Запах Вереска

Закрой глаза, коснись меня Ты пахнешь соблазном и медом Исчезнет грязь осколков дня Ударит в гонг природа Крадется ночь как черный зверь Вибрирует в лунном свечении Скребется в дверь, стучит в окно Ей холодно одной Холодно одной Лаская ночь, коснись меня Имя тебе - искушение Дай мне! Больше, чем просто любовь Дай мне! Больше, чем страсть, Что проходит словно боль Я сгорю в огне Сгорю в тебе... Ария - "Искушение"

715 год. Драгмирия Ночь сегодня пропитана запахом крови. Ею дышит ветер, ею пропитана земля. Она вбивается в ноздри и травит легкие. Туманит разум и застилает пеленой глаза. Тропы еле различимыми тенями ползут по густому лесу и теряются в белом тумане. Сегодня лес молчит. Он, притихнув, следит за тем, что происходит в самой его глубине. Сейчас ни одно животное, ни одна ночная птица не смеет попадать на глаза дикому зверью, бушующему и жаждущему убивать. Но стоит раздаться очередному реву, как чаща словно вздрагивает от ужаса. Там, в глубине, тяжелый стон ломающихся деревьев теряется в зверином рычании и громких шипениях. Звон стали и крики перемешиваются, и льдом оковывают тело. И только тени бешено танцуют при всполохах огня, которым за секунду охватывается поляна, отрезая все пути к отступлению. Запах паленой рябины мгновенно заполняет воздух и душит, но сражение на поляне продолжается. Идеальная ловушка. Настолько тончайшей работы, что не оценить ее было бы верхом глупости. Вот Кайрен и оценил, сполна. Он был совершенно уверен, кому принадлежала эта идея. Слишком сложная для Валентина, слишком легкая для Анарсвилья, но подходящая одному единственному вампиру - магистру ордена мечников. Браво, найти соратников там, где это нереально. А он, идиот, недооценил опасность, наросшую за спиной. Тайная тропа в глубине волчих земель была самой безопасной дорогой, пролегающей через густые леса и горные перевалы. Длинная, но связанная почти со всеми важными городами и деревушками. Одна из ее ветвей пролегла через Лес Вздохов, прямо к Исмошу. Они должны были быть там уже через два дня, но вместо мятежного города их встретили мечники с пятьюдесятью солдатами. Бой длился несколько часов. Вампиры нападали, как свора бешеных псов. Лес за несколько минут наполнился такими звуками, от которых заледенела бы кровь у всех демонов Бездны. Волки не ждали атаки, и это сыграло на руку мечникам. Они дрались, не щадя себя и совершенно не жалея врага. Разрывая на куски, щедро омывая землю алым. Всего лишь десять оборотней против целой армии, которая «чудесным» образом смогла просочиться на их собственную территорию. Надо было вырезать весь Совет в первый же день, когда они выбрали его, но Маркус не позволил. И теперь он бессильно наблюдал за тем, как его братья и их дети, которых он помог вырастить, умирали один за другим. Мучительно, долго, харкая отравленной кровью, но даже так они умирали в бою, как истинные сыны его клана. Лес снова вздрогнул, испуская очередной стон и треск разрывающихся деревьев с запахом обожженной земли. Дикие вопли не переставали разрывать воздух, и теперь к ним то и дело присоединялось рычание взбешенного зверя. Необузданного, дикого и отчаянного. В самом сердце леса сейчас шел бой. Последний оставшийся в живых черный зверь продолжал драться и рвать хладных, как тряпочных кукол. Весь измазанный в крови, с вздыбленной на загривке шерстью, порванной туникой и многочисленными ранами, Кай уже мало обращал внимание на яд, медленно проникающий в тело. А его сейчас было слишком много. Три стрелы, торчащие из-под лопатки, одна на бедре и еще одна под ребром. Рваный порез от мечей и искалеченная Черным Огнем* правая часть морды. Но, несмотря на это, он будет стоять и дальше. До тех пор пока бьется сердце, пока по жилам течет огненная кровь и пока на заре не закроются его глаза... * * * Закат давно уже перетек в прохладную ночь. Ветер невесомо колышет порванные занавески. Он свободно проникает через распахнутое окно и гуляет в освещенной только огнем очага комнате. Это единственный мало-мальски целый дом во всей деревушке, которую бросили спешно сбежавшие от волков люди. Маркус лежит на разворошенной постели и, не моргая, смотрит на почерневший от копоти потолок. Мыслей нет, только воспоминания о темноволосой хладной. Ее лицо стоит перед глазами, а голос ввинчивается в уши. Она осталась там, среди своих воинов, где ей самое место, а он здесь, на своем месте. Только надолго ли? Ведь слушок о том, что он закрыл собой вампира, скоро всю стаю обойдет. И то, что она держала его на руках и пыталась вылечить, - тоже. Глупо... Столько скрывать, чтобы вот так просто попасться. Удивительно, что его вообще не бросили там умирать, а увели и заботились с таким рвением. Только в глаза старый Сагул старался не смотреть, когда перевязывал рану. Да и плевать. Он все равно устал уже притворяться. Бессильно закрыв глаза, Маркус пытается отрешиться от всего, но не получается. Диана... Она везде... Ее шепот в ветре, ее запах все еще щекочет нос, а в ушах - биение ее сердца. Это наваждение не отпускает его ни на минуту. Оно становится только сильней. Он настолько уходит в сладкий дурман, что совершенно не обращает внимания на тяжелый скрип двери. А зря, потому что на пороге стоит она. Диана смотрит на него, прислонившись к дверному косяку. Бледный, с синяками, залегшими под глазами, сжатыми в тонкую линию губами и нахмуренными бровями. Его глаза закрыты и, кажется, что он спит, но это не так. Она чувствует, как быстро бьется его сердце, как трепещут его ноздри, когда он улавливает ее запах, но от этого еще больше хмурится. Он лежит под медвежьей шкурой, его грудь перевязана, и на ткани уже видны капли высохшей крови. Она смотрит жадно, затаив дыхание, и колени ее дрожат. Потому что от осознания того, что этого идиота мохнатого в любую минуту может не стать, ее корежит. Этот страх буквально выворачивает все ее нутро наизнанку. Ей уже плевать, что скажут другие. Плевать на то, что скоро придется разбираться с последствиями, плевать на оборотней, которыми кишит это место, и на то, что они могут в любую секунду почувствовать ее. Ей бы сейчас уйти, но вместо этого ноги несут ее вперед, а руки, дрожа, тянутся к нему. Чтобы самыми кончиками пальцев прикоснуться к растрепанным и влажным от пота волосам. И стоит ей лишь оказаться так близко, как крепкие руки молниеносно смыкаются на тонких запястьях, и глаза резко распахиваются, чтобы через мгновение удивленно расшириться от неверия. - Ты не... Ему просто не дают сказать хоть слово, и дрожащие губы накрывают его собственные. Они все еще хранят вкус ее слез, но даже за все золото мира Маркус не захотел бы сейчас оторваться от них. Вопросов больше не остается, и на них банально нет времени. Она здесь... Пришла, несмотря на то, что это сущее самоубийство. Такая храбрая и настолько же безумная. Страстная, нежная и желанная до дрожи. Маркус просто не может заставить себя оторваться от нее. Впервые в жизни он так теряет голову. Он жадно сминает ее рот, и язык уже вовсю вылизывает ее собственный. Острые клычки ранят его губы, и капли крови стекают на подбородок, а она, потеряв голову, вылизывает их и урчит, как дикая кошка. Она не успевает даже пискнуть, как ее просто затаскивают на постель и уже через секунду подминают под себя. Она лишь глухо стонет и, закинув ногу на его бедро, еще больше тянет к себе. Ближе, чтобы вжаться всем телом и почувствовать каждый изгиб, каждую линию. Пусть даже через весь этот ворох ненужной сейчас одежды. Главное - это прижаться так сильно, чтобы кожа к коже, насквозь пропитаться запахом друг друга и оставить метки, чтобы больше никто и никогда не посмел посмотреть, не смел даже прикоснуться. Маркусу мало. Он отрывается от припухших алых губ и, глухо рыча, начинает вылизывать ее шею. Он рвет шнуровку на ее жилете и, разорвав воротник черной рубашки, спускается ниже. Его руки гладят каждый миллиметр ее тела и все больше обнажают. Лаская изящную линию плеч и покусывая тонкие ключицы. Одними лишь укусами вырывая из нее тихие вздохи и всхлипы. - Диана... Шепот сладкой патокой льется в уши и усиливает давно уже переливающееся за край возбуждение. Оно сжигает их изнутри и вырывается потоками жадных ласк и громких стонов. Она бьется в его руках и изгибается, царапая крепкие плечи. Мир расплывается перед глазами и взрывается под веками миллионами разноцветных брызг, стоит только почувствовать его член в себе. Боль пронизывает от макушки до пят. Она раскаленным железом ввинчивается в разум, заставляя скулить и отросшими когтями царапать блестящую от пота спину. Острые клыки вонзаются в шею и заставляют зашипеть и еще больше потерять голову. Потому что ее запах становится еще более сильным. Он похож на сладкий мед, и Маркус пытается до капли вобрать его в себя. Слизывать его с упругой груди и нежного живота. Каждый толчок вырывает судорожный вздох. Еще и еще, пока не превращается в глухие стоны. - Марк, Марк, Марк... - нет, Диана больше не кричит. У нее больше нет на это сил. Они растворились в его руках, под его губами и бешеными движениях, от которых кровать скрипит так, что скоро просто рухнет под ними. - Люблю... - рычит оборотень и, сгребая ее в охапку, сажает на себя. С силой проведя по тонкой спине и вырвав очередной стон, наматывая на кулак длинные волосы и еще глубже толкаясь в нее. Ловя губами каждый вздох, каждый нервный шепот и все больше растворяясь в ней. Нежные руки обвиваются вокруг шеи и прижимают так близко, что между их влажными телами не остается даже миллиметра. Ноги сильней сжимают его бока, а губы чувственно покусывают кончик уха, и нервный шепот прерывается лишь очередным стоном, что невозможно удержать. Она трется об него, ластится и, запустив пальцы в его волосы, движется так медленно. Улыбаясь, прикрыв глаза и откидывая голову. Диана пьет сладкий нектар, запретный для всего ее рода, и, Бездна побери, не может понять, какого хера она так долго отказывалась от этого. О, если бы она только знала, как это будет, то давно уже завалила бы этого проклятого волка. Еще тогда, когда впервые почувствовала запах зимнего леса и посмотрела в темные глаза. Такие блестящие и горящие безумием сейчас. Плавящие ее кожу и ломающие весь самоконтроль... * * * Ивон сходил с ума. Нет, внешне командир мечников продолжал оставаться невозмутимым и, как всегда, замораживать одним лишь взглядом, но тьма внутри металась и рвалась, как бешеная. Она когтями вцепилась в него и раздирала в клочья, воя и требуя выпустить ее. Ей было плевать на все доводы рассудка, был только дикий гнев и страх. Он засел в мыслях неясным силуэтом и не оставлял его ни на минуту. И дело здесь было отнюдь не в семье или в сестре. Причиной был Кайрен. Только из-за него так бесновалось чудовище, сидящее в его теле. Кровожадное, дикое, жестокое и не имеющее ни капли сострадания, оно тянулось к черному альфе. Ластилось, как ручное, и готово было есть с его руки. Оно бы с благоговением приняло с рук мужчины даже смерть. Здесь, как ни странно, и Ивон, и его тьма были едины. Они оба любили златоглазого волка и готовы были ради него на все. А теперь чудовище металось, потеряв голову. Оно чувствовало боль альфы и бессильно билось в своих оковах, пытаясь взять над ним контроль и, разорвав мешающих ему сейчас глупых вампиров, помчаться на помощь. И Ивон терпел, сжав челюсти так сильно, что был слышен скрип его удлинившихся клыков. Магистр, даже если и обратил на это внимание, то никак не отреагировал. Он давно уже не мог читать своего ученика, и это с каждым днем все больше тревожило его. Но все вопросы сейчас могли подождать, потому что он, наконец, получил свой желанный приз. Так что, скоро можно будет опять вернуться в родные горы и забыть о назойливых псах и раздражающих идиотах Вампирского Двора. Одного взгляда на слишком довольный прищур хитрых глаз хватило, чтобы понять, конец этой странной поездки ему не понравится. Их было всего лишь четверо. Он, магистр и еще двое сопровождающих их солдат. Но его мечников не было. Магистр отправил их в совершенно другом направлении, ничего не объяснив, и приказал ему следовать за ним. Ивону все это совершенно не нравилось. Его воины ушли по приказу учителя, и, будучи не с ними, он не мог сдержать их. К окончанию ночи следующего дня они уже было далеко от Брезигара. Обогнув Железный Лес и двинувшись дальше, они направились к смутно знакомым землям. Только увидев очертания высоких городских стен, стало ясно, ЧТО это за место. Это был Тарахин - город, где все это началось. Ивон очень хорошо помнил ту ночь, когда ему и его воинам впервые пришлось в одиночку отбивать город. И тот момент, когда он впервые встретился с блеском золотых глаз. Теперь же все это казалось таким далеким. С трудом держа себя в руках и мягко опустившись перед распахнутыми воротами, он сложил крылья и послушно последовал за старым вампиром. Их здесь ждали... Люди почтительно кланялись и не смели поднимать на старшего хладного взгляд, но от него они не отрывали глаз. Смотря с узнаванием и обожанием, от которого хотелось дернуться. Заметив его хмурый взгляд, магистр тихо засмеялся и, насмешливо сверкая рубиновыми глазами, произнес: - Слава не отстает от тебя ни на шаг, ученик. Но шутить или огрызнуться Ивону вмиг расхотелось. Лицо за секунду стало каменным, а глаза полыхнули алым. Чудовище внутри настороженно замерло и подобралось, источая такую ненависть, что грудь сдавило тяжелым обручем и стало трудно дышать. Рука сама легла на меч. - Зачем мы здесь? - не отрывая напряженного взгляда от небольшой узкой двери одного из сооружений внутренней стены, к которой их вел подобострастно раскланивающийся человек. - Чтобы забрать «подарок», так любезно предоставленный нам нашими злейшими друзьями, - то презрение, с которым он буквально выплюнул последнее слово, заставило напрячься еще больше. Но спросить, о ком шла речь, Ивон так и не успел, потому что за спиной услышал громкие голоса своих воинов и голос Ридэуса. - Командир! - окликнул тот и, заметив учителя, быстро поклонился, со всей гордостью произнеся, - милорд, ваш приказ выполнен. - Великолепно, - протянул магистр и, хмыкнув, последовал за человеком. Стоило им пройти вперед, как Ивон отдернул своего воина. - Какой приказ? Где вы были?! Отвечай! - чуть ли не шипел постепенно теряющий над собой контроль вампир. - Тихо, командир, - насмешливо произнес Ридэус, и его глаза блеснули при свете факелов, - одного пса бешеного отлавливали в Лесу Вздохов. Белокурый вампир побелел. Он слышал голос молодого вампира и продолжал идти по узкому коридору, спускающемуся в сырые темницы города. Мечник уже знал, кто ждал его там, и от этого сердце сковывало льдом. Он чувствовал его и уже заранее сжимал ладони, совершенно не замечая, как отросшие когти до крови впиваются в кожу. - Верткая сука! - зло зашипел рядом вампир, - трех наших положил, командир. Идриса, Трина и Лурса. Я еще молчу о тех солдатах, что были с нами. Ну, ничего, теперь-то никуда не денется. Они прошли мимо многочисленных тяжелых дверей и, свернув за поворотом, вышли к огромной двери из зачарованного серебра с толстым висячим замком. Перед дверью стояло пятеро вампиров. Увидев их, они почтительно кивнули и отошли, давая дорогу. Зазвенела связка ключей, и после тяжелого скрежета замка дверь медленно отошла, открывая вид на небольшую сырую камеру. С низким потолком и грубыми шершавыми стенами, по которым стекали тонкие ручейки грязной воды. Спертый запах перемешивался с отвратительной вонью разложений и сладковатым запахом отравленной крови. И среди всего этого смрада и грязи к противоположной стене было пригвождено мужское тело. Огонь, вспыхнувший во всех факелах, моментально озарил толстые цепи из зачарованного серебра, на которых висел истекающий кровью мужчина. Его голова безвольно висела на груди, закрывая лицо спутанными грязными волосами. Разорванная туника, торчащие из ран обломки стрел, рваные порезы. Он еле дышал, а сердце билось через раз. - Так, так, так, - насмешливо произнес старый вампир и, поморщившись, взглянул на пленника, - не такой ты и непобедимый, м? Ответом ему стал хриплый каркающий смех. Оборотень поднял голову и, сплюнув кровь прямо под ноги посиневшего от гнева вампира, насмешливо произнес: - Так, так, так... Это и есть сиятельный магистр ордена тех сучонков, которых я сегодня давил? Я разочарован... То презрение, с которым было произнесено все это, взбесило магистра до черных кругов перед глазами. Он наклонился вперед и, взглянув в невидящие глаза оборотня, зашипел сладким голосом. - Ну что ж, я это переживу, а вот ты - нет. Ведь Валентину без разницы, в каком виде тебя получить, пес. Ты умираешь... Медленно и мучительно. Готов поспорить, что ты еле сдерживаешься, чтобы не выть, как сопливый щенок. И знаешь, кого надо благодарить за это? Твоих дорогих хозяев, которым ты просто надоел. Сегодня твой черед, а завтра... Его многозначительное молчание сказало все. Это вконец довело Кайрена. Он дернулся в своих цепях и, рыча, подался вперед. - Ты только подойди ближе, - голос приобрел звериное рычание, а на разбитых губах появился безумный оскал, - освободи и подойди ближе. Я вырву твое сердце и заставлю тебя сожрать его. - Мечтай, щенок, и наслаждайся своей последней ночью, - усмехнулся старый вампир и, растянув тонкие губы в злой ухмылке, вышел прочь. Никто из них так и не заметил стоящего в тени белокурого мечника. А он смотрел, и с каждой секундой взгляд его становился ожесточённее. Кайрен не видел его. Он слепо щурился и пытался найти его, но не мог. Он чувствовал присутствие вампира. Его оцепенение и то ледяное бешенство, которое разливалось внутри. Правая часть лица была в ужасных глубоких ранах. Кожа почти слезла, а левый глаз, получивший удар от клинка, почти не видел. Раны совершенно не заживали, и Ивон, будто на собственной коже чувствовал, как выворачивает от боли его волка. Тьма внутри зарычала низко, опасно и возжелала крови... Сознание мутнело с каждой секундой. То выплывая из вязкой тьмы, то опять проваливаясь в нее. Тело горело, словно его сутками держали в огне. Мышцы выворачивало от дикой боли, суставы лопались, словно сухие ветки старого дерева. В нем тек яд серебра и рябины. Они травили медленно и мучительно, заставляя до боли сжимать зубы и царапать ногтями камень. Глаза жгло, будто в них воткнули по раскаленному пруту и пытались пропихнуть их дальше. Цепи не давали исцелиться и мучили его волка, бессильно бьющегося о стены своей клетки. Тошнотворный запах гнили и крови забился в нос, и от этого тошнило еще больше. Но, несмотря на это, Кайрен продолжал неподвижно висеть на своих цепях. Потому что каждое лишнее движение взрывалось новой болью. Она проникла в каждую клеточку тела и сводила с ума. Как и обещал старый вампир, черный альфа медленно умирал. Даже если за ним придут и каким-то чудом вытащат, ничего не изменится. Яд прочно въелся в тело и теперь медленно подбирался к сердцу. Сжимая его сильней и буквально раздирая на куски. Да, обидно было подыхать в такой убогой норе и в таких обстоятельствах, но выбирать было не из чего. Единственные три вещи, которые все еще держали его на этой стороне грани, были брат со стаей, жажда мести к Совету и, самое главное, перед чем меркли предыдущие причины, - Ивон. Черный альфа знал, что будет с ним после того, как перестанет биться сердце, и от собственного бессилия хотелось выть и рвать всех вокруг в клочья. А меж тем, запах так полюбившихся цветов становился все сильней. Воспоминание, подкинутое больным разумом? Нет... Шаги этого существа он мог распознать из тысячи других, и они были уже совсем близко. - Ивон... - имя сорвалось с кровоточащих губ еле слышным шепотом, но его услышали... Больше нет никаких законов, никаких рамок и угрызений совести, и с этим он полностью согласен с сидящей внутри тьмой. Ей плевать на все узы, на условности и на долг. Для них обоих сейчас имеет значение только мужчина, умирающий в сырой камере, и чтобы добраться до него, они готовы сравнять с землей весь этот жалкий городишко и вырезать всех его обитателей. Одного за другим, медленно, мучительно, заживо сдирая с них кожу, чтобы и они чувствовали ту невыносимую боль, которую чувствовал его альфа. Белокурый воин, одетый с ног до головы в черное, скользит между теней замка. Он незаметно просачивается в казармы и без единой эмоции на лице режет горло так неосмотрительно вставшему на его пути солдату. Жертва сползает по стенке, хрипя и с шокированными глазами хватаясь рукой за горло. Через минуту он уже испускает дух, а его палач неслышно идет дальше. Сердце Ивона бьется спокойно, дыхание ровное, его еле можно услышать. Только горящие неестественным голубым глаза выдают бешенство, которое жрет его изнутри. Впереди слышны голоса и веселый хохот обсуждающих оборотня, подыхающего в темницах прямо под ними. И какой-то остряк предлагает содрать с него шкуру. Мол, выйдет такой шикарный трофей. Только этот хохот застревает в глотке зарвавшегося сопляка, когда факелы резко гаснут, и дверь с громким лязгом захлопывается. Надо отдать воинам должное - они реагируют мгновенно, но все равно слишком поздно, потому что во тьме уже блестят совершенно дикие глаза. Их крики никто не услышит, никто не придет, и спасения не будет. Стражники проходят мимо, они спешат в столовую и пока не знают, что после своего возвращения в казармы найдут только зверски вырезанные тела своих товарищей и кровь, окрасившую стены и блестящую на полу. Хотя, до того как будут найдены трупы, у замка будет куча других забот. А до этого Ивон еще должен добраться до своей цели. И вот здесь уже начинается десерт. Стража у двери темницы и дверь из зачарованного серебра. Его замечают мгновенно и, поняв намерения, обнажают клинки. Вампиры не знают, кто перед ними: человек или хладный. Его запах скрыт под сотнями других и сбивает с толку своей какофонией. А вот Ивону уже надоело возиться с этим отребьем. Он движется быстро, каждый выпад скуп и тем резок. Звон металла и поднятый крик заставляют действовать быстрей. Мечи скрещиваются с отвратительным лязгом, коридор сразу же наполняют сладковатый запах и звуки рвущейся плоти. Кто-то пытается вырваться и поднять тревогу, но его впечатывают в стену с такой силой, что слышен хруст ломающихся костей и дикий вой. Коридор узок, и это только на руку Ивону, потому что никому из них не удастся использовать магию, при этом, не причинив вред себе. Самому ему сейчас эта магия, что пятое колесо телеге. Вместо этого он щедро окрашивает стены вокруг в алый. У него всего лишь несколько минут на то, чтобы разодрать глотку последнему противнику и высвободить Кайрена. Он спешит, и руки впервые за всю эту ночь дрожат. И совсем не из-за того, что он сделал, а потому что он чувствует, что оборотню осталось слишком мало времени. Он с нетерпением врывается в камеру и на одеревеневших ногах бредет к Кайрену. - Кай... - шепчет онемевшими губами и, выронив меч, дрожащей рукой тянется к лицу, изуродованному глубокими и успевшими уже загноиться ранами. Но волк не слышит его. Он горит в лихорадке и уже уходит. Жизненная нить с каждой минутой утоньшается и скоро лопнет, оставив после себя только истерзанное тело. Мечник просто физически чувствует его боль. Он делит ее пополам, и теперь словно это его самого так выворачивает. Настолько невыносимо, что хочется заскулить. Вместо этого, пальцы сильней стискивают рукоять второго меча и, подняв лезвие, глухим ударом опускают на кандалы... Повозка минует городские ворота с такой легкостью, что даже не верится. Однако чему тут удивляться? Ведь полгорода сейчас пытается потушить горящие казармы и оружейную. В ночной тьме Тарахин опять блестит в языках пламени, но на этот раз у Ивона нет для него жалости. Пара гнедых коней несется сквозь густой, пропитанный холодом и мглой лес. Хлыст с безжалостным свистом рассекает воздух и опускается на их темные спины, заставляя перейти на сумасшедшую рысь. Сердце Ивона сейчас бьется, наверное, так же загнанно, как и у этих животных, но он не обращает на это внимание, а чуть ли не каждую минуту оборачивается, бросая взгляд на того, кто лежит на дне повозки. На мягком сене и укрытый темным плащом, в попытке согреть леденеющее тело. Но все это бесполезно, потому что Ивон чувствует, как замедляется стук чужого сердца. Оно еле слышно... Так слабо, что руки снова начинают дрожать. И, чтобы не сойти с ума, он еще быстрее гонит коней. Они скачут всю ночь, не останавливаясь и не стараясь сберечь сил. Погони пока еще нет, Ивон их не чувствует, но это только пока. Когда же в замке хватятся его, то он уже будет очень далеко. * * * Глупая улыбка не сходила с ее лица всю дорогу. Совершенно наплевав на бдительность, она парила во все еще темном небе и с упоением вдыхала прохладный воздух. Стоило только прикрыть глаза, как в мыслях опять всплывал Маркус. Его руки, губы, почти звериное рычание и поджарое тело, способное свести с ума любую женщину. О, она была готова вылизать его с ног до головы. Его запах кружил голову больше, чем хмель девственной, все еще не отравленной пороками крови. Он был сладок и желанен. Ветер трепал распущенные темные волосы и диким эхом разносил ее звонкий смех. Диана была счастлива, и предстоящие перемены ни капли не страшили ее. Потому что она была абсолютно уверена в том, что все будет хорошо. И первым шагом к этому «хорошо» была предстоящая встреча. Брезигар все еще кое-где продолжал дымить. Его разрушенные башни уродливыми каменными зубами скалились под бледным светом луны. Стены, покрытые трещинами, но в основном уцелевшие, ворота наглухо закрыты, и стража беспокойно всматривается в ночь. Но врагов этой ночью не будет, сейчас с ними разбирается Маркус. Ее же они легко впускают, лишь услышав ее кровь. Девушка почувствовала их сразу же, как опустилась перед дверью отведенного ей дома. Все двадцать ее лучников сейчас собрались за этой дверью. Она слышит бешеный стук их сердец и то напряжение, которое витает в воздухе. Оно тяжелым камнем лежит на их плечах. Они еще вчера поняли, что происходит. Видели и волка, кинувшегося наперерез предназначенному ей ядовитому клинку, и то, как она пыталась спасти его. Она предала их всех. Переступила все законы и готовилась последовать за существом, которого ненавидел весь их род. Хм, видимо, у них в крови находить свои пары среди тех, чье одно лишь имя уже проклятие. В этой страсти она не далеко ушла от брата. Глубоко вздохнув и незаметно мазнув пальцами по рукояти меча, она уверенно шагнула в дом. Тяжелая дверь со скрежетом захлопнулась за спиной, оставив ее один на один с шокировано глядящими на нее мужчинами. Стоило только сосредоточиться, и чары спали, позволив запаху сильного оборотня заполнить всю комнату. Он окутывал ее с ног до головы, въелся в кожу и саму душу. - Госпожа? - пораженно выдохнул молодой капитан, с неверием уставившись на совершенно равнодушно и спокойно разглядывающую их хладную. Но Диана продолжала упрямо молчать и смотреть на них с холодом. Их мнение ни капли ее не интересовало, она уже сделала выбор. - Пара - есть вечность, - после долгого молчания, наконец, произнесла она, - это высший дар Небесных. Их благословение и надежда. Отрекшийся от нее теряет себя. Поднявший клинок на нее будет проклят миром этим и миром иным. Она выше власти, выше морали, выше предрассудков. Единственная, вечная, любимая... Это закон и слово Небесное, ибо сие есть истина. Знакомые слова? Молчание, воцарившееся после этого, было гробовым. Все знали, откуда был этот отрывок. Самые первые и древние законы, писаные рукой Небесных. Истина, которой руководились многие века до того, как три расы начали войну. Со временем о ней забыли. Новый мир жил новыми правилами и не нуждался в старых, только вот от этого старые законы ничуть не ослабли. Скольким из них пришлось собственными руками погубить своих единственных? Скольким эта проклятая война сломала жизнь и стала проклятием? Она не принесла ничего, кроме боли и крови, отняв у них право на выбор, сделав несчастными и одинокими на долгие века. Потому что, отказавшись от своих пар, они просто теряли право встретить их души снова. Диана смотрела в глаза своих воинов и ясно видела, что сумела докричаться до них. Ведь часть них знала, что это такое, а другую в ближайшем будущем уже ждало. Она напряженно ждала их решения и незаметно выдохнула, когда все они опустились перед ней на одно колено и, вытащив мечи, опустили их к ее ногам. - До последнего вздоха, - опустив головы, твердо произнесли вампиры, и глаза их налились кроваво красным. - Впредь и навсегда, - произнесла хладная, совершенно не скрывая гордости за них... * * * - Я не могу потерять тебя, Кай! Но надрывного крика никто, кроме него, больше не слышит. Ивон судорожно прижимает к груди окровавленное и холодное, как лед тело, пытаясь хоть немного облегчить боль своей пары и излечить его раны. Но они отказываются исчезать, наоборот, еще больше кровоточат. Кайрен такой холодный и это неправильно. Ведь он оборотень, он волк и никогда не мерзнет. Его кожа всегда пылает, она похожа на весенний костер, который всегда греет и топит лед, сковывающий Ивона. Его руки всегда ненасытны, они хватают почти что грубо и сгребают в жаркие объятия, а глаза смотрят с наглой смешинкой. Это всегда будоражит и заставляет замереть в предвкушении. Его голос мягкий, дразнящий, с легкой хрипотцой теплой волной возбуждения горит внизу живота. Он всегда рядом, въелся в кожу, бьется в самом сердце, он воздух, которым Ивон дышит. И сейчас этот воздух отнимают у него. В этой глуши леса, отрезанный от всего мира, далеко от своей стаи и, не ожидая помощи. Он тихо гаснет на руках у близкого к безумию белокурого мечника. Он больше не слышит, как зовет его вампир, он почти не дышит, и сердце с каждой минутой бьется все реже. Рассвет давно уже погасил звезды и крадется с востока. Он приносит с собой серые тучи и холодный ветер. В нем слышаться раскаты грома и беспокойный шелест сухих листьев. Туман змеиными кольцами обвивает лес и хрупкой стеной отгораживает вход в пещеру, где прячутся двое мужчин. Телега с лошадьми стоит забытой у самого входа, и сейчас до нее никому нет дела. Вампир не замечает ничего вокруг. Ни грохот, от которого, кажется, уже дрожит земля, ни дождь, что потоками льется с неба. Ни даже костер, который возрос настолько, что его языки лижут низкий потолок их убежища. Вампир сидит у самого огня и, укутав в свой плащ альфу, пытается согреть его. Он судорожно гладит спутавшиеся и грязные волосы, нежно касается губами воспаленных ран и все сильней сжимает челюсти. Жизнь медленно уходит из его рук, и Ивон знает, что ему не спасти ее. Если только... От одной лишь мысли внутри все замирает. Чудовище внутри скулит и царапает от боли. Оно готово на все, лишь бы его мужчина жил. Оно заплатит любую цену, ведь оно выбрало ЕГО так же, как и Ивон. Они любят его так сильно, что не хватит слов, чтобы описать, не хватит эмоций, чтобы передать, как это ярко, как сильно и безумно. Но цена за эту любовь будет высока, и все равно они готовы заплатить ее, чтобы удержать рядом. Глубокий вздох, и безумная скачка мыслей прекращается. Вместо нее холодный расчет и железная уверенность. Выбор сделан уже давно, и только надо сделать последний шаг. Осторожно опустив свою ношу на пол и, выпутав из плаща бессознательное тело, он начинает медленно раздеваться. Не отрывая глаз от посиневших губ и изуродованного лица альфы. Времени осталось совсем ничего, но теперь Ивон не боится. Пальцы больше не дрожат. Они уверенно расстегивают застежку за застежкой. Тянут за завязки кожаных шнурков и медленно обнажают молочно белые плечи. Черная куртка ложится на пол, за ней и рубашка, оставляя его по пояс обнаженным. - Ты - мой выбор... - наклонившись к лицу, шепчет прямо в губы Ивон и самыми кончиками пальцев нежно касается обожженной брови. Он садится, оседлав крепкие бедра оборотня и руками оперевшись на покрытую рваными порезами грудь, выгибает спину. Через секунду огонь уже золотит огромные белые крылья. Ивон, резко выпустив когти, со всей силой вонзает их в грудь Кайрена. Но тот никак не реагирует и лежит неподвижно ровно до тех пор, пока с дрожащих губ вампира не срываются первые слова. Это древняя молитва. В ней нет ни капли света, только глухая тьма. Она принадлежит чудовищу, живущему в нем, которое сейчас скулит от невыносимой боли так же, как и ее хозяин. Ивона разрывает, но он продолжает шептать на грани слышимости, наклонившись так близко к извивающемуся под ним телу. Пещера гудит от наполнившего ее мерного гула. Огонь взметывается до самого потолка и выпускает дикий вой, когда внутрь врывается ледяной порыв ветра, принося с собой капли воды. Шум нарастает с каждой минутой и молотом бьет в висках. Его руки заляпаны кровью, и вены чернеют. Они тонкими нитями обвивают руки и ползут все дальше, превращаясь в уродливые узоры. И вопреки им Ивона окутывает ровный мягкий свет. Он искрится на кончиках трепещущих крыльев и бледным сиянием запутывается в серебристо-белых волосах. Свет глаз темнеет и наливается алым, черты лица теряют свою красоту. Они грубеют и острыми линиями безобразят обычно прекрасное лицо. Контроль медленно тает, давая волю чудовищу... В последний раз... Кайрен изгибается и рычит, не в силах оттолкнуть сидящего на нем вампира. Его тело горит и выворачивает наизнанку. Это настолько невыносимо, что хочется взвыть и заскулить. Его вырывают из глухой тьмы и бросают в раскаленную боль. Она везде, вонзается в каждую мышцу, стирает в порошок кости и сдирает кожу. Он пытается вырваться, но не может. Грудь сдавливают острые когти, они раздирают до самых костей, добираются до сердца и безжалостно кромсают его. Воздуха в легких нет, и, чтобы вздохнуть, он судорожно распахивает рот, но только крик срывается с истерзанных губ. Однако, это не конец. Боль становиться только сильней, когда в его вены впивается ЭТО. Оно подобно расплавленному серебру проникает в кровь и плавит внутренности. Дикое, полное ненависти и черни, по-хозяйски сворачивается под самым сердцем, вливается в его волка. Зверь в нем скулит и тянется, несмотря на те страдания, которые причиняют ему. Он знает, чувствует, что эта тьма нужна ему. Она щедро травит его и вместе с этим приносит долгожданное облегчение. Кай все еще бродит во тьме. Он не слышит ни одного звука, не чувствует запахов. Его мысли пусты, чувства холодны и кажутся не нужными. Единственное, что пробивается к нему сквозь мрак, это хорошо знакомое биение сердца и любимый запах вересковых цветов...