Запах Вереска

Остался без ничего в этом жутком городе Стоп-сигнал мигает и телефонные линии оборваны Холодный снег хрустит под ногами Он забрал моё сердце, я думаю, что забрал и душу Под светом луны я бегу Подальше от резни палящего солнца Движимый настроением Я сделаю это вновь, не зная пощады Открой свои глаза Ты всё время плачешь Детка, я вытру их досуха Вспышки сыпятся на меня с небес Я вижу как шторм поднимается с моря И он всё ближе И он всё ближе Твой танец шимми раскачивает мою лодку Оставляю меня на берегу наедине со своей любовью Думаешь ли ты обо мне Где я сейчас Где я сплю, детка Чувствую себя так хорошо, но я стар 2000 лет погони дают о себе знать... Kings of Leon - "Closer"

Алан знал, чем все это закончится, с самого начала. Он знал все, что так старательно скрывали от него. О новых пяти терактах и нападениях, которые со дня на день должен был устроить Ватикан. Знал о покушении на королевскую семью Британии. О нападении на Вампирский Двор и еще о кое-чем. Но настоящей вишенкой на торте оказались его личное задание и ювелирное превращение Понтифика в полного козла отпущения. Старый идиот даже не догадывался о грандиозных планах Свилиона и продолжал отвлекать внимание на себя, пока магистр готовил свою персональную ручную зверюшку. Первой жертвой этой «зверюшки» должен был стать Кайрен Валгири. О да, к этому убийству Салливана готовили тщательно. Натаскали так, что будь здоров. Плюсом во всем этом было то, что он, наконец, смог окончательно разобраться в воспоминаниях своих предков и голова перестала напоминать бомбу с часовым механизмом. Минус был в том, что Свилион каждый вечер с упоением и со зверской методичностью имел его мозг на тему высшего блага, предназначения и особенности. Алан был впечатлен. Вещал мужик в полном одухотворении. Просто охрененный мотиватор. Только Свилион точно бы застрелился, если бы узнал, до чего на самом деле домотивировал Салливана. Но ни Свилион, ни Рид не могли прочесть его мыслей, и потому они не знали, как сильно желал Алан черного альфу. Они даже не догадывались о том, что бы он сделал с Кайреном. Он вылизал бы его с ног до головы. Вцепился бы зубами в крепкую загорелую шею и устроил бы настоящее родео на его чертовом восхитительном члене. Он бы впитал в себя каждый вздох, каждый стон. Спрятал бы от всего мира и исполнил любое его желание. Все, что угодно, любой каприз. Отдал бы все на свете за прикосновение к теплым губам. За запах разгоряченного тела и рассеянную улыбку. За блеск счастливых солнечных глаз и аромат кофе, запутывавшийся в его волосах. Все, что угодно, за этого мужчину, только за него. А они не знали и готовили его для убийства. Ведь его эмоции были пусты для них. А о единственной слабости старшего Валгири не знал теперь только конченный идиот. Они даже не сомневались в том, что Кай предпочтет добровольно подставить горло вместо того, чтобы убить его. В этом не сомневался и Алан. Он словно наяву видел, как его Ри закроет глаза и смиренно подставит ему свою шею. Он даст убить себя и позволит уничтожить все, за что сражался все эти века. Он позволит Алану все, и тот отлично знал почему. Причина у них обоих всегда была одна. И сегодня, наконец, наступил именно тот день, когда орден должен был получить то, о чем мечтал все эти годы. Вся патриотичная чушь, которой его пичкали весь последний месяц, свелась к грубому и грязному ритуалу пробуждения. Свилиону банально надоело ждать, и он решил, что для полного слияния Салливана и Искры нужен ритуал, который насильно заставит проснуться все его силы. Силы на самом деле не спали, а бились под крепким замком. Так же, как и огромный кусок воспоминаний, до которого Алан не мог никак дотянуться, но чувствовал на самом краю сознания. И этот весьма своевременный ритуал должен был помочь ему разобраться с последним кусочком головоломки. Тем самым, который имел его лицо и криво улыбался во снах. Именно поэтому он позволил привести себя в этот огромный каменный мешок в глубинах замковых катакомб. Вот почему он молча выпил кубок вина, преподнесенный Свилионом в качестве «подарка» преданному войну, который сегодня должен был навечно занять свое место среди других Мечников. Вкус наркотиков все еще горчил на кончике языка. Только он продолжал молчать. Сейчас Алан стоял в центре кровавых символов, окруженный самыми древними членами ордена, и глубоко дышал, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. А вокруг дрожал свет старых факелов, и насмешливо мерцали глаза Свилиона. Ведь он получил то, к чему стремился все эти века. С самой встречи с Ивоном Таль Анарсвилем. Таким прекрасным и холодным, словно вечная вьюга. Полным силой Небесных до самых своих краев и спокойным, как сама смерть. Он нес ее в себе, но отчаянно пытался сдержать ее разрушительные порывы. Он всегда смотрел на свой дар, словно на чудовище, и отчаянно боялся дать ей волю. Боялся потеряться в ее тьме. Ивон ненавидел свой дар и не желал давать волю всем своим силам. Алан не был таким. С самой первой минуты, когда он узнал о силе, которая медленно просыпалась в нем, он принял ее. Он не боялся окончательно раствориться в ней и щедро пользовался всем, что она могла ему подарить. Свилион смотрел в стылые глаза Салливана и с наслаждением думал о том, что этот мальчишка станет венцом творения. Он закрывал глаза на все творимые им жестокости и с удовольствием пил его ненависть. А ее с каждым днем становилось все больше. Она горела в этом мальчишке злым огнем. И самым сильным ее источником стал Кайрен Валгири. Алан возненавидел его именно так, как и желал Свилион. Наконец, наконец, все будет именно так, как и должно было быть столько веков назад! Когда из-за проклятого черного альфы он потерял свое идеальное оружие и вынужденно бежал, инсценировав свою смерть. Он ведь понял тогда, кто вырезал весь Млэк-Алаин и Белокаменный город. Он знал, что Валгири придет за ним и за его Мечниками. Ему пришлось пожертвовать слишком многим, чтобы спасти своих вампиров и уйти. Он отдал многое, чтобы снова поднять орден и восстановить свою власть. Только мир за это время успел сильно измениться. Появился проклятый трехсторонний договор о мире. Полное унижение и попирательство старых порядков. Люди подняли свои головы и объединились. Они разорвали мир на три части и возомнили себя равными вампирам и оборотням. А вампиры? Никчемная грязнокровная толпа, позабывшая свои вековые устои и былое величие. Они смешали свою кровь со всякой падалью и осквернили всю свою историю. Втоптали в грязь память обо всех тех, что когда-то отдали свои жизни за достойное будущее своих потомков. А чем ответили эти самые потомки?! Ну, ничего, он все исправит. Он изменит порядок в мире и перепишет историю. От новой эры его отделяет всего лишь один ритуал. После него изменится все, и в этом новом будущем место рядом с ним займет это восхитительное существо. Салливан исполнит любой его приказ. Он на блюдечке принесет голову Валгири. А Валентин станет милым прощальным подарком Понтифику. Такой услужливой, наивной и амбициозной крысе, которую он удавит в самом конце, когда ее услуги больше не понадобятся. Сейчас же ему нужно немного подождать. Совсем немного, когда его белокурый мальчик, наконец, сольется со своей Искрой и растворится в ней... Алан вслушивался в певучую молитву Мечников и вглядывался в темные провалы их капюшонов. Он смотрел на них и чувствовал, как с каждой минутой его еще больше ведет. Запах крови становился сильней, и от этого начинало тошнить. Сердце билось почти в горле, и нещадно ломило виски. Он уже с трудом держался на ногах, когда произошло это. Новый приступ, когда воспоминания схватили в свой капкан наяву. И теперь его больше не было в замке Мечников. Алан стоял и смотрел на кровавый восход Кайрена Валгири. Вдали от них и одновременно настолько близко, что слышал, как сумасшедше бьется сердце Ивона. И это было больно, настолько больно, что разрывало изнутри. Он видел бесконечную любовь в серебристо-голубых глазах. Он знал, как сильно любил Ивон. Он видел кончики пальцев, к которым так отчаянно тянулся Кайрен. Как выл и умолял альфа, бившись в своей клетке. Истерзанный, израненный, со сломанными крыльями, прибитыми к каменному полу разрушенной галереи. Ивон шептал и звал своего волка в последний раз. Он видел первые лучи солнца и знал, что это в самый последний раз. Так отчаянно жалел, что не успел сказать так много. Не сумел оправдать надежд и теперь бросал в одиночестве того единственного, кого сумел полюбить. Но хоть в последний раз он так мечтал ощутить вкус поцелуев и обнять своими крыльями. А ведь его глупый волк все еще не хотел осознавать, что это конец. Что времени для них больше не осталось. Оно и так было щедро к ним. А теперь взимало плату за каждую свою минуту. Но видят Небесные, он ни о чем не жалел. Только об одном, что подвел своего волка. Погнался за честью и, сохранив ее, предал его. Ивон смотрел на Кая и до самой своей последней минуты не желал видеть ничего, кроме его глаз. Он так хотел запомнить его. Унести с собой воспоминания о его голосе, о нежных руках, все его тепло, в котором он купался все это время. Пусть остаться одним лишь блеклым воспоминанием, но первой любовью в верном волчьем сердце. Потому что в обмен он отдал свое так давно. А за спиной белел рассвет, и он неумолимо приближался... Кайрен до крови ногтями царапал пол своей клетки и пытался вырваться из своих оков. Он клял, молил всех их об одной лишь жизни. Он выл, словно безумный, и все пытался дотянуться хотя бы до окровавленных кончиков любимых пальцев. Он клялся, что все будет хорошо, он всем сердцем верил в это. Верил, что успеет, но первые лучи коснулись израненных крыльев. Кай рвался из своих цепей из последних сил. Не чувствуя слез, текущих по лицу и не слыша тот животный рев, который рвался из груди. Перед его глазами все еще стояла последняя улыбка на нежных губах, и тихий шепот ввинчивался в виски. Люблю... И больной крик. Он рвет его сердце на куски. Он убивает в нем все человеческое, и металл гнется под обрушившейся силой. Только уже все равно. Слишком поздно, но он так отчаянно надеется, что кидается вперед. Пепел рассыпается на его руках, а вместе с ним умирает и он сам... Он умирает каждый день. Каждый час. Только смерть насмешливо обходит его стороной. Она не забирает его. А в груди день изо дня разрастается тьма. Она течет по венам и затмевает разум. В нем нет больше ничего человеческого. Нет ни желаний, ни эмоций. Он пуст и разрушен. Сердце его бьется, словно хорошо отлаженный механизм. Оно не ускоряется ни на мгновение, когда он входит в Млэк-Алаин. Оно не сбоит и не подает голоса, когда его когти рвут всех вокруг. Он пьет их кровь, вгрызается в их тела и не чувствует абсолютно ничего, когда смотрит в полные ужаса детские глаза. Он знает лишь, что любит слушать крики и чувствовать вкус их крови. Он любит запах горелой плоти и животные визги, когда горит Белокаменный город. Цепи звенят музыкой, когда ветер раскачивает трупы на навечно почерневших стенах. Любит холод зимних ночей и их тьму, потому что они скрывают в своих недрах его разорванных жертв. Их много, очень много, а вот покоя нет ни капли. Он ненавидит посеревшие руины старого замка. Потому что под его сводами их общая с НИМ могила. И он бесконечно влюблен в их безмолвие, потому что только там он может услышать ЕГО. Одна могила на двоих. Один холод для двоих и тьма, где их никто больше не разлучит. Они мертвы... мертвы... мертвы... - Ри! Голос, вырывающийся из груди, похож на крик сумасшедшего. Алан невидяще смотрит вперед и кричит, не в силах остановиться. Слезы текут по его щекам, и на лице такая мука, словно он умирает здесь и сейчас. - Ри! - он рвется вперед и не видит ошеломленные лица ничего не понимающих Мечников. Ридэус и Свилион изумленно переглядываются и переводят взгляды на Алана. - Не останавливайтесь! - орет своим Мечникам Свилион, - нужно довести ритуал до конца. Только Алан даже не реагирует на рявкнувшего на него Рида. Он невидяще протягивает свои дрожащие руки и словно пытается докричаться до кого-то. А с его губ продолжает срываться одно единственное имя. И в голосе Салливана столько отчаяния, столько боли и нежности, что пробирает до самых костей. - Ри... - Ридэус смотрит в пылающие холодным голубым цветом нечеловеческие глаза и понимает, кого этим именем зовет Салливан. Он был прав. Он ведь знал! Чего он никак не может понять, так это то, почему именно этот волк. Из всех мужчин на этой проклятой планете, почему именно этот?! Но ответа он так и не получает, потому что стоит Алану сделать еще один шаг, как кровавые письмена под его ногами вспыхивают холодным голубым светом. А в следующую минуту Рид ошарашено смотрит на серебристые кандалы на запястьях и такой же ошейник на шее Салливана. Его резко оттаскивает назад и цепями рвет к полу. Рид резко поднимает голову на Свилиона и видит точно такой же шок на его лице. А между тем зал буквально трещит от резко наполнившей его магии. Она отшвыривает их назад и воронкой скручивается вокруг рухнувшего на колени Салливана. Тот уже воет на одной ноте и пытается вырваться из сковавших его оков. Замок ходуном ходит под ногами. Вокруг завывает ветер, и огонь взрывается во всех факелах. Он ползет по стенам, охватывает весь каменный потолок и стремится к Алану. Стены трясутся, начинают рушиться одна за другой. Мечники только и успевают, что увернуться от летящих на них обломков. Свилион пытается в одиночку закончить ритуал, но при первых же словах его отшвыривает назад с такой силой, что если бы не Рид, то его размазало бы по стене. А печать под Аланом горит холодным белым светом. Она древними письменами вспыхивает на его оковах и жжет кожу. Раскаленными прутами ввинчивается в разум и безжалостно срывает последние блоки. Она сдирает с него кожу и оголяет нервы. И вот оно, вот здесь, прямо под толстыми вековыми плитами и ржавыми замками. То, что так милостиво было скрыто до этого дня. И всех этих воспоминаний так много, что он просто не выдерживает. Они ломают его под своей тяжестью. Рвут его душу снова и снова, оскверняют его плоть. Алан лежит, хватая ртом воздух, и с ужасом вглядывается в тот мрак, что хранит память. Теперь он видит это собственными глазами, проживает тысячи жизней за эти краткие минуты. Слезы душат его, и внутри столько боли, что она сжигает его. Он царапает пол, ломая ногти в кровь, и воет, не в силах выдержать. Из века в век, из года в год, покуда течет бессмертное время. Вечно бродить по земле, не зная покоя, не зная света. С ярмом проклятой на прекрасном челе. Рождаться и умирать в муках, не забывая ни одного дня. С гордостью, втоптанной в грязь, и бесконечной болью взирать. Скулить у ног сильных мира сего, вымаливая милости каплю... И безжалостные взгляды, когда оковы смыкаются на руках и шее. Он падает с небес, и в ушах грохочет ветер. Он заклеймен, проклят на веки. Он сброшен в самые недра тьмы и сломлен. Его белоснежные сильные крылья кровавыми ошметками волочатся по обожженной земле. Они рвут его волю, сжигают в прах, сковывая навек. Они клеймят его уста и вырывают глаза. Он слеп, и кровь течет из прогнивших ран. Проклятый, грязный, недостойный... Он заперт в своей клетке сотни лет, сотни веков. Бродя по миру в слабом, ничтожном теле. Лишенный всех своих сил и попытавшийся хоть как-то смириться. Он пытается найти свой путь среди людей, среди тех, кого совсем недавно оберегал под тенью своих сил. Чью дорогу благословлял нежным шепотом. И от того больней, когда они предают его. Он не ждет ни ненависти от них, ни страданий, ведь он был честен с ними, всегда помогал по мере сил и был справедлив. Только теперь людям плевать на все это. Их души чернее золы, чернее Бездны, и глаза их грешны. Когда это происходит впервые, он думает, что тысячу раз было бы милосерднее, если бы они убили его. Но он заперт в хрупком нежном теле, и девичьих сил не хватает, чтобы отбиться, чтобы спастись. Он не знает их лиц, не знает, за что они наказывают его. Они рвут его тело, втаптывают в грязь его гордость. Смеются над головой и сжигают его разум грязью своих поганых языков. Он помнит свои крики и мольбы, на которые не оборачивается никто. Они зажимают ему рот и, заломив руки, продолжают насиловать. Что им слезы и боль? В этот день он умирает впервые... «Из века в век, из года в год»... «Дагура»... Его больше нет. Он умирает с каждым своим рождением. Его сжигают, избивают камнями, и тело рвут дикие псы. Они травят его и уродуют лицо, потому что оно настолько прекрасно, что околдовывает не первого мужчину. Они ломают его кости и выворачивают кишки. Он замерзает с голоду глубокой зимой, потому что никому нет дела до обессиленной мольбы грязной нищенки. Света в его глазах больше нет. Там зарождается Бездна. Он ходит по земле, меняет города один за другим. Всегда один, получая плевки вслед и глухую ненависть. Он видит голод и смерть. На его глазах зарождаются и гибнут королевства. Он встречает начало вековой войны, которая унесет не одну жизнь. Только сам он давно уже мертв. Влача свое жалкое существование и запоминая каждый прожитый день. Потому что все они полны боли и унижений. Они наполняют его сердце тьмой и ненавистью. И в какой-то миг ее настолько много, что весь его былой свет захлебывается. Нет больше Небесного, есть только тьма, которая жаждет крови. Он вырвется на волю, чего бы ему это не стоило, он найдет выход из своей клетки. Он помнит! Он, наконец, все помнит. Гнева с ненавистью так много, что он взорвется, если не выпустит все это из себя. Он стоит на коленях и, вцепившись в собственные волосы, ревет так громко, как может. Выплескивая все, что накопилось за эти века. Магия рвется из-под контроля и бьет по стенам замка. От его рева содрогается вся земля, все вокруг, и крепкие стены не выдерживают. Они взрываются и выпускают из себя мощную волну магии. Она окатывает собой горы и плавит под своей жарой, а земля воет под ногами. Покрываясь трещинами и превращаясь в глубокие провалы. Ветер с корнем вырывает деревья, и стоит такой грохот, от которого рвет перепонки ушей. Магия осушает все вокруг и втягивается обратно. Стоит Свилиону с трудом продрать глаза, как он чувствует рядом окаменевшего от напряжения Ридэуса. Тот смотрит на что-то, не в силах и моргнуть. Старый вампир прослеживает его взгляд и захлебывается воздухом. Алан стоит на ногах, и цепи, удерживающие его, осыпаются пеплом. Он тяжело дышит, и влажные грязные волосы, упав на лицо, полностью скрывают его. Он сжимает кулаки, и плечи его начинают трястись. А через минуту глухую тишину рвет на куски дикий громкий смех. Он поднимает голову, и в ту же минуту за его спиной разворачиваются огромные грязно серые крылья. Перепончатые, а вместо костей видны золотые наросты. Рваные, местами похожие на сплошные лохмотья, которые трепещут на ветру, словно грязная ткань, с которой играет ветер. Он врывается в воздух и тянет руки к своей свободе. Слизывает с губ вкус ветра и смеется, словно сумасшедший. А на земле стоят разинувшие рты Мечники и смотрят на него. Он ловит их мысли, читает души и видит одни черные грехи. Они нравятся ему, очень нравятся. Потому он будет рвать их на куски так долго, смакуя на вкус их кровь и наслаждаясь их криками. Свилион и рта не успевает раскрыть, когда перед ним оказывается искаженное безумной улыбкой лицо его «Искры». Тот смотрит прямо в глаза, и впервые старый вампир каменеет от ужаса, потому что не может понять, что они выпустили... * * * Кристофер ненавидит чертовых Валгири, чертового Анарсвиля, чертовых Небесных и чертового Роберта Салливана, которому приспичило сделать его чертовым крестным отцом своего взрывного сынка. Ну чего ему не хватало его ФБР? Отстреливался бы сейчас в какой-нибудь горячей точке и был бы счастлив. Он, мать вашу, не подписывался участвовать в этом проклятом фэнтези имени Джона Толкина! Только вместо все тех же милых и родных террористов сейчас он на самой психической скорости гонял по крутым дорогам венгерских гор. Рядом сидел бледный, словно полотно, помощник и клялся задницей своего папочки, что никогда больше не сядет в одну машину со своим тронутым крышей командиром. Стиви был мальчиком весьма впечатлительным, но сегодня Крист и вправду превзошел себя. Нервы в последнее время частенько шалили. Видимо, признак неминуемой старости. Кайрен Валгири рванул, хрен знает куда, еще прошлой ночью. В Лондоне был взорван Тауэрский мост, в Эдинбурге вовсю полыхали целые кварталы и шли перестрелки. Власти подняли армию, гражданским скормили версию о террористах. На самом деле Аль-Каиде даже не снилось ТАКОЕ. Вампирский Двор пережил новое нападение и был почти уничтожен. Валентин вместе со своей парой исчезли, и Крист подозревал, что Ватикан добрался до них. И теперь это. После стольких дней, они, наконец, смогли вычислить местонахождение Мечников. После разрушения особняка Валгири и исчезновения Кайрена природа еще долго продолжала бушевать. Когда же Гор пришел в себя, он прихватил своих парней и рванул по следам своего альфы. Сам же Готфрид смотался в Волчий Двор к своим. Он подсознательно чувствовал, что все это связанно друг с другом и уже знал, что происходит. Спутники за считанные минуты выдали координаты эпицентра той чертовой хрени, которая творилась сейчас. Где-то в горах Венгрии, среди развалин замка. На большее этой треклятой железки не хватило. Все сигналы отрубило мгновенно. Роберту и Анрису он звонил уже из своего внедорожника. Следуя за целой оравой оборотней, вампиров и еще чего покрепче под предводительством Маркуса. Когда они рванули в сторону леса, Крист подумал, что повредился умом не только он. Но стоило им пересечь черный мост, как лес неуловимо изменился. Воздух стал острее, холоднее. Зеленое нутро леса постепенно расплылось и превратилось в заснеженный лес и линию горного хребта. Всю прелесть такого передвижения Крист просто не успел оценить, потому что за очередным поворотом, после того, как их разношерстную компанию пополнил Роберт с Анрисом и его вампирами, они все-таки добрались до первого поста охраны. Именно здесь их встретил напряженный до предела Гор со своими волками и размазанным по снегу кровавым пюре из трупов. - Э... - завис от этого зрелища Крист и повернул голову к серо-бурому оборотню, - я все понимаю, но, кажется, с твоим братом надо поговорить о его приступах ярости. - Если он еще не потерял рассудок, - не отрывая глаз от буквально перемолотых костей, глухо произнес волк. Второй блокпост встретил их точно так же. И когда история повторилась и на третьем, то Маркус окончательно потерял всякую надежду. Они добрались до замка в рекордные сроки и оперативно взяли его в кольцо. Не рискуя людьми, вампиры и оборотни первыми вступили на разрушенную территорию замка. Только то, что они встретили там, было не тем, чего они ожидали. Запах крови витал в воздухе и щекотал ноздри у самого подножия горы, но здесь он был настолько сильным, что душил собой. К нему примешалась вонь от разложений и тяжелый отвратительный запах гари. Обломки стен и куски расплавленного металла. Земля выжжена до пепла и покрыта тонким слоем инея. Туман полз по разбитым и окровавленным ступенькам. Здесь словно торнадо прошлось, которое с корнем вырвало деревья и расплавило камни. Они углубляются медленно и настороженно прислушиваются к далеким крикам и рыкам, от которых кровь стынет в жилах. Судя по всему, им точно в эту сторону. Только усилившихся криков им не удается достигнуть, потому что на их дороге стоит черный альфа. Он в своей звериной форме и стоит к ним спиной. Настолько напряженно и неподвижно, что ничем не отличается от огромной статуи. Он не откликается и не оборачивается, когда на плечо, покрытое черным мехом, ложится лапа брата. А Маркус на грани паники. Он тянет брата в последний раз, и когда тот не отвечает, то серо-бурый волк тоже оборачивается. Он захлебывается воздухом и нечленораздельно рычит, заставляя остальных вздрогнуть. Руины сплошь покрыты разорванными и выпотрошенными телами вампиров. Из их тел торчат собственные мечи. У некоторых отрезаны головы. Когда же они натыкаются на дерево, увешанное трупами, то Крист понимает, что это самый полный писец, который он когда-либо видел. Вампиры, словно марионетки, нанизаны на ветки, с которых все еще капает кровь. От обилия вывернутых костей, вспоротых внутренностей и содранных кож тошнит даже тех, кто в своей жизни видел слишком многое. Это настолько чудовищно, что все слова застревают в глотке. И Кайрен молчит. Он, широко распахнув глаза, смотрит на весь этот кровавый аттракцион и думает лишь об Алане. Среди всей этой кровавой каши нет только его тела, но он чувствует его и чувствует, как клубится тьма внутри. Она насмешливо скалится и тянет его все дальше. Он послушно следует на зов и даже не замечает других. Тонкая нить ведет его все дальше, глубже, где крики и звериное рычание становятся отчетливей. И вместе с тем, он улавливает дух тех, кого не желал бы больше видеть. Но Пожиратели там, и вместе с ними Алан. Кайрен кидается, не слыша за спиной голос брата. Он перемахивает окровавленные обломки стены и оказывается перед развалинами арены. Увиденное заставляет изумленно выдохнуть. Это огромный каменный амфитеатр, на дне которого группа Мечников пытается отбиться от целой своры Пожирателей. Но все это бесполезно, потому что Пожирателей больше и они сильней. Они ловят своих жертв и рвут их на куски. Они сдирают с них кожу и вгрызаются клыками в истерзанные тела, заставляя снова и снова выть от боли. Кайрен слышит, как рвется их плоть, слышит хруст костей и чувствует железный аромат крови. Их боль горько-сладким вкусом оседает на его губах. Он смотрит на них и узнает каждого. Он видит бледное лицо Свилиона, искаженное ужасом, и обреченные глаза Ридэуса. Он не может не знать всех тех, кто стонет под когтями монстров, потому что эти лица снились ему в самых темных кошмарах и веками терзали разум. Кай так долго охотился за ними, за их кровью, что теперь не может поверить собственным глазам. - Твою мать, - выдыхает Роберт, когда буквально минуту назад разорванные куски тел Мечников снова собираются и те опять на ногах. Живые и без единых царапин, чтобы снова попасть в когти сходящих с ума от запаха крови чудовищ. Они пытаются сбежать, кидаются к каменным ступеням амфитеатра, но их отшвыривает обратно. Протаскивая по окровавленному песку, прямо в лапы рычащих Пожирателей. Это настолько убийственное зрелище, что на низкий рык за своими спинами они обращают внимание не сразу. Но уже когда они его осмысливают, то, резко обернувшись, натыкаются на двух монстров, вылезающих из-за развалин. От мгновенного уничтожения парочку спасет низкий бархатный голос, который Кай в жизни не спутает ни с чьим другим. - О, а вот и спасительная армия нагрянула. И главное, как вовремя-то! Весьма тронут, мальчики. Он на корточках сидит на крыше арочного прохода и криво скалится, смотря своими светящимися голубыми глазами. Черты его лица расплываются и собираются вновь. Но принадлежат они уже не только Алану Салливану. С ног до головы одетого в черную одежду. С высокими ботфортами с металлическими вставками. В кожаной рваной тунике поверх такой же наглухо застегнутой у самого горла куртки. На его предплечьях металлические наручи, которые переходят на тыльные стороны ладоней и превращаются в черные когти. Двойной пояс из металла светится древними письменами, и на голове капюшон, который совершенно не скрывает металлического обруча на лбу, в центре которого холодным светом светится голубой камень. Он смотрит на них с тьмой во взгляде, и не остается больше никаких сомнений, кто перед ними в данную минуту. Он смотрит на них еще одно мгновение и, совершенно похабно подмигнув онемевшему Кайрену, раскрывает свои огромные крылья. Один взмах, и его с такой скоростью отрывает от земли, что они даже не успевают моргнуть. Он смотрит на них, и его ледяной смех гремит вокруг. Он ввинчивается в мозг и красной пеленой оседает там. Он полон жажды крови и ненависти. В нем так много тьмы, что сила, исходящая от него, придавливает их к земле. Когда же Кайрену удается снова вдохнуть воздух, то Алана больше нет. А вместо него слышны крики Роберта и Криста. Матерятся эти двое друг на друга самыми горячими портовыми оборотами, от которых краснеет даже Анрис. А у него все еще раскалывается голова, и они только что упустили Алана... опять. - Заткнулись оба! - рявкает он на них и, еле сфокусировавшись на возмущенно пыхтящих мужчин, зло цедит, - куда он рванул?! И что, черт побери, это было?! - Это был Дагура, и он рванул за своим мечом, - сухо чеканит Роберт и, прикрыв глаза, снова срывается на мат, - нам крышка. - Умолкни, истеричка! - раздраженно потерев переносицу, произносит Крист и оборачивается к остальным, - внимание, у нас красный код! Действуем в рамках запасного плана. Анрис - на тебе его меч. Тяни время, сколько можешь, хоть канкан ему станцуй в стрингах. Роберт - звони жене. У вас тридцать минут, чтобы быть на месте. Валгири, рвите жопы, но держите своего альфу подальше от Алана. - Ты и вправду думаешь, что я подчинюсь?! - рыкнул черный альфа. - Да, - отрезал совершенно спокойный Крист, - потому что сейчас важен ты, а не он. - Готфрид! - Я почти сорок лет Готфрид, - отрезал Крист и краем глаз взглянул на кирпичную морду Гора и Маркуса, бесшумно возникших за спиной своего взбешенного альфы, - он больше не тот Алан, которого ты знал. И вообще неизвестно, осталось ли в нем хоть что-то от прежнего Алана. Сейчас там полубезумный Небесный, и он будет рвать этот мир на куски. Ему плевать на невинных и грешных. Дагуре нужна кровь, и он утопит в ней всех нас, если его не остановить. А ты все еще носишь в себе его часть, и если он пожелает, то превратит тебя в свою марионетку. Если он призовет, то ты не сможешь ему противостоять. Понимаешь, Валгири? Он уничтожит все, что ты любишь, твоими же руками! - Нет, - не желая верить, помотал головой черный волк, - Алан не сделает этого. - Того, кого ты любил, больше нет. - Ложь! - рявкнул взбешенный альфа и рванул с места, - удавлю, сучье отродье! Крист даже не сдвинулся с места. Острые когти были уже в миллиметре от его равнодушных глаз, когда Кайрена резко отшвырнуло назад и, заковав по самую макушку невидимыми путами, погрузило в глубокий сон. - Извини, брат, - виновато прошептал Маркус и перевел напряженный взгляд на собранного Криста, - я не настолько силен, чтобы держать его так долго. - Сколько? - Минут сорок, и время уже пошло. - Делайте все, что можете, - сев в машину, произнес Крист, - но держите его на своей территории. Он не должен даже видеть Дагуру. - Ты думаешь, что Алана больше нет? - глухо спросил Гор. - Я не знаю, - опустив глаза, хрипло ответил Готфрид, - все зависит от того, сможем ли мы остановить его сейчас. - Как ты его остановишь, черт побери?! - рыкнул Гор и дернулся вперед, - с его мощью он сможет легко поработить твою душу! Крист криво ухмыльнулся и, захлопнув дверь машины, произнес, смотря в глаза молодого волка: - У мертвых нет души, волчонок... * * * В старом замке Анарсвилей совсем не ждут гостей. И потому, когда массивные дубовые двери слетают с петель и летят в разные стороны, прислуга и первоклассная охрана из весьма сильных вампиров, готовится драться. Хватает их лишь на первые несколько шагов, после чего неведомая доселе сила склоняет их к полу. Она давит на них и почти душит в своих черных тисках, когда в замок входит проклятый Небесный. Он даже не входит, а вплывает в полуметре от пола. С руками за спиной и каменным равнодушием на прекрасном лице. Он даже не обращает на них внимания, словно они грязь под его ногами. Вместо этого он отправляется вглубь светлого замка и, одним лишь взмахом руки уничтожив лежащий на пути огромный сад, оказывается перед запечатанными каменными стенами старинного склепа. Небесный склоняет голову к плечу и заинтересованно смотрит на вырезанные в камне пернатые крылья. Весьма красиво, особенно тонкая лента молитв, опутывающая их. Она защищает то, что спрятано внутри, но полностью рушится, когда металлический коготь проходит по камню, оставляя глубокую царапину. Она увеличивается на глазах и, превратившись в глубокие трещины, взрывается с громким грохотом. Стоит ему войти, как вдоль стен вспыхивают десятки факелов, освещая круглую комнату и каменный саркофаг. Там, внутри этой мраморной коробки, нет тела. Оно превратилось в пепел давным-давно, но здесь лежит последняя память. Он смотрит на белую плиту из-под опущенных ресниц всего лишь несколько секунд. После чего камень начинает гудеть и крышка слетает, с размаху ударяясь о стену. Парные клинки вылетают с мелодичным звоном и летят в его руки. Рукояти удобно ложатся в ладони, и он с любопытством рассматривает их. Тонкая и изумительная работа. Хороший баланс и крепкий металл. Он гудит в руках и узнает своего истинного хозяина. А на гладких, все еще острых лезвиях чернеют пятна крови. Он смотрит на них и сжимает рукояти. Металл звенит еще громче и накаляется докрасна. Клинки уже горят, охваченные огнем, и воздух пронзает настолько громкий визг, что выбивает все стекла в окнах замка. Небо чернеет на глазах. Оно громыхает, словно безумное, и окрашивается в алые всполохи. Стены замка покрываются трещинами, и скрипят старые деревья. Ветер воронкой окружает его и поднимает в воздух грязную пыль. Клинки вспыхивают в последний раз и ударяются друг о друга с оглушительным грохотом. Мгновенная вспышка ослепляет, и в небо устремляется холодное древо из сотен молний. Они разрывают тьму вокруг и взрываются над самыми крышами замка. Они продолжают реветь где-то среди свинцовых облаков даже тогда, когда в его руках холодно блестит покрытый письменами двуручный меч. Крестовина которого теперь похожа на его собственные порванные крылья, а рукоять черна, как зола. Длинное острое лезвие нервно звенит в предвкушении крови, и он чувствует эту жажду. Оно блестит под пламенем в последний раз и занимает свое место в ножнах на его поясе. А перед глазами маячат каменные обломки пустого саркофага. Он смотрит на них еще минуту, и обломки начинают плавиться. Они раскалываются на новые куски и бьются друг о друга. Вытягиваются и скрипят. И вот через мгновение на их месте стоит безликий ангел. С распахнутыми тонкими, почти прозрачными пернатыми крыльями и чашей в ладонях, в которой горит огонь. Склеп вокруг мраморного ангела тает и рушится, словно стеклянный. Он превращается в руины каменной беседки, покрытой цветущим плющом и вересковыми цветами. - Думаю, ему бы понравилось, - задумчиво произносит он и даже не оборачивается. - Это моя вина, - глухо шепчет Анрис и не отрывает глаз от расслабленной спины родного существа, - моя вина, что ты сейчас в таком состоянии. - Бедный, бедный Ани, - короткий смешок словно пощечина, - не успел там, не успел здесь. Всех вокруг подвел. Анрис давится воздухом, когда в следующую секунду его пригвождают к земле холодные нечеловеческие глаза. Проклятый скалится ему в лицо и, нежно проведя по щеке металлическими когтями, от чего по позвоночнику ползет ледяной ужас, все так же тихо продолжает: - Я слышу все твои мысли. Ты ведь не думал, что сможешь что-то скрыть от меня? Я знаю, чего ты так жаждешь, Ани. Он простил тебя, когда узнал о твоем предательстве. Знаешь, а ведь ему было так больно, Ани. Так больно, но он простил тебя. Анрис смотрит в такие нежные глаза и чувствует, как его трясет. Он не может отвести глаз от той Бездны, которая блестит на дне голубых глаз. Они тянут его в свое дно, рвут его сердце вновь и вновь. Он смотрит в них и видит залитое кровью лицо своего сына. В его ушах звенит его последний крик и бесконечная боль. - Он - простил, - нежно произносит Небесный и расплывается в отвратительном оскале, - только простишь ли ты себя сам? Это последнее, что он слышит. Когда Анрис смаргивает, на поляне перед мраморным ангелом нет никого, кроме него. Его руки все еще трясутся, и горло сдавливает соленый ком, когда он связывается с Кристом. Ноги больше не держат его, и белокурый вампир сползает на колени перед статуей. Невидяще смотря перед собой и не чувствуя, как становится мокро щекам. Перед его глазами все еще лицо Ивона и издевательски нежный голос Дагуры в голове. Он никогда не простит себе. Ответ был ясен им обоим с самого начала...