун. Могу я тебя так называть? — обратился ко мне рыжеволосый. Я кивнул. — Меня зовут Нагато, или Пейн, — как тебе будет удобнее. Они, — он обвёл остальных рукой, — зовут меня Лидер-сама. — Я вскинул брови вверх. Ух ты, он уже целый Лидер, а такой молодой! Нагато улыбнулся мне, и я поёжился. В сочетании с ринненганом это смтрелось… жутковато. — Это место — наша база, убежище, Логово, если хочешь, а сами мы называеся «Акацуке». Хидан, — он указал на мужчину с малиновыми глазами, — принёс тебя, почти мёртвого, сюда. Я надеюсь, что ты примешь моё предложение, и останешься у нас погостить… или пожить, — тут уж как фуин лягут, — он невесело усмехнулся. Я робко кивнул — если… если они не прогоняют меня… Девушка просияла, и убынулась мне, делая шаг вперед и протягивая мне руку, — теперь, как я знаю, — для знакомства. — Я — Конан, — и я осторожно достронулся кончиками пальцев до её руки. Она улыбнулась мне, а затем мне представились и остальные: Сасори Красный Скорпион; Дейдара Тсукури; Орочимару, Змеиный Сеннин; Кисаме Хошигаке; Какудзу; Хидан Матсураши… — Спасибо, — еле слышно тогда прошептал я, и попробовал улыбнуться У меня получилось слабо, — я всё-таки никогда раньше не улыбался искренне, но никого это не расстроило, даже наоборот. — Незачто, — ответил мне Орочимару-доно. — Лучше скажи, как ты себя чувствуешь? — спросил он, беря какой-то журнал с одного из столов и приготовившись записывать что-то, что знал и понимал только он (ну, мне так казалось). Правда, Хидан в это время вспомнил о том, что в фуин у него лежит подарок для кого-то из этих вот людей. Из кармана своего плаща он достал свиток, и протянул его красноволосому парню. Тот с интересом глянул на свиток, и куда-то его упрятал — так как Сасори, если я правильно запомнил, был без плаща, в одних брюках, было непонятно, куда он его дел. Орочимару немного кашлянул, привлекая к себе внимание, и все умолкли, обратив своё внимание, а него. — Наруто-кун, — обратился он ко мне. — Насколько хорошо ты разбираешься в том, что творится с твои организмом? — от вопроса я в первое мгновение застыл, а потом показал большй палец к верху, и сел, подтянув коленки к себе, обняв их руками и положив на них подбородок. — Что ж, хорошо. Потому что ты должен знать, что нам пришлось с тобой сделать… Не пугайся, — сказал Орочимару, когда я напрягся, — ничего опасного или смертельного, стало не то, что не хуже, а даже лучше. Так как у тебя был выбит один глаз, — судя по всему, его возвращали на место не первый раз, — нам пришлось его заменить. У тебя отличная регенерация, Наруто-кун, но тут даже она пасовала. Так что левый глаз, — я понял, почему изображение такое странное, на левом глазу была плотная повязка, — мы заменили на искусственно воссозданный ринненган, на основе генов Пейна-сама. Так что, когда я буду уверен, что глаз прижился и твой организм и чакросистема адаптировались под него, — научим тебя ним пользоваться… — Я кивнул, понемногу успокаиваясь. Вот так вот, сходу, просто потому, что «не подлежал восстановлению», вместо того, чтобы стать калекой, я получил развитие кейракукей* и легендарный кеккей генкай, пусть даже и только половину его мощи. Это значило для меня очень много, и поднимало уровень доверия людям в красных плащах на новый, до этого момента мне неизвестный уровень… — Правая рука, увы, не подлежала восстановлению. Я думаю, ты понимаешь, что, как бы мы ни были сильны, — мы не боги; так что во время преследования членами Корня АНБУ Конохи, твоя рука слишком сильно пострадала. Тогда же у тебя практически стёрли в поршок часть тазобедренного сустава, и в кровь попал смертельный яд, от которого, как считается, не существует противоядия. Руку и сустав мы заменили на модифицированный протез из чакрпроводящего кристалла… — Я мало что понял из этих его слов в тот момент, кроме того, что мне вернули утраченное. — Для этого пришлось укрепить твои кости, сухожилия и хрящи всё тем же Шотоном*, — ух ты! Мифическая стихия кристалла мне была интересна, — а я вообще ребенок любопытный, — так что, немного подав голову вперёд (я не умел выражать интерес по-другому), я стал ещё внимательнее слушать. Если не сейчас, то потом я обязательно во всём разберусь! — Правда, появился побочный эффект, — слово взял Сасори, тряхнув красной шевелюрой. — Твои мышцы, из-за наличия двух чакроисточников, (твоего и биджу), как и весь организм в целом, пропитаны ядрёной смесью природной чакры, негативной и позитивной чакры Биджу, а так же твоей собственной. Из-за этого у тебя улучшенная регенерация, большие перспективы в физическом развитии и тайдзюцу, но сейчас не об этом. Твоя кожа приобрела невероятную прочность, а в кейракукей, возле очага, зародился как бы «дополнительный» источник — но он пока что неактивен, не до конца сформирован. Вполне возможно, что из-за того, что ты несколько раз переступал грань, и мы возвращали тебя, твой организм в условиях стресса задействовал все возможные ресурсы, в том числе — спящие гены. Что бы это ни было, мы разберемся с этим и либо ликвидируем последствия, либо обернём их тебе на пользу, — Красный Скорпион улыбнулся мне, и запустил руку в свою шевелюру, отчего сделался похож на подростка. Я несмело улыбнулся и едва заметно кивнул, — на что Сасори мне подмигнул. — Касательно яда в твоей крови… — продолжил Орчимару. — Вывести его, как и нейтрализовать, у нас не получилось. Но наш Лидер-сама придумал выход, — Орочимару хмыкнул восхищённо, делая пометки в огромной тетради, — и, используя позитивную чакру Биджу и твои спящие — до того момента, — гены Узумаки, мы выработали у твоего организма что-то вроде иммунитета на этот яд. Он абсолютно не вредит тебе, организм считает эту гадость, — мужчина поморщился, — частью твоей крови. Так что не рекомендую ею разбрызгиваться — разъедает даже металлы… — Что верно, то верно, — усмехнулся лающим смехом человек в маске с протектором нукенина Такигакуре. — Правда, с учётом повреждений твоего кожного покрова, его мутаций и твоей невероятной регенерации, с оставшимися шрамами мы вряд ли уже что сможем сделать. И, похоже, что когда я зашивал тебя Джионгой*, твой организм в бешеном росте клеток просто поглотил часть нитей. Пробуждения кеккей-генкая не гарантрирую, но какие-то бонусы тебе от этого точно перепадут… — он задумчиво почесал переносицу над маской и покачал головой. — Хватит демагогии. Пацану надо отдохнуть, а нам — подумать, как сделать условия нашего Логова хотя бы просто приемлемыми для ребёнка! Да и самим не помешает с комфортом устроиться… — последнее он пробормотал себе под нос, но я услышал. Я вообще заметил, что все органы чувств обострили своё восприятие, и это с одной сторны — радовало, а с другой — пугало… Я потряс головой и свернулся в клубочек, собираясь действительно поспать, но мне не дали: сильные руки Хидана подхватии меня, и я немного растерялся, постарался рефлекторно свернуться в клубочек и стать незаметнее. Только через пару мгновений я немного расслабился, и даже позволил себе придержаться за шею Хидана, вовсю рассматривая его малиновые глаза и серебристо-седые волосы. В его глазах, когда я сжался в клубочек, проскользнуло что-то…такое, как будто бы он был зол, но не на меня, но потом это исчезло. Хидан улыбнулся, и отправился со мной прочь из комнаты-госпиталя, прихватив с собой то, что шил на лабораторном столе красноволосый Сасори.***
В тот день я всё больше молчал, сидел в отведенной мне комнате — достаточно неплохой, и думал над словами Нагато-сама, периодически вставая с кровати и что-то трогая, рассматривая, проводя кончиками пальцев… Я не верил, что это и правда происходит со мной, что кошмар в Конохе закончился. Когда я впервые увидел Логово, оно напоминало мою старую квартирку: едва обжитый склеп с признаками разумной жизни, разбросанными то тут, то там. Логово представляло собой достаточно обжитую подземную анфиладу пещер с выходом на поверхность; тут даже были коммуникации по типу воды, света и тому пообного, созданные при помощи чакры и каких-то очень хитромудрых фуин. На своеобразной кухне меня покормили бульоном и каким-то очень необычным салатом, а потом Пейн, при всех, сказал мне очень удивительную вещь. Что отныне, — если сам того захочу, конечно же, — могу оставаться тут, сколько угодно, и они готовы попробовать стать мне семьёй. Опорой и поддержкой, — теми, кого у меня никогда не было. Конан тогда отвела шокированного меня в комнату, и сказала, что она теперь моя. Вообще-вообще, совсем навсегда. Вот я и пытался тогда это осознать… К концу недели я начал выходить из комнаты и гулять по базе, а через месяц начал потихоньку говорить с Акацке, и — что больше удивляло меня, нежели самих «краснолунцев», — я стал задавать вопросы. Сначала тихо и неуверенно, но, (с поддержкой Хидана, Сасори и Дейдары всё больше смелея), — всё увереннее и больше. Со временем я понял: меня отсюда никто не гонит, тут — я дома. Да, именно — дома…Конец Ретроспективы от лица Наруто
С того времени прошло ни много ни мало, почти два года. За это время Логово преобразилось до неузнаваемости: помимо нескольких слоёв охранных фуин, специальных техник и тому подобного, анфилада превратилась в настоящее жилище-крепость, истинный дом шиноби и просто — людей. Появился какой-то уют, что ли? Каждый член Акацке — а юный Наруто тоже им стал, — обставил свою комнату так, как хотела того его душа. Орочимару переселился в смежную с «госпиталем-лабораторией» комнату, и даже сделал себе туда отдельный вход, — как с поверхности, так и изнутри анфилады Логова. Его комната была похожа на поместь библиотеки, покоев какого-то восточного* шейха, оружейной мастерской и студии художника. Орочимару, оказалось, любил — и умел! — рисовать, так что На-кун частенько тихо садился рядом и наблюдал, как Орочи рисует, напевая себе что-то под нос. Какудзу, — ближайший сосед Ороти-сана, превратил свою комнату в полутёмный кабинет-спальню, достаточно аскетично, но функционально. Единственное, что бросалось в глаза в его комнате, — это несколько рядов шкафов, с десяток сейфов, карты разных стран с различными пометками и несколько изданий книги Бинго, разбросанных то тут, то там, с пометками на многих страницах. Узумаки очень любил слушать истории Какудзу о прошлом, — он много знал и был прелестным рассказчиком, и Наруто мог часами сидеть и слушать, запоминая всё почти дословно… Хидан, как истинный поклонник Джашина, и свои покои оформил соответствующе, а когда ними заинтересовался Наруто — сводил его в храм Кровавого бога. На удивление, у него с первого раза получилось пройти посвящение, так что и Наруто обрёл бессмертие, и достаточно регуляро пропадал с Хиданом, принося жертвы во славу Джашина и обучаясь сложному искусству шиноби. Конан и Пейн, поселившиеся вместе — с подачи Наруто, мочаливой, но от того не менее очевидной, — запрятались в центральных пещерах анфилады. Их покои были где-то между залом для тренировок тайдзюцу, огромным залом-гротом с озером, небольшим гейзером и «окошком» на поверхность — для тренировок нин- и ген-дзюцу, огромной оранжереей-огородом, в котором порой кто-то появлялся, кухней-столовой и так называемой «рабочей комнатой». Собственно говоря, эта комната была одна из любимых у Намикадзе-Узумаки: он мог часам рассматривать миссии, на которые предстоит ходить его семье, отчёты об уже выполненных миссиях, рассматривать карты и схемы, читать о тех или иных планах… И, хотя много времени в его жизни занимало обучение, он находил минутку-другую для всего, что было ему интересно. Маленький Наруто, освоившись, начал задавать вопросы и просить научить — тому, этому, объяснить, что как работает… Намикадзе-Узумаки, дорвавшись до внимания, ответов и знаний, не мог остановиться. Он впитывал знания, как губка, и всегда — хотел ещё. Потому, у каждого из членов «Красной Луны» нашлось, что дать Наруто. И, пусть молодой джинчурики не мог использовать всего, что показывали краснолунцы, но отлично запоминал информацию и мог повторить или в любой другой момент выполнить задуманное… К примеру, не выдержав напора любопытства, Наруто всё же пришёл к Какудзу и Орочимару, — за объяснениями и знаниями, но и за практикой. Ему было интересно, что же там такое делает Орти-доно, увлечённо кусая язык и хмуря тонкие брови. А Змеиный Саннин что-то вычислял, при посильной помощи Какудзу, в тех тетрадях, в которые записывал изменения в организме Наруто — от исходных, (почти трупа с обескровливанием), до нынешних. И что-то у них там не сказалось, — возможно, какая-то часть чакроканалов, но, пока было не совсем ясно, что именно… И тогда, отвлёкшись от вычислений, Ороти-доно предложил испытать Наруто в деле. Возражений не последовало, а уж как сам Наруто был рад!.. За этим и последовало начало его обучения, — у каждого Акацуке чему-то и понемногу. Орочимару привил Намикадзе страсть к медицине и экспериментам, в которые подрастающий На-кун окунулся с головой: жажда знаний, свежий взгляд на мир, отсутствие рамок и нескончаемая энергия давали ему невероятные результаты. Конечно же, всё это делалось под присмотром Орочимару и Какудзу, — но менее продуктивными и, чего греха таить, весёлыми, — эти эксперименты и анатомические практикумы не ставали. И, если раньше от вида крови Узумаки вздрагивал и закрывался в себе, то с этим его увлечением прошла и гемофобия, так и не успев развиться как следует: уж Орочимару-то об этом позаботился. В прочем, в противовес далёким от мирных занятий с Орочимару, сначала Сасори, а потом и Конан, — привили мальчику любовь к книгам. Уже умеющий кое-как писать и вполне себе прилично читать, Наруто пристрастился к книгам — сначала сказкам, которые для него в изобилии выдумывала Конан, а потом и к чему-то более сложному, — продемонстрированному Сасори. Пусть даже «кукольный бой» не давался Наруто так хорошо, как мог бы — как хотелось бы — сам процесс создания кукол, их шлифовка, всевозможные варианты их использования здорово будоражили мозг мальчика. И, хотя по началу у него были проблемы с воплощением задуманного в жизнь и контролем чакры, — он переборол их, поддерживаемый всеми членами «Красной Луны» и направляемый ними по верному пути. Очень сильно в этом помог Пейн, — в те редкие моменты, когда он бывал в Логове, а не кропел над улучшением своих «Путей» или каких-то невероятных миссиях, — Лидер обучал На-куна обращению с додзюцу ринненгана. Да, Наруто это давалось не то, чтобы легко, — но оно того стоило. А упорство и стремление мальчика оправдать надежды своей новоявленной семьи компенсировали все неудачи. Через полтора года пребывания На-куна в Логове то один, то другой член Акацуке брал его с собой на миссии — но только на те, где с девяностопроцентной гарантией мальчик мог не пострадать. Особенно мальчику нравилось ходить на миссии с Кисаме и Дейдарой. Первый — «вечный-водяной-сенмод», как небезосновательно называл его Узумаки, — подготавливал мальчика к тому, чтобы освоить призыв и решим Отшельника, благо, Кисаме знал, где раздобыть свитки призывов и как выбрать из всех — наиболее подходящий. Оказалось, что никто из краснолунцев не знал о таком небольшом факте биографии Кисаме, а потому остальные Акацуке, — исключая Пейна, — были не против также освоить режим Сеннина. Что, в прочем, они с успехом и проделали… Но об этом позже. Миссии с Дейдарой нравились Наруто своей динамичностью. Тсукури был повзрослевшей копией Узумаки: такой же энергичный, весёлый, неунывающий, вечно находящий в движении и интересующийся всем, до чего мог дотянуться. Конечно, не обходилось и без неприятностей, но они только раз за разом уверяли Наруто, что он в правильном месте и с правильными людьми…шиноби. Жизнь в Логове текла своим чередом. За два года многое изменилось, и почти всё — в лучшую сторону… Органично влился в компанию Акацуке человек-растение — Зетсу, поселившийся (в буквальном смысле) в теплицах-оранжерее, и создавший вокруг Логова ещё одну — на сей раз растительного происхождения, — полосу препятствий. Логово становилось всё неприступнее — снаружи, и всё уютнее — внутри. В какой-то момент к Акацуке примкнул и Итачи Учиха — в котором Наруто не без удивления узнал того самого человека, чьи объятия дарили ему умиротворение и спокойствие в те ужасные времена, когда он отлёживался в Конохском госпитале под неусыпными очами эскулапов-экспериентаторов. С Итачи они сошлись почти сразу же, и тот, на равне с Хиданом, стал Наруто старшим братом, которого у него никогда не было. Время шло, и Узумаки рос умным не по годам, сильным и сообразительным мальчиком, умеющим и привыкшим думать своей головой и не действовать сгоряча. Он обещался стать отличным шиноби — в будущем, но до того момента надо было ещё дожить. А пока что он учился всему, что ему могли дать члены такой странной, но такой дружной семьи. Пусть даже некоторыми знаниями он никогда не мог бы воспользоваться — по понятным генетическим причинам, — они откладывались у него в голове, а сам мальчик на все вопросы хитро, прямо как лисёнок, щурил глазки и отвечал: «Ну, а вдруг?..» — чем вызывал громкий смех своей странной семьи.***
Пока Сасори и Наруто предавались воспоминаниям, пришло время ужина. Вся дружная «семейка» собралась на кухне, и вечер прошёл под неспешную трапезу, спокойные разговоры обо всём и дружеские подколки. Каждый из Акацуке, смотря на всё это, понимал, что вот оно, его место в жизни, — и плевать на весь мир! С такими мыслями каждый и побрёл спать — ведь завтра предстоял тяжёлый день, который мог как вознести обитателей Логова, так и шлёпнуть лицом в болото. И надо было быть готовыми ко всему… ___________________ *