Дивертисмент в восточных тонах

Я здесь уже давно и привык к тому, что творится в этом оазисе среди почти безводной пустыни. Здесь можно жить - дворец, фонтаны с вкусной и прозрачной водой, в тени галерей можно укрыться от дневного солнца. Палящий зной и прохлада внутренних покоев, тонкий аромат цветов из оранжереи. Мои ночи давно уже не полнятся негой, меня берегут, холят и лелеют, но я все дальше от господина. Меня не зовут разделить часы ночной услады, я спокойно сплю в своей роскошной постели, а за место на его ложе соперничали вначале три, а потом пять наложников - хорошеньких мальчиков из семей, что не смогли расплатиться с шейхом Селимом, или тех, кого купили у торговцев "живым товаром". Шейх славился своей щедростью и потому, прежде чем выставлять товар на торг, купцы приезжали не только заплатить за разрешение, но и показать "улов". Вчера еще двоих оставили для господина. Да, конечно, трое наложников беременны, двое только что родили и еще не отошли от родов, а эти еще нетронутые, если не врут, торговцы. Хотя, впрочем, какая мне разница? Мне с ними делить теперь нечего - я бесплоден и живу здесь только из милости или, как говорит сам шейх, "в память о дружбе". Селим и мой отец когда-то дружили и мечтали породниться, и когда родился я, то был составлен договор, что в первую течку шейх покроет меня, а с первой беременностью возьмет меня в мужья. Но судьбе было угодно посмеяться надо мной. Отец погиб, когда мне едва сравнялось четыре года, а папа умер еще раньше, при родах моего братишки, обоих не смогли спасти. И вот мне идет уже двадцать второй год, и восемнадцать лет я живу в этом доме. Вначале на правах воспитанника, а потом любимого наложника господина. Когда мне исполнилось тринадцать, шейх велел привести меня к нему на ложе - обычное дело. В тринадцать лет наступает половое созревание у омег востока, считается, чем раньше мы родим, тем проще будет нам в дальнейшем. Селим был нежен и ласков со мной, вытирал мои слезы после первой близости и долго не отпускал от себя. Все ждали моей первой течки, но ее не было ни в тринадцать лет, ни через год, ни через два. Хозяин злился, приглашал лекарей, они осматривали меня, качали головами, и этим дело и заканчивалось. Нет течки, нет узла, нет беременности, не будет и замужества. Меня устраивало такое положение до тех пор, пока другие гаремные мальчики не стали беременеть и рожать один за другим. Шейх словно забыл про меня. Мое положение не изменилось - ко мне по-прежнему ходили учителя и учили не только танцам и разным штучкам - как правильно соблазнить, позам любви, любовному и светскому этикету, но и математике, астрономии, алгебре, стихосложению, и, наконец добравшись до хозяйской библиотеки, я пристрастился к истории и географии. Так я и коротал свое время за книгами, разговорами с учителями, а еще, научившись хорошо ездить верхом и стрелять по мишеням, стал выезжать с хозяином на охоту. Пристрастившись к чтению, я, помимо своего языка, освоил еще парочку местных наречий и еще один язык другого континента, на котором говорили торговцы в странных одеждах, привозившие "товар". Сегодня у меня не было настроения - жара хоть и прекратилась, обещая скорое наступление еще более унылого сезона дождей, даже любимые книги валились из рук. Попросить принести и раскурить кальян... Не хотелось звать слугу. Все равно сейчас все заняты бедными мальчишками - кто по обязанности, а больше из-за любопытства. Теперь и это не трогало. Все, как обычно - страх, любопытство, и вот уже шейх вместо пяти будет приходовать семерых наложников по дням недели. Так и просидел, бездумно глядя в выгорающее небо. Мне хотелось всегда одного, после того как я узнал о собственном бесплодии - уйти из этого места сладострастия и похоти, но некуда и не к кому - я круглый сирота, и у меня, кроме этого дома и хозяина, во всем мире ни единой родной души. - Господин, баня готова, вы говорили, что хотели! - Нурман, мой слуга, ходивший за мной с самого детства, был для меня нянькой, сиделкой, молчаливым собеседником и наперсником всех моих радостей и печалей. - Да, хотел, но как-то... - я пожал плечами и снова опустился на подушки, разбросанные по широкому подоконнику. - Вы не заболели? Я пойду скажу хозяину, пусть пригласит к вам лекаря. Все равно он здесь - осматривает мальчишек. Видели бы вы их, господин! В чем душа держится... - Хватит! - резко оборвал я его и захлопнул открытую книгу, - пойдем. Ты приготовил цветки жасмина? - Все, как вы любите, господин. Зря я так к нему. Он же не виноват, что я бесплоден и одинок. Раньше мы были дружны с одним из наложников, но как только он понес, его отношение ко мне и к другим мальчикам резко изменилось, и я предпочел больше ни с кем не завязывать дружеских отношений. Так было проще. Нурман стянул с меня шаровары и набросил на голые плечи халат из дорогого атласа, и мы пошли в баню, где уже клубился ароматный пар, банщики пенили особые растворы, я лег на низенькую лежанку, обитую мягкой кожей, и отдался в их руки - они распаривали меня молча, не пропуская ни одного участка кожи. По телу пробежала сладостная судорога, когда руки одного из банных рабов коснулись внутренней части моих бедер. И я поплыл в полудреме, пока не почувствовал, как меня ласкают совсем по-иному. - Мой мальчик, какой же ты нежный, рубин мой бесценный... - сам шейх пришел в бани, видимо, только что на другой половине осматривал новых наложников. Он гладил мои ноги, талию, шею, плечи - поднимался к забранной в пучок копне моих рыжих, словно медь, волос. Его жаркое дыхание опалило мою кожу, видимо, новоприбывшие мальчишки все же выглядели аппетитно, даже несмотря на худобу и трудности пути. - Господин... - только и смог я произнести в ответ, когда почувствовал, как в меня проникают его пальцы. Я извивался от распаляющих ласк. Он зачерпнул из угодливо пододвинутой баночки смазку и стал медленно растягивать меня. Я уже ничего не соображал, когда мои ноги раздвинули, и в меня проникло его достоинство. Он замер на мгновение, а потом продолжил медленно, мучительно медленно скользить во мне, раздвигая узкие стенки прохода. Я не думал, не хотел думать - просто отдавался, прогибаясь в спине, насаживался на его стержень, стараясь попасть в ритм. Селим недолго медлил, как только почувствовал мое желание, сразу сорвался на рваный ритм и, оседлав меня, стал вбиваться в податливое, разгоряченное баней и нежданными ласками тело. Когда он навалился сверху и внутри все взорвалось, я почувствовал, как его семя заполняет меня. И сцепил зубы, чтобы не зарыдать от отчаянья. Он вышел из меня, но еще не остыл - шлепнув меня по заду, произнес: - Нурман, подай Амиру халат, ночь он проведет в моих покоях. Не дав мне даже завязать пояс, прижал к себе, и мы вместе пошли по переходам дворца, сопровождаемые слугами и стражниками. Перед своими покоями он поднял меня на руки, рыкнув на всех и внеся во внутренние покои, усадил на ложе. Ночь была жаркой и длинной, мы знали друг друга и ласкали, пресыщаясь бесстыдными ласками и тягучей близостью, он брал меня бессчетное количество раз, то медля, то почти насилуя, вбивался до крепких яичек, и тогда я не мог сдержать криков удовольствия, а он был похож на зверя, словно обезумел от страсти. Уснув под утро, я проснулся от шелеста дождя за окном. Селим толкнул створки двери, ведущей на галерею, и стоял там. Он был великолепно сложен, несмотря на свой возраст - тридцать пять лет - у него было тело юноши. Оно все состояло из рельефных мышц, он был пропорционально сложен, стройный и высокий словно кипарис. Я залюбовался и скорбно вздохнул. - Проснулся? Маленький развратник! Даже меня сумел утомить! Нурман говорит, что ты страдаешь. - Нет. Уже нет... К чему? Я смирился со своей участью. - Зря, ты никогда не будешь отцом, но посмотри на свою жизнь: она похожа на сказку - ты ухожен, богат, живешь в свое удовольствия, тебя холят и лелеют. Тебя знают, как мою пару. Пусть у нас нет детей, но ты хорош собой, умен, воспитан, начитан. Умеешь поддержать разговор на любую тему. Ты блистаешь в салонах и на приемах, некоторые даже просят меня уступить тебя им, но я говорю, что ты сын моего друга, и если и отдам, то только замуж. - А вы... - Что? Продолжай. - Господин Селим, я вас прошу отпустить меня... - Как? Почему?! - Мне двадцать второй год, у меня никогда не было течки, я бесплоден и бесполезен. Недавно мне сообщили, что по достижению совершеннолетия мне досталась небольшая сумма денег и клочок земли, той, что владели мои родители. - Ты хочешь уйти из дома, где ты вырос? - Да. - Не смей даже думать об этом! А сейчас ступай к себе. Я подумаю, как наказать тебя за дерзость! Глупый мальчишка! Я с трудом поднялся с ложа и побрел в свои покои, с трудом переставляя ноги. Ночь любви. Бесплодный, бесполезный. Я упал сразу за порогом своей комнаты и долго плакал, уткнувшись в ворс ковра, потом заснул там же. Окна были открыты, дождь лил сплошной стеной, и я или простыл, или просто измучил сам себя мыслями, но лихорадка продолжалась три недели. Шейх созвал консилиум, врачи диагностировали злокачественную лихорадку и посоветовали мне сменить климат на более континентальный. Источники и воздух предгорий должны были, по общему мнению, меня излечить. Сборы были недолги, меня "запаковали", как самый ценный груз. Верблюды были нагружены половиной библиотеки хозяина, наряды и те занимали меньше места. Отправлялся я почти в гости - к сводному брату шейха Селима. Он молод, если не сказать, юн - ему всего семнадцать или уже восемнадцать? Он воспитывался матерью, которая после смерти отца Селима и Ферхада уехала в другую страну и увезла сына с собой. Он получил достаточно приличное образование, но совершенно не разбирался в жизни и обычаях нашей страны. - Поможешь ему? И... возвращайся? - Селим сжал мою щиколотку так, что я сдержанно охнул. Я молча кивнул, не предполагая, что встречусь с ним уже совершенно в ином статусе...