Поющие в шиповнике.

Три года прошло с того дня, как Фреда не стало. Не знаю, судьба ли это, или, и правда, несчастный случай, но после его смерти, мир значительно поблек в моих глазах, пошатнулся, как бывает, когда из под ног резким движением выбивают опору. Через год я перестал искать среди прохожих его лицо, окончательно смирившись с тем, что мое счастье стоит слишком дорого и уж никак не могут быть чужие жизни платой за него. Потом наступил момент отчаянья, в котором бессмысленной, смазанной чередой мелькали дни, заполненные работой. Работа. Работа. Всегда работа. До тех пор пока сводки не станут рябить перед глазами, пока не начнешь падать от усталости, пока не превратишься в обычного офисного зомби, которому кроме работы не нужно ничего. Мне и не было нужно. Ленс неодобрительно качал головой, но не лез, зная, что я начну огрызаться и еще больше уйду в себя, а значит и в кипы бумаг, заменивших мне людей. Казалось бы, хуже быть просто не может. А потом ничего, свыкся. И с новым ритмом жизни и с самой жизнью, пустой и бессмысленной без Фреда. Жалел я только об одном, что за те четыре года, которые мы были вместе, я не уговорил его зачать ребенка. Вазектомия – обратимая мелкая операция, и если бы я настоял… Да, чего уж теперь-то гадать, что было бы, если все равно ничего не вернуть. Конечно, мне говорили, что я еще молод и что смогу найти себе достойную пару, но глупые люди никак не могли понять, что я не хочу этого, не хочу и не стану никого искать. Для меня было уже слишком поздно, и с каждым годом, рубеж, за которым маячила одинокая бездетная старость, оказывался все ближе. И это не пугало меня, как других свободных омег, а в какой-то момент я стал испытывать свою жизнь на прочность, изредка получая словесные оплеухи от младшего брата за безалаберность. Порой он высказывал мнение, что я выжил из ума, порой – снова начинал твердить, что любит меня. Да только все это было его блажью, сначала детской, с годами так и не забывшейся. Мой маленький упертый братец не понимал, что даже если бы я посмотрел на него со всей благосклонностью, то наш союз не принес бы ему ничего хорошего ни нам, ни нашему возможному потомству. Ко всему прочему, вокруг братца лет с пятнадцати всегда толпами вились омеги. Красивый, весь в своего отца, он был еще и талантлив буквально во всем, чего только касался. Удача ему сопутствовала, харизма и внешность – делали его любимчиком, душой любой компании, а этот глупый мальчишка все равно шел ко мне, клянясь в любви, обещая долгую счастливую жизнь в кровосмесительном браке. Вряд ли он сам понимал всю глубину возможных последствий. А я так и оставался один, и если спустя год после траура, альфы снова стали обращать на меня внимание, претендуя на руку и сердце, то вскоре все притязания завяли на корню – мое равнодушие действовало лучше ушата ледяной воды. Я же продолжал дело Фреда, поддерживая на плаву его фирму, до которой Ленсу не было никакого дела, потому что у него бурлила, словно безудержный поток, его собственная жизнь – жизнь молодого, но уже прославленного музыканта. Ив ней мне места не было. *** Стоит ли говорить, что мое возвышение из штатного юриста до главы фирмы не всеми работниками воспринялось как нечто само-собой разумеющееся? Я потерял многих специалистов лишь потому, что гордость не позволяла им находиться в подчинении у омеги. Впрочем, я нашел других, без предрассудков, не менее толковых. Обещание хорошего заработка могут примирить с чем угодно. *** - Доброе утро, Конрад. - Доброе, Филипп, - киваю и прохожу в свой кабинет, оставляя своего секретаря в приемной. Все равно через десять минут, Фил привычно зайдет ко мне в кабинет, принеся свежие сводки, бумаги требующие визирования, сданные отчеты – начнется обычный рабочий день, в офисе как обычно поползут пересуды, о самые интересные из которых расскажет мне секретарь, когда принесет кофе. Иногда я серьезно задумываюсь, плачу я ему за то, чтобы он сидел в приемной или за подслушивание и обработку сплетен, которыми коротают работники дни. Порой даже жалею, что нанял этого молодого, болтливого бету, поддавшись уговорам его отца, старинного друга Фреда. Не сказать, чтобы поначалу, эта должность так уж ему нравилась, но обрадованный перспективой роста, парень, а на тот момент ему было двадцать шесть, споро принялся за дело, и вскоре уже было трудно представить себе приемную без этого живчика. Признаться, иногда он действовал мне на нервы. Да что там иногда! До сих пор от его фамильярного обращения ко мне по имени у меня сводит скулы. И если раньше я разорялся на этот счет, сталкиваясь с хитрющей улыбкой Фила, то сейчас беззвучно скриплю зубами, скрываясь за дверью в свою рабочую обитель. - Еще один день, - вздыхаю, раскрывая окно. И хотя помещение проветрено, его тишина, почти стерильная, меня угнетает. Ворвавшиеся в комнату звуки большого города, вместе с запахом выхлопных газов приятно успокаивают раскалывающуюся голову. Все-таки, я окончательно стал ребенком каменных джунглей. И как бы мне ни нравилось выезжать на ферму к Флору и Рене, дольше трех дней на свежем воздухе мне трудно было выдержать. - Филипп, будь добр, принеси кофе вместе с утренней корреспонденцией, - проговорил в селектор и отключился, усаживаясь в кресло. Придвинув к себе поближе ежедневник, я пересмотрел назначенные на сегодня дела. После совещания, у меня переговоры с потенциальными клиентами, обед и… Я едва сдержал тяжелый вздох: после обеда назначена встреча с человеком, заинтересованным в слиянии фирм. День будет долгим… - Выглядишь скверно, - констатировал Фил, появляясь в кабинете, спустя всего пару минут после того, как я говорил с ним по селектору. Парень ловко удерживал поднос с водруженной на него чашкой в руке и кипу документов под мышкой. - Я и чувствую себя скверно. Мигрень одолела, - немного отодвигаюсь от стола, позволяя секретарю разложить бумаги передо мной, забираю из его рук кофе. - Завел бы себе кого-нибудь и все проблемы сразу бы решились, - беззаботно предлагает он, даже не реагируя на мой тяжелый взгляд. Нет, я когда-нибудь его точно уволю за то, что сует нос не в свои дела. Хотя, учитывая то, что мы с Филом были практически ровесники, я позволял ему многое, считая его негласным другом. Честным, честнее, чем многие из моего окружения, а главное, не претендующим ни на что. Наверное, поэтому я и терпел его фамильярность и ежеминутные нарушения рабочей субординации. А может просто руководитель из меня никудышный… А Фил все продолжал, - С тех пор как Фред умер, у тебя никого не было. Иные думают, а не повредился ли ты рассудком, раз на альф не смотришь. - У меня траур. - И ты будешь носить его до скончания веков? - Сколько нужно.. - … столько и буду, - закончил за меня секретарь, - А между прочим, Ларри из отдела кадров не так давно говорил, что был бы не против скрасить твое одиночество. И ведь Ларри далеко не урод. - У тебя дел нет? – тихо рычу я, пытаясь отвлечься от болтовни Фила за биржевой сводкой, - Шел бы в приемную, а? - Просто, ты еще молодой… Вокруг много мужчин, которые были бы не против не только проводить с тобой ночи, но и жениться, и даже заиметь от тебя детей. - Фил! - Молчу. Ты подумал бы, - он направился к двери, заслышав как надрывается в приемной телефон, - И кстати, уже звонил этот Дрейк, просил напомнить, что у тебя с ним назначено. - Я помню, - кивнул я, скрипнув зубами, а мой секретарь, с выражением задумчивости на лице прикрыл дверь, добавив тихо: - Кажется, он на тебя глаз положил. - Кто? Но Фил уже ушел, оставив меня недоумевать по поводу сказанного. Может и правда, стоит присмотреться к мистеру Дрейку? Хотя, если Фил очередной раз преувеличил сплетни, то это будет выглядеть глупо. Лучше вообще на встречу не являться… И, будто опережая мои мысли, на столе поехал, сходя с ума от вибрации, мобильник. На дисплее высветился незнакомый номер, и я бы не стал брать, если бы не знал привычку Ленса звонить мне с чужих номеров, если по забывчивости оставил телефон дома. - Алло, Ленни это ты? – я все же принял вызов, взволновано заговорив в трубку. - Ленни? – голос был чужой, до оторопи знакомый. Мистер Дрейк хмыкнул, - Это ваш любовник, Конрад? - Ленни – мой брат, - отрезал я, радуясь, что собеседник не может видеть моего лица, - Откуда у вас мой номер? Дрейк всегда звонил только по рабочему, через приемную и Фила, да и не помню я, чтобы давал свой номер телефона этому человеку, который вызывал при каждой встрече у меня оторопь и легкую неприязнь. - У меня свои каналы, - отмахнулся он от вопроса, - Я бы хотел встретиться с вами, Конрад. - У нас с вами на три часа назначено. - Я не про это. Я хочу перенести встречу на более позднее время и более неформальную обстановку, - вкрадчиво пояснил, словно растолковывал неразумному ребенку, он и я мог даже через линию связи ощутить его хищную улыбку, играющую в каждой интонации глубокого голоса. - Боюсь, что не смогу перенести. На вечер у меня планы. - Отмените. - Не могу. - Можете, - в голосе альфы слышалось еле сдерживаемое раздражение, - Вы водите меня за нос, Конрад, а я этого не люблю. К тому же, решается судьба вашей фирмы… Я думал вас это интересует. Он надавил на самое больное: этот Дрейк с его стремительно растущей корпорацией мог запросто за считанные месяцы задушить нашу фирму, которая не выдерживала конкуренции рядом с этим монстром. Мог, но почему-то настаивал на слиянии, как он это называл, с сохранением рабочих мест и предоставлением мне хорошей должности. Казалось бы, чего не еще надо? Но я, отчего-то, не решался подписывать окончательные документы и старался избегать этого Дрейка, а он, с не меньшей настойчивостью назначал мне встречи, на которых, если и приходил, чувствовал себя ужасно неуютно. Вот и сейчас, я сидел, перебарывая желание бросить трубку, предварительно высказав настойчивому альфе все, что о нем думаю. - Хорошо, - наконец, выдавливаю из себя, - Во сколько? - Я заеду за вами в конце дня. Я был готов поклясться, что Дрейк победно улыбался, вешая трубку. Черти, и за что мне это наказание?