Запах Вереска

Господь мне говорил, Как я постыден был. И кем я стал. И что создал. Мне дьявол говорил, Что невиновен был. Я это знал. Я сам им стал. Непрощённый, я здесь один. Не герой я, но дух горит в груди. Где здесь правда сам я не найду Стою я в грешном раю, и в праведном аду. Стою я в грешном раю, и в праведном, В праведном аду. Five finger death punch - "Wrong Side Of Heaven"

Много веков назад, когда на Земле царил мрак и хаос, те угольки Жизни, которые все еще тлели под гнетом Смерти, взмолились о помощи. И великие Небесные услышали. Они опустились в наш мир и, увидев последние искорки в его угасающем сердце, попытались спасти. Они начали долгую кровопролитную войну против монстров, населяющих Землю. В ходе нее Небесные одержали победу и заперли чудовищ на дне Бездны. Они принесли жизнь в наш мир и возродили его. Населив самыми разными существами и любя их поровну. Они подарили им часть своих знаний и разделили в них Добро и Зло. Они хотели, чтобы их возлюбленные дети творили свои судьбы и знали меру во всем. Для этого они написали Кодекс и отдали его на хранение преданным жрецам. Шли годы, и мир менялся, а вместе с ним менялись легенды, герои и старые боги. На смену им пришли новые. Новое время начало диктовать свои правила, и история изменилась. Неизменным остался только Кодекс, который был так же священен, как и в былые времена. Не изменились, пожалуй, и легенды о Небесных. Они так и остались в сердцах и памяти потомков. Все... кроме одного Небесного. Дагура... Его имя стерли из истории. Сожгли и смешали с грязью. Превратив в вечное проклятие в устах любого. Они сравняли с землей все его храмы и уничтожили каждое изображение, с корнем вырвав из мира. Только уничтожить его самого они не смогли. Покровитель воинов и верховный судья. Самый прекрасный из них и самый неподкупный. Олицетворение милосердия и справедливой жестокости. Ни одной душе невозможно было утаить своих поступков от его всевидящего ока. Он видел всех их насквозь, знал их тайны, их надежды были на его ладони, а грехи он не прощал никому. Он не был похож на других Небесных. Не знающий пороков и чистый настолько, что перед ним мерк сам Свет. Ему не нужны были ни поклонения смертных, ни их жертвы. Он и так дарил им всего себя без остатка. Внемля всем молитвам и укрывая своим белым крылом в час отчаянья и скорби. Но века сменяли друг друга, и изменились сами Небесные. Сперва еле уловимо, но чем дальше, тем больше уподобляясь смертным. Примеряя на себе их страсти и пороки, они просто позабыли, кем были прежде. Требуя все больше жертв, погрязая в грехах, Небесные начали торговать своим прощением и любовью. А смертные были щедры на жертвы и на молитвы, чтобы умаслить своих покровителей. Не изменился лишь Дагура. Он видел мрак в душах своих братьев и сестер. Угасла его преданность им и вера в их силы. Его не соблазняли ни сладкие речи, ни щедрые дары. Он не желал подчиняться тем, кто обратился во мрак. Не знал страстей и следовал старым законам, от которых отказались сами их создатели. И так длилось много веков. Пока он не довел гнев и ненависть остальных Небесных до такой степени, что те пожелали навсегда избавиться от него. Судьба Дагуры решилась в тот миг, когда на его суд попали две грешные души. Один - когда-то могущественный правитель, проливший реки невинной крови. Сгубивший сотни жизней и не пожалевший собственное дитя. Но при жизни щедро одаривший своими жертвами Небесных. Их любимец и тот, кто в очередной раз сторговал себе прощение. Второй - безутешный отец, отомстивший когда-то за свою жестоко поруганную дочь. Нищий при жизни, но с большим и честным сердцем. Дагура смилостивился лишь ко второй душе, чем поверг в гнев остальных Небесных. И ни одно их слово не смогло его переубедить. Ни обещания щедрых жертв, ни угрозы. Тогда Небесные попытались убить его. Но все знают, что нет оружия, способного уничтожить Небесного. Они заманили его в ловушку и придумали наказание страшнее смерти, страшнее всех проклятий. Его приговорили к вечному изгнанию. Лишив всех сил и сбросив на землю, где навечно заточили в слабое женское тело. Оставив, как насмешку все его воспоминания и устроив на земле вечные мучения для него. Из века в век, из года в год, покуда течет бессмертное время. Вечно бродить по земле, не зная покоя, не зная света. С ярмом проклятой на прекрасном челе. Рождаться и умирать в муках, не забывая ни одного дня. С гордостью, втоптанной в грязь, и бесконечной болью взирать. Скулить у ног сильных мира сего, вымаливая милости каплю... Роберт Салливан рассказывал почти неизвестную никому легенду тихо и, словно погрузившись в воспоминания. Он не смотрел на них, но знал, что они слушают его. Потому что это было важно. Намного важней всего того, что было сейчас. Потому что в легенде о прекрасном Небесном с печальной судьбой крылась та самая тайна, которая все эти века не давала покоя очень многим в этом мире. - Но это нечестно! - всхлипнула Эрика, - он же не сделал ничего плохого! - Не сделал, дорогая, - проворковала Арнелия, - но, как показывает статистика, большинство мужиков - козлы! Что небесные, что земные. - Мой Эдди не такой, - гордо вздернув подбородок, произнесла рыжая и тихонько добавила, - и дядя Ри не такой. Что было с Дагурой дальше? Ведь все не может быть настолько ужасным! - Ну, Небесные явно не рассчитывали, что последняя женщина, в чьем теле он переродится, встретит НЕ смертного, - насмешливо ответил ей Роберт, - это был вампир. Молодой, амбициозный и с достаточно сильной кровью. К тому времени девятьсот лет беспрерывных мучений и заключения окончательно уничтожили прежнего Дагуру. Он воспользовался подвернувшимся шансом, и очень скоро молодой вампир был у ног юной красавицы. Он женился на ней и привел в свой замок госпожой. - Как романтично, - сухо произнес Кай и сузил глаза, - только как вся эта брехня связана с нами? - Молодого и перспективного вампира, который притащил в свой замок полусумасшедшего Небесного в бабском теле, звали Элинар Анарсвиль, - буднично произнес Крист и даже не поморщился, когда раздался звон разбившегося стакана и чей-то изумленный писк. - Это... Это наш родоначальник, - шокировано прошептала Диана и, не удержавшись, нервно рассмеялась, - этого ведь не может быть! - Дамочку эту звали Каспия, - убил последние надежды Крист. - Я хотел понять, почему наш с Тамарой первенец родился человеком, - глухо произнес Анрис, - и тогда я начал копать. О наследии нашей семьи и о том, чем на самом деле являлась Искра, я узнал лишь через десять лет после смерти Иви. Жена Элинара родила ему трех сыновей. Старший из которых был обыкновенным человеком. Я не знаю, как у них получилось отвоевать право жизни для себя и своих детей, но человек остался с ними, и дети, рожденные от него, оказались чистыми вампирами. После этого человеческая кровь больше не всплывала в роду. Пока не появился наш Илия. В его же потомках наша кровь словно растворилась. Его дети, внуки, правнуки - все они были обычными людьми с совершенно необычными способностями. И чем дальше, тем слабей становились их способности. Неизменным лишь осталось то, что все потомки Илия были мужского пола. Ни одной девочки до сих пор, пока Арни недавно не забеременела. Ее дочь будет первой за все поколения Салливанов. - Если Искры никогда не было, - хрипло спросил Кай, - то, что тогда засунул в меня твой сын? И почему я все еще чувствую ЭТО? Вопреки всему Кай не хотел знать ответ на свой вопрос. Он уже догадывался, чем обернется все это. Всем нутром чувствовал. От того, как заскулил внутри волк и как свернулся клубком. Как глухо и с надрывом отозвалась внутри тьма и как запылала черной ненавистью. Бессильной, болезненной и кровавой злобой. По ушам резанул грохот цепей и тоскливый вой, полный одиночества. Когти вспороли обивку на подлокотниках, и перед глазами потемнело. По позвоночнику, словно мороз прошел и парализовал все тело. Он почти видел прозрачные голубые глаза, сверкающие за ржавыми прутьями клетки. Чувствовал запах обреченности и боли. Он ощущал ее неподъемный вес и зверел. Он смотрел в глаза этого существа и был до скрежета клыков уверен, что знает, кто это. Кай знал и отдал бы все, чтобы навсегда стереть мрак, в плену которого не один век томилось самое прекрасное создание в мире. - Искры не было, - словно издали долетели до него слова Роберта и заставили вернуться обратно, - был только Дагура. Он провел их всех, понимаешь? Создав своих собственных потомков с сильной кровью и смешав их с собственной, он просто ушел от их проклятия. Разорвав свою душу между своими потомками. Только вампирская кровь оказалась сильней, и многие века подавляла его. Пока вся его мощь не нашла волю в сыне Анриса. А дальше - в его потомках. Он был изначально заперт в человеческом теле. Оковы свои сломать он не смог, но теперь сам выбирал себе «тюрьму». Дагура окончательно покинул Анарсвилей и на прощание оставил им часть своей души. Чтобы охранять их в благодарность. Так и было, пока Анарсвили не начали использовать этот осколок души как оружие. Совсем позабыв ЧТО из себя он на самом деле представлял. Так появилась и легенда об Искре, которую им «подарили Небесные». - А Салливаны? - удивленно подал голос Маркус. - Разорванная душа Дагуры медленно растворилась в нас, - пожал плечами Роберт, - с годами те, в ком и рождалась часть него, начали появляться все реже. И мы были уверены, что она исчезла, пока несколько веков назад осколки вновь не начали появляться. Медленно, едва уловимо, но все сильней с каждым новым поколением. Дагура по кускам снова себя собирал, но мы не могли понять, из-за чего это происходит. Пока он, наконец, не собрал себя всего. Он перевел взгляд на чуть ли не скалящегося Кайрена и твердо произнес: - Ты ведь уже знаешь ответ. Знаешь, к чему мы ведем. В Алане нет никого другого, и он не чье-то перевоплощение. Он и есть Дагура. С запертыми под замком воспоминаниями и лишенный всех своих сил. Он бы продолжил спать и жить жизнью смертного, если бы недавно не произошло что-то такое, что смогло пробудить его. Что-то, что заставило вспомнить его о своей настоящей сути. И я бы очень хотел знать, что это было. - На него напали, - с трудом произнес Кай и прикрыл глаза, - они хотели увести его, но он сопротивлялся, и его укусил новообращенный. - Мы с милордом сутки вливали в него кровь и пытались остановить обращение, - оперативно сунув под нос побледневшей Арнелии успокаивающий отвар, произнес Эбот, - его сердце останавливалось дважды, прежде чем процесс получилось остановить. Но анализы показали такое, что я до сих пор в шоке. Его ДНК полностью изменилась. Кристофер хмыкнул и вытащил из кобуры Taurus PT 100. Он достал из обоймы пару патронов и бросил профессору. Реакция была мгновенной, и уже через мгновение Николас смотрел на необычные пули на своей ладони. Металлическая шапка, покрытая древними письменами, а в прозрачной, похожей на хрусталь гильзе черная жидкость с алыми прожилками пульсирует, словно маленькое сердце. Николас некультурно вытаращил глаза, и уронил челюсть. - Похожа? - лениво протянул Готфрид. - Ага... - энергично закивал профессор, - но почему? - Потому что кровь Алана и всех тех предыдущих Салливанов, в ком жил осколок Дагуры, - яд, - усмехнулся Кристи, - от него не существует ни одного противоядия. И поверь, ощущения у отравленного просто фееричные. И да, это единственное оружие, которое может уничтожить Валгири. Последнее явно насторожило всех, кроме Кайрена. Он зачарованно смотрел на пули, но мысли были совершенно в другом месте. Он в десятый раз прокручивал в голове весь рассказ Салливанов и Анарсвилей, а перед глазами было лицо Алана. Мягкая линия губ, кривящихся в улыбке, его блестящие глаза и голос. Бесконечно далекий и любимый. Он вспоминал каждую их минуту, каждую ночь и понимал, что бесится еще больше. Смертный человек ли, Небесный ли. Кайрен все равно любил. До боли, отчаянно, наконец, найдя в его объятиях свой дом. Алан вернул его, а вот он не смог спасти его. В очередной раз покинул в трудную минуту, подвел своего лио, не оправдал всех надежд. Но Кай любил и вопреки всему собирался вернуть Алана. Если придется, то на коленях вымолить прощение, но вернуть. Он потерял когда-то Ивона, и теперь у него пытались отнять Алана. И им это удастся, потому что он уязвим. Один на один со своими искореженными воспоминаниями. Неважно, как сильно будет храбриться тело, ведь он все еще там, заперт, словно дикий зверь. Потерявшийся во тьме, со своей бесконечной болью. Они не услышали его криков, не пришли на помощь. Они бросили гнить его в своих оковах до скончания веков. Они делали ему больно! Видимо что-то такое мелькнуло на его лице, потому что Кристофер посмотрел ему прямо в глаза и уверенно произнес: - Алан сильный, он все выдержит. - Только не у Мечников, - хрипло произнес альфа и качнул головой. - Да хоть под боком самого Дьявола! У тебя никогда не возникало вопросов касательно всего того, что технически не должен уметь простой дизайнер? А ведь он умеет. И такое, чему не учат ни в одной спецслужбе. Мы знали, что рано или поздно за ним могут прийти и потому готовили с самого детства. Салливаны готовились к этому много веков. Делая из своих потомков идеальное оружие, способное защитить как себя, так и свой род. И ко всему прочему, он медленно пробуждается. Когда процесс закончится, на планете не будет никого равного ему. - Он заперт там, и все еще один, - смотря остекленевшими глазами, пробормотал Кай и даже не почувствовал, как когтями вцепился в собственную грудь, прямо туда, где заполошно билось сердце. Взгляд Криста смягчился. Конечно же, он все понял. Ведь умный же сукин сын и не первый год во всем этом варится, в отличие от этого альфы. Он опустил свои ноги со столика и, подавшись вперед, мягко взял за запястье оборотня. Уверенно сжав и заставив вздрогнуть, он заговорил еле слышно: - Он не там, а здесь, в твоем сердце, и был там все эти века. Ты был любим им все это время, просто не знал этого. - Он не простит меня. - Знаешь, в чем фишка? - закатив глаза, продолжил Крист, - Больше тысячи лет всякие идиоты пытались заполучить его себе, а он взял и выбрал тебя. Ты выбрал Ивона, и он был твоей парой, но на самом деле, выбрали тебя. Это сделал Алан. Сначала маленький осколок его души тогда, и весь он - сейчас. Душа Дагуры всегда жила только в тех, в ком текла его кровь. Других он никогда не принимал, даже того, кто, по сути, помог ему уйти от проклятия Небесных. Он поделился своей душой с тобой. Как бы силен ни был зверь, он умирает, когда гибнет его пара, а ты выжил и стал сильней. Это его душа держала тебя здесь. А что касается просранных тобой отношений, то я вообще хренею! - Не поделишься почему? - раздраженно процедил Кай. - Ты когда-нибудь видел, чтобы Алан вел себя, как ПМСная баба? Если бы на твоем месте был другой, то он дал бы в морду и морально поимел бы во всех позах. Салливаны мстительные тварюги, особенно Алан. Тут ты, и он просто бросил все и уехал хрен знает куда. Даже мы не могли найти его. И потом, малыш всегда был по девочкам, а тут здоровенный оборотень с мордой маньяка-потрошителя. Он зациклился на тебе. Сколько раз он вмешивался в дела твоей стаи? Сколько раз подвергал опасности себя ради тебя и тех, кого ТЫ любил? Мы - его сила, а ты - слабость. Ты его пара, и потому твой отказ так ранил его. Никто другой не действует на него так сильно, как ты. - Я чувствую его боль, - зажмурившись, еле слышно прошептал Кай, - я слышу его, но не могу дотянуться. Это сводит меня с ума. Ему нужна была помощь все эти годы. Он звал меня, а я был глух. Я не смог уберечь его и подвел снова. - Ты не знал. - Незнание не избавляет от ответственности. - Ну, ты знаешь теперь. И пока мы не нашли его, ты можешь поговорить с ним. Позвать и поделиться своей силой. Кровь Алана не откликнется, пока он не стал единым целым со своими воспоминаниями, но ты можешь дотянуться до его души. Позови Дагуру и он услышит. Тебя он и на том свете услышит. - Решил стать нашей крестной феей? - открыв глаза, криво усмехнулся Кай. - Детка, что за пошлости? - лениво протянул Крист и, блеснув золотисто-шоколадными глазами, снова откинулся в кресле, - да я весь воплощение ангела-хранителя! - Нимб не жмет? - ехидно поинтересовался оборотень. - Не, в самый раз, - погладив себя по голове, самодовольно ответил Готфрид, - и вообще, что за история с разрушенным Блодхартом? Ал его тебе не достроил? * * * Ридэус в очередной раз незаметно стоит в тени колонн и наблюдает за тренировкой белокурого человека. И с каждым днем он все больше убеждается в том, что человек в Алане Салливане медленно умирает. Но то, что рождается на его месте, заставляет ощетиниться и с трудом подавлять желание укутаться в собственные крылья. Есть в этом Салливане что-то, от чего у Рида мороз по позвоночнику ползет. Это запах смерти, который с каждым новым днем все отчетливее ощущается в замке. А вместе с ним приходят тени безумия и ужаса. Это черная тварь в человеческом теле, с лицом настолько прекрасным, что доводит многих молодых мечников. Они чувствуют в нем человека и тянутся за ним. Их кровь вскипает каждый раз, когда они следят за ним. Но они не видят того, что видит он. А Рид с каждым днем все больше уверяется в том, что в свой замок орден впустил чудовище. Салливан похож на Ивона разве только внешностью, и то - не копия. В его грозовых глазах нет ни капли холода, который так щедро дарили глаза его бывшего командира. Наоборот, в них столько огня и страсти, столько ненависти, что хватило бы на кровь всего мира. В последнее время это единственное чувство, которое Алан ощущает постоянно. Рид знает наверняка, потому что он задыхается от ее липкой тьмы. Но Свилион этого просто не замечает. Он слепо идет за тем огнем, которым так щедро делится с ним этот мальчишка. Магистр просто нарадоваться не может, смотря на своего нового любимца. Он за какую-то неделю успевает полностью завладеть всем вниманием Свилиона. Кроме него, он не подпускает к себе других. Тренируется всегда в одиночестве и проводит свои вечера не в общей гостиной, а в покоях магистра. Рид смотрит на четкие резкие движения крепкого тела, слышит звон мелькающих со смертельной скоростью клинков и не может забыть тот вечер, когда он впервые увидел это. У него до сих пор перед глазами стоит полумрак комнаты, он помнит и кресло старого магистра у горящего камина. Свилион говорит тихо, рассказывая легенды о первых Мечниках, а у его ног, словно верный пес, на мягкой шкуре сидит Салливан. Он откидывает голову на колени Свилиона и жмурится, когда его волос в ласке касаются худые пальцы. Он похож на огромного кота, разомлевшего от ласки, только Рид видит то, чего не замечает Свилион. На губах его «любимого мальчика» играет леденящий кровь оскал. Рид помнит это и чувствует, что они совершают одну ошибку за другой, только не может понять где. Он следит за мальчишкой уже почти две недели и ждет его бунта, побега, нападения, да чего угодно! Но ничего из этого не происходит. Вместо этого Алан сутками закапывается в старинной библиотеке и, грызя утащенные с кухни яблоки, углубляется в чтение. Он не пропускает ни одного трактата, ни одного манускрипта, и неважно, на каком он языке. Он впитывает их знания как губка. Примеряет на себе и, переделывая под себя, выдает такое, что впору поседеть. В последний раз, когда этот шельмец пошалил со своими новыми силами, рухнула северная башня и вся прилегающая к ней стена. После экспериментов в химической лаборатории трех ученых, присланных Амикусом, пришлось соскребать со стен. А этому поганцу хоть бы хны. Он только шаркнул ножкой и, спрятав за спину руки, посмотрел на взбешенного до предела Свилиона глазами непорочного ангела. Магистр забыл причину своего предполагаемого сердечного приступа уже через десять секунд. Это раздражает, заставляет скрипеть зубами от злости, потому что глупый никчемный мальчишка, лишь по счастливой случайности получивший себе Искру, завладевает его местом. Тем, которое он с таким трудом получил ценой собственной крови, пройдя по головам сотен тысяч. Именно эта злость становится той самой причиной, из-за которой он молчит об охоте, которую устраивают на человека взбешенные его привилегиями молодые вампиры. Он не даст им убить зарвавшегося сопляка, но это послужит ему хорошим уроком. И потом, он же не будет виноват, если малыша хорошенько попользуют. Не надо провоцировать голодных до такой жаркой крови хладных... Алан чувствует, как меняется. Процесс идет уже не по дням, а по часам. Его мысли принадлежат уже не только одному ему. Там прочно засели голоса чужих. Они шепчут ему свои истории и днем, и ночью. Его кровь больше не холодна, теперь она пылает, словно костер, и от этого порой больно до слез. Он ловит губами морозный воздух на крыше смотровой башни и, раскинув руки, пытается услышать шелест за спиной. Но вместо него до ушей долетает полный боли крик и хруст ломающихся костей. И злости от этого так много, что она топит его. Тянет в свое гнилое болото и холодной ледяной пеленой застилает глаза. Она горит болью раскаленного металла на запястьях и обвивает шею. Он спит и видит обрывки чужих снов. С каждым днем они срастаются в единое целое, и вот уже перед глазами чья-то жизнь. Алан знает, чья она, знает лица окружающих. Он проживает чужие судьбы и медленно вспоминает дорогие сердцу лица. От криков на полях брани и холодного дыхания смерти на собственном лице до жарких ночей в чьих-то объятиях. В его снах кровь на баррикадах римских улиц, вопли под стенами Бастилии. Голод в холодные зимы сорок второго и запах гнилой плоти в грязных клетках где-то во Вьетнаме. Запутанные лабиринты чужого и одновременно своего. Где запах бесконечно любимого моря и рука Одина Всеотца на плече. Под сенью сосен в поцелуях первой, пока еще невинной любви. Под музыку великого Штрауса, играющего этой ночью лишь для избранных. В криках радости на достроенном с таким трудом Тауэрском мосту. В лисьей улыбке дочери, и морозным декабрьским вечером, на последнем балу Романовых. Сотни душ, сотни поколений со своими грезами и надеждами. С взлетами и падениями, беспечной страстью и преданной любовью. Все это принадлежит его роду, его предкам... его потомкам. Алан помнит всех их и чувствует в себе кусочек от каждого. Они делают его цельным, заполняют собой всю пустоту, к которой он когда-то сам себя приговорил. Он помнит и это. Помнит лицо первого мужчины, которого он выбрал себе сам. Помнит тепло его рук и нежность в темных глазах. Страстный шепот у самого уха и клятвы, которые исполнялись всегда. Только сердце холодно. Ему плевать на все это, и безразлична грусть, которая иногда мелькает в темных глазах. Алан не знает, кому принадлежат последние воспоминания, но они делают его ненависть сильней и холодней. Он знает, что человек, которому принадлежал этот мужчина, был бесконечно благодарен и только. Не было ни любви, ни привязанности, ни желания. Единственные воспоминания, которые вызывают в нем светлую грусть, это воспоминания о прекрасной женщине, которую он сам видел лишь раз. В далеком детстве и за это время она совершенно не изменилась. Только бабушка никогда не пела ему колыбельных, а этому белокурому, совсем маленькому мальчику, она поет их со слезами на глазах. Потому что сегодня она видит его в последний раз. Только он знает, что это не так, и хочет сказать, как сильно любит, что ни винит и будет помнить всегда. Но сделать этого он не может. Он знает лицо мужчины, который тихо скулит, прижав его к своей груди, и пытается разжать побелевшие пальцы, чтобы отдать его чужакам. В его светлых глазах бескрайнее горе и бесконечная любовь. Он чувствует ее так же сильно, как и в тот день, когда дедушка Ани, сидя у его постели, рассказывал сказки о вольных волках. Анрис Анарсвиль любил всех потомков своего сына, как собственных чад. Он любит их и сейчас, Алан знает это. Как и то, что для многих в этом гадючнике стал костью поперек горла. Особенно для Ридэуса, пекущегося о своем тепленьком местечке под боком Свилиона. Ведь теперь его ощутимо потеснили, и старый магистр готов молиться на свою вновь обретенную Искру. У Алана привилегий больше, чем у любого Мечника, хотя он и не один из них. А вампиры бесятся от этого. Они чуют его запах и знают, что он человек. Но лишь мысль о том, что какой-то смертный может позволить себе то, за что других ожидает жесткое наказание, заставляет их скрипеть зубами. Они достигли уже своего предела, за которым одно лишь свирепое желание уничтожить. Алан знает о ловушке и о том, что Рид закрыл на это глаза. Они поджидают его в лесу на заре. Когда зимний холодный лес остывает после диких ночных вьюг. Салливану больше не холодно. Он наслаждается каждой минутой покоя в глухой чаще, вдали от тех, перед кем приходится играть все время. Здесь он свободен, словно ветер, и так же носится по заснеженным диким тропам. На нечеловеческой скорости, и не останавливаясь ни на минуту. Вслушиваясь в медленно просыпающиеся звуки природы и вспоминая лунные ночи со стаей. И волчий вой, раздающийся совсем рядом, делает эти воспоминания еще ярче. Но только не сегодня. Он замечает их сразу после того, как лес смыкается за спиной. Их пятеро, и они преследуют его, словно дичь, пытаясь загнать в сторону еще троих, которые ждут впереди. Только никто из них так и не понимает, в какую минуту и где растворяется Салливан. Они пытаются отыскать его запах, но его нет. Молчит и его кровь. Они ходят кругами и огрызаются друг на друга за неудачу. А лес все не кончается. Он становиться темней и мрачней. Тени скрученных деревьев удлиняются, и где-то слышен скрип древесины. Лес глохнет за секунду и начинает холодеть. Мороз проникает под кожу, колет кончики пальцев, и есть в этой тишине что-то не из мира этого. Они блуждают по лесу и все время возвращаются на ту же самую поляну, где потеряли Салливана. И опять по кругу, пока не осознают, что за ними следят. Взгляд тяжелый, холодный, от него мурашки по коже. Они пытаются воспользоваться своей магией, но она не отзывается. Вместо нее лес пронзает громкий смех. Он превращается в миллионы голосов, которые продолжают шептать, пока вокруг сгущается тьма. В ней тысячи глаз, тысячи ртов. Поляна уже окружена, а они все еще не знают, с чем имеют дело. Заняв круговую оборону и с оружием наготове, молодые вампиры напряженно всматриваются в густой лес, но никого не видят. Пока над их головами, еле касаясь, не мелькает чья-то тень. То, что головы надо было поднять раньше, понимают они слишком поздно. Над ними десятки полупрозрачных темных тварей. Со сверкающими нечеловеческими глазами и кровавыми оскалами. Это рваные тени на белых костях. Призраки, или, только Бездна знает, еще какая мерзость. Их много, и они все больше сжимают кольцо вокруг них. Они смеются, кричат полубезумными голосами, вторгаются в разум и нашептывают, как будут сдирать их кожу. Они облизываются нетерпеливо, пытаясь дотянуться до их плоти костлявыми руками, но не могут. Их все еще что-то сдерживает, а точнее - кое-кто. Среди этих призраков они замечают его моментально. Алан и не прячется. Он на корточках сидит на толстой ветке скрюченного сухого дуба и хихикает. Сверкая нечеловеческими голубыми глазами и напевая какую-то песенку. Черты его лица настолько остры, что напоминают голый череп. - Лес не место для маленьких мальчиков, - оскалившись, тянет Салливан и получает в награду злые взгляды. Они готовы плеваться ядом даже в такой ситуации. Только он и так знает, что наглая и, как оказалось, очень мстительная сука. Это для него не новость. Так что вампиры даже не успевают раскрыть рты, когда твари срываются с короткой цепи, которую так мило отпускает Алан. Он смотрит на это несколько восхитительных мгновений, а потом легко спрыгивает на землю. Ему безразлична их судьба, как и то, что скажет Свилион. Жаль только утренней пробежки, которую испоганили эти сволочи. За своей спиной он слышит их крики и треск рвущейся плоти. Под громкий ледяной смех и визг пытающихся отбиться Мечников. Там же остаются голоса Рида и пришедших вместе с ним вампиров. Он не слышит раздраженные вопли и колебания магии. Вместо этого он, не отрываясь, смотрит в глубину той мглы, которая перед ним. А вот этого здесь точно не было и это не его шалости. Она сплошной стеной стоит на его пути, но не движется дальше, словно на невидимой границе. Алан весь подбирается, когда видит чей-то силуэт на той стороне. Расплывчатый, от него все внутри сладко сжимается. Он почти уверен, почти верит. - Лио... Сомнений не остается никаких, и он делает первый шаг. Еще один и еще, пока голоса, зовущие его, не растворяются вдали. А впереди не видно ничего, кроме одной тени в абсолютной белизне тумана. Но ему хватает и этого, потому что он чувствует каждой клеточкой тела, каждой частичкой своей изорванной когда-то души. - Я слышу тебя, - совсем тихо шепчет Алан и чувствует, как близко становится тень Кайрена. Он смотрит на него, наклонив голову к плечу, и не может оторвать глаз. Пусть так, но он чувствует альфу и с жадностью пьет все его эмоции. Он видит тянущуюся к нему руку и со злостью понимает, что они слишком далеко друг от друга. Что его альфе никак не дотянуться. Алан слышит его мысли, словно собственные, и хочет развеять все его сомнения, отдать все, что угодно, за покой Кая. - Алан... Хриплый, отчаянный голос обрывается в ту же секунду, когда он делает резкий шаг вперед и сжимает призрачные ладони Кая так сильно и весомо, что шок в желтых глазах заставляет коротко засмеяться. Магии вокруг так много, и она настолько сильна, что он может потянуться к своему мужчине. И короткий поцелуй на губах настолько теплый, что сердце тает. Один лишь короткий миг, который отвечает на все вопросы и овладевает всем существом. Но стоит Алану открыть глаза, как мгла растворяется за несколько минут и уносит с собой тепло чужих губ и сверкающие золотые глаза. Он так и стоит на узкой тропинке, которая расцветает на глазах у застывших в изумлении вампиров. А Алан, не обращая на них внимания, нежно улыбается, смотря на кровавый кулон в своих ладонях. После этого случая за ним следят еще более внимательно. О том, что было в лесу, вскоре узнает не только Свилион, но и все остальные Мечники. Теперь они смотрят на «обычного человека» другими глазами. Тайно следят за его тренировками и порой ловят в те моменты, когда он неожиданно застывает на месте и, совсем по-звериному склонив голову к плечу, напряженно вслушивается в свист ветра. В эти минуты его холодное лицо озаряет мимолетная улыбка. Она пропадает в ту же минуту, когда он ловит их взгляды. В упор смотря холодным расчетливым взглядом убийцы. А когда он еще и выпускает Пожирателей, замок с ног на голову переворачивается. Ночная охрана, обходящая периметр, божится, что этот новый человек - само исчадие Бездны. Ведь как объяснить его невинный оскал и слова, сказанные бархатным голосом: - Это всего лишь восхитительный сон, мальчики. Всего этого не происходит, - а за его спиной из своих распахнутых клеток, рыча, вылезают монстры. Первый охранник оказывается вампиром впечатлительным и сразу же сползает в глубокий обморок. А второй икает и не в силах выдавить хоть слово тыкает пальцем в спину Алана. Последнее, что он запоминает, - это гротескно закатывающего глаза блондина и то, как он отталкивает морду мурлычущего под боком Пожирателя. - Да, да, ты - душка, и я это знаю, - охранник всхлипывает и оседает рядом со своим напарником. Гуляет Алан со своими новыми любимцами всю ночь, чем доводит Ридэуса до сердечного приступа, живность вокруг до ледяного ужаса и всех мечников до истерики. Особенно громко визжит борзый молодняк. Один только Свилион в экстазе, чего явно не разделяет весь остальной орден. И то, пока Салливан не возвращается в замок со всей этой оравой, которая лезет покусать всех, кто смеет к нему подойти. На вполне возмущенное нечленораздельное рычание Рида он пожимает плечами и отвечает, что малышам было одиноко и скучно. После этого вокруг него всегда крутится парочка этих тварей. Они трутся о его ноги, лезут мордами под его ладони, прося ласки, и рокочут, словно довольные коты. Рид смотрит на это и с отвращением отводит взгляд. Он знает, что эти твари даже ночью спят в его комнате. Знает, что они сворачиваются клубком вокруг него и готовы порвать глотку любому, кто посмеет подойти к человеку. Пожиратели замка с каждым днем все трудней слушаются своих мечников. Вместо этого они предпочитают ночи охоты с Аланом и его ласки. Он смотрит с поразительной нежностью на этих монстров и воркует им что-то совсем тихо. Рид не может перестать думать о том, что эти монстры созданы только для убийств. Они не знают никаких эмоций, кроме нескончаемой жажды крови. У Алана Салливана они вымаливают ласку и дерутся за его внимание. Алан Салливан - тварь намного хуже Пожирателей... * * * Они ищут его уже почти месяц и не могут найти ни одного следа. Ни деньги, ни последние технологии этого века не могут дать ответ о местонахождении Алана. Осведомители Кайрена рыщут по всему миру и встряхивают одно правительство за другим. Кристофер пробивает сведенья по своим каналам, а Роберт за несколько часов ставит на уши весь криминальный мир заявлением о вознаграждении в несколько миллионов за головы мечников. Так что теперь орден разыскивает столько народу, что кажется, тем скоро невозможно будет больше прятаться. Но Кай знает, что те могут залечь на такое дно, где их невозможно будет найти. Он уже проходил через это, когда разыскивал этих вампиров. Он днями погружает себя в глубокий магический транс и ищет Алана повсюду. Но тот никогда не отзывается, вместо него всегда приходит Дагура. Кай чувствует, как он тянется к его рукам, как отчаянно смотрит своими прозрачными светящимися глазами. И это лицо Алана... его Алана, черт возьми! Он тянется изо всех сил, но никогда не может ни дотянуться, ни понять, где тот находится. Алана он видит лишь раз. В зимнем лесу, где-то в горах. И, когда он зовет, на этот раз его слышат. Алан смотрит прямо в его глаза и шагает к нему. Он тянет руки, и Кай, наконец, чувствует тепло его кожи. Чувствует тепло рук, держащих его ладони, и не может вымолвить ни слова. Он хочет сказать так много, хочет зарыться носом в серебристо-белые растрепанные волосы и коснуться алых с мороза губ. Только его опережают, и он чувствует горячее, словно огонь, прикосновение ко рту. Когда он открывает глаза, то снова оказывается в своем кресле в кабинете особняка. Окруженный со всех сторон дорогими родственничками. Диана осторожно стирает пот с его лба, а Роберт без слов сует ему в руки пойло Эбота. Кай осушает кружку одним глотком и кривится от горького привкуса. Кулона с его собственной кровью, который когда-то он подарил Алану, больше нет на шее. Только Роберт мрачнеет еще больше, а Крист сжимает губы в тонкую полоску. Взгляд его становится холодным и расчетливым. - У нас мало времени, - жестко произносит он и, накинув на плечи кожаную куртку, выходит из гостиной. Как оказывается, у них вообще нет времени... В ту глубокую ночь в особняке Валгири находится сама семья и Арнелия с Тамарой. Из Салливанов только Готфрид со своей группой, которая в данную минуту закопалась в своем новом командном пункте. В весьма специфическом, потому что это старая церковь Волчьего Двора. Кайрен снова заперся в своем кабинете и колдует. Он, не отрывая глаз, смотрит на играющие языки пламени в камине и шепчет все известные ему заклятия, пытаясь прощупать крепкую стену, которой от него мечники закрыли и себя, и Алана. Он не спит больше года и может пробыть без сна еще дольше. Альфа отлично помнит те века, когда бродил по земле, и днем, и ночью не смыкая глаз. Потому что это было единственной возможностью сбежать от кошмаров. Они вернулись к нему снова, только теперь их главный герой - Алан. И Кай больше не может так. Этот второй круг Ада грозится окончательно сломать его. Поэтому он не спит и в гробовой тишине дома плетет все новые заклятия. Только на этот раз все по-другому. Он с самого утра не может найти себе места и чувствует, что скоро должно произойти что-то непоправимое. И оно растет с каждой минутой, пока не превращается в вой его зверя в груди. Кай напряжен до предела. Он пускает в ход всю свою магию, и мышцы дрожат от напряжения. Его сила клубится пламенем внутри и вырывается с новым отчаянием, чтобы прощупать ту нить, которую ищет. Он хватается за нее, словно утопающий, и следует в абсолютной пустоте. С каждым новым шагом его цель все ближе. Он почти чувствует ее и не видит шторм, разыгравшийся за окном. Он не чувствует, как дрожат стены, и как ходуном ходит земля. Всего этого для него сейчас нет, потому что ему, наконец, удается. Магия мечников рвется под его когтями, словно старая тряпка. Их заклятия, пропитанные кровью, растворяются, открывая вид на громадные стены старого замка, вросшего в заснеженные скалы. Он вламывается сквозь их защиту и летит на зов, чтобы, оказавшись в огромном зале, почувствовать, как внутренности леденеют от ужаса. Потому что это олицетворение всех его кошмаров, бережно созданное мечниками. Огонь факелов нервно дрожит на стенах и с каждой минутой все истеричнее. Мечники черными тенями стоят кольцом и все громче выкрикивают слова на неизвестном языке. Он видит проклятого Свилиона, напряженно застывшего на возвышении, и тень Ридэуса рядом с ним. А в нескольких шагах от них он видит Алана. Корчащегося на полу в центре горящих холодным светом старинных символов. Все его тело покрыто глубокими ранами, и кровь алым окрашивает разорванную рубашку. Он закован в те же самые цепы и, сжимая зубы, скребет ногтями камни под собой. Его выворачивает наизнанку, ломаются кости, и по вискам текут слезы. Он выгибается дугой и бесполезно тянет вспыхивающие алым оковы. Ему больно... ему отчаянно больно, и нет никого, кто поможет. Его одиночество вечно, и никто не услышит его криков. Никто не придет... Кайрен воет, словно обезумевший зверь, и тянет к нему руки. Он пытается коснуться, пытается подойти, но не может. Он скалится и кричит, но никто не слышит его. А он только и может, что извиваться в невидимых путах и смотреть в почерневшие от боли любимые глаза. - Алан! Еще одна секунда, еще немного... Господи, пожалуйста... пожалуйста... Только не снова! Нет! Его вышвыривает из видения под громкий нечеловеческий вой, от которого пол идет трещинами и взрываются стекла в окнах. Стену буквально сносит, и рушится крыша. Шторм на улице превращается в чертов конец света, а земля содрогается, испуская вместе с ним настолько чудовищный звук, который не описать ни одним словом. Страшный, сильный настолько, что кровь стынет в жилах. Этот крик самой земли. Он вторит тому безумию, которое вырывается наружу и полностью завладевает Кайреном. Он, шатаясь, вываливается наружу и не чувствует, как обращается. - Кай! - кричит испуганный Маркус и, широко распахнув глаза, смотрит в горящие безумием алые глаза брата. Тот просто застревает в полуобращенном состоянии, превращаясь в уродливое чудовище. Младший брат пытается достучаться до него, но теперь это невозможно. Полезшего Гора вообще чуть не отшвыривает на острые обломки торчащих балок. Его спасают крепкие руки быстро среагировавшего Криста. Тот ловит оглушенного оборотня в прыжке и, перегруппировавшись, успевает нырнуть со своей ношей за обломки стены, когда Кай окатывает все вокруг еще одной мощной волной разрушений и срывается в сторону скрипящего под штормом леса.