День первый: кофе с молоком (без сахара) и пончик.
Утром у Луи есть рутина, которую он никогда не нарушает. Обычно по утрам он делает всё на автопилоте, потому что каждое его действие должно быть выполнено тщательно, пока он, наконец, не укореняется в свой обычный график. Зная, что он хорош в работе, он может, вероятнее всего, просыпаться позже и немного нежиться в кровати утром (хотя это и было бы ужасным разрушением его расписания), но он никогда так не делает. Так что менеджер небольшого кафе, где он работает, замечает, что Луи приходит на работу примерно за полчаса до нужного времени, или, если быть точным, обычно за сорок три минуты, в зависимости от трафика, и он начинает открывать кафе пораньше для него. Даже если технически это не входит в его обязанности, за это время Луи протирает все столы огромное количество раз, пока наконец не убеждается, что на них нет ни одного пятнышка. Но сегодня что-то не так. Ничего такого, что бы помешало его расписанию, потому что ему даже не обязательно обращать на это внимание. Рядом с магазином появился спальный мешок, и внутри него кто-то свернулся калачиком, пряча лицо и уши под вязаной шапочкой, прямо под передним окном под жёлтой вывеской (Луи не уверен, действительно ли эта штука, висящая над входом в магазины, называется вывеской, так что ставит про себя галочку проверить это). Этот кто-то рядом с Луи начинает мягко храпеть, вероятно, звуки были бы громче, если бы парень не был бы завёрнут в ткань, и Томлинсон тут же стиснул края своего пиджака, как будто парень рядом – спящий лев, который мог бы внезапно атаковать и броситься на него. «Зима приближается, - подумал он, - я бы тоже мечтал о теплой куртке». Луи точно не думает о том, почему его первым инстинктом было, на самом деле, не защитить свой пиджак, а отдать его мальчику, потому что эта мысль вызвала бы другие. Луи не справляется с мыслями, потому что он уже потратил минуту, просто рассматривая парня, поэтому он открывает кафе и проскальзывает внутрь, тихо переступая через порог. Остальная часть утра проходит по расписанию. Но, как бы то ни было, его мысли не ясны. Каждый раз, когда в кафе тихо, они возвращаются назад к фигуре снаружи, которая, должно быть, уже проснулась к настоящему времени из-за напирающих клиентов. Не то чтобы это был первый бездомный, которого Луи увидел в Лондоне, просто этот, кажется, залез в его голову. - Где реальный Луи Томлинсон? - сухо спрашивает Ханна, так как Луи отвлечён в большой степени и просит, чтобы клиент повторил свой заказ (это не в первый раз за сегодняшнее утро, но первый раз, когда это происходит два раза подряд). - Группа проклятых пришельцев прибыла и решила, что я — отличный пример человечности, так что они забрали меня отсюда, чтобы сделать их Богом, - отвечает Луи, огибая её, чтобы забрать чашку из кофеварки (две ложки кофе, одна - карамели и молоко, но никакого сахара, и Луи знает это, потому что та женщина с кудрявыми волосами и ошеломляющими глазами заказывает каждый день одно и тоже). - Всегда пришельцы, - говорит Ханна, качая головой в лёгком негодовании. Луи замечает, что ее золотой бейдж висит криво на ее черной рубашке, но Луи привык замечать такие вещи. Он мог бы сказать ей, что ее очки начинают сползать на нос (но они делают это каждый день), и что несколько прядей её волос выпали из «конского хвоста» (но она всегда сама выпускает некоторые), и есть несколько маленьких подтёков туши под её глазами (но они есть всегда). Луи замечает эти вещи, но он не упоминает их. - Готово. С вас полтора фунта, - говорит он женщине, рассеянно ждущей у прилавка, но он смотрит сквозь неё на фигуру, кутающуюся в спальный мешок за окном. - Уже встретился с нашим новым дополнением? - спросила Ханна, проследив за его взглядом и внимательно разглядывая фигуру через большие очки. - Нет, не лично, - говорит Луи, вздыхая. Они даже не разговаривали. У Луи просто было плохое утро. К тому времени, когда время достигло двенадцати, у Луи наконец появился шанс присесть. Сегодня, потому что время, кажется, бежит целый день, он не мог перестать двигаться. Все его конечности и органы (даже не столь нужные), кажется, заражены желанием движения, пока он, наконец, не устаёт настолько, чтобы захотеть уснуть в комнате для персонала. - Вернусь через минуту, - говорит он Ханне, которая угукает. Луи уверен, что она даже не слышала его, потому что уставилась в свой телефон, словно там, на экране, изображение Бога, который появился и сказал, что выбрал ее для выполнения Божественной миссии. Однажды Луи решил проверить, что же там такого неизмеримо интересного, из простого любопытства, и увидел разговор о свинине. Он стоит около входа в кафе, не двигаясь с минуту, потому что он ещё сам не решил, что собирается делать. Он просто знал, что должен был выйти на улицу. - Ну, так сделай это, гений, - говорит он сам себе, и один из клиентов, который читает газету и сидит в одиночестве за столом, скучно смотрит на него и возвращает взгляд к статье, которая кричит о всех фактах личной жизни Саймона Коуэлла. Луи решает вернуться за прилавок, прежде чем останавливается снова и смотрит на витрину с левой стороны от него. Она была устроена так искусно, что когда клиент заказывал свой напиток, он мог видеть все их кулинарные изыски, и Луи может признать, что они на самом деле хороши (их пекарь делает восхитительные пироги, ну, когда ты его об этом просишь). А потом Луи думает, что весь его день занимает одна только мысль, и, поддавшись прихоти, вынимает большую кружку и заполняет её обычным (неинтересным) кофе и быстро размешивает его, пытаясь достать один из лежащих на прилавке пончиков. Бариста, который работает здесь только неделю и имя которого Луи всегда спрашивает перед сменой, но тут же забывает, смотрит на него так, словно он только что выпрыгнул на стойку и сделал балетный па. Луи не считает, что это далеко от правды, потому что Луи обычно не делает неожиданных вещей (как и не занимается балетом). В конце концов, он достает пончик, золотистый и покрытый белыми присыпками, и Луи аккуратно держит его, потому что липкие пальцы — не способ произвести хорошее первое впечатление. Кроме того, чашка с кофе начинает жечь его руку, и, если бы у него не было такого впечатляющего контроля над своими мышцами, он, вероятно, разбил бы белую керамику и пролил бы коричневую жидкость по всему полу. Он медленно открывает дверь, потянув её на себя. Руки Луи покрываются мурашками, и волоски встают дыбом, а на улице достаточно холодно, так, что когда он делает выдох, тут же появляются белые завитки (как дым, только намного чище). Луи близко приблизился к кому-то, но всё ещё оставался незамеченным, потому что этот кто-то всё ещё был завёрнут в спальный мешок, а серая шапочка опустилась ниже ушей (Луи также был очень рад, что этот кто-то — он, потому что, если бы это оказалась она, было бы очень неловко). - Привет, - мягко сказал Луи, но не получил ответа. - Привет, - громче повторяет он, тыкая фигуру носком своей обуви, чтобы привлечь внимание. На сей раз, есть движение. Из спального мешка появляется голова с глазами, смотрящими вокруг и быстро моргающими. - Привет, - говорит Луи в третий раз подряд, и человек поворачивается к нему, наконец смотря на Томлинсона, щурясь, потому что тот стоит спиной к солнцу. То, что Луи думает, когда видит его, так это то, что это не обычный беглец, которого вам когда-либо приходилось видеть. Не здесь, так или иначе. Он молод, так молод, у него всё ещё сливочная кожа, всё ещё розовые, как у ребёнка, щёки, практически влажные кудрявые волосы, выглядывающие из-под шапки. Мальчик - потому что он - мальчик, а не мужчина, в конце концов, - держит губы сжатыми вместе, и Луи хочет, чтобы он заговорил, засмеялся, потому что его губы пухлые и розовые, и он хочет, чтобы они улыбались. - Я, эмм, я принёс тебе кофе. С молоком, но без сахара. Я не знаю, какой кофе ты любишь. Это очевидно. Потому что мы никогда не встречались. Я не должен начинать предложения с "потому что". И пончик, потому что я не знаю, голодный ли ты. Надеюсь, что голодный. Ну, очевидно, я не надеюсь на то, что ты лежишь здесь, умирая от голода, я не настолько плохой человек, но просто съешь его и заставь меня замолчать, пожалуйста, - Луи закончил, отдавая предметы, словно они обжигали его руки (один из них действительно обжигал). Здесь есть и положительные, и отрицательные стороны. Плюсы — мальчик берёт предложенные кофе-и-пончик, минусы — то плохое ощущение, что он — немой. Луи винит себя за бесконечные разговоры, когда он толком не знает, что говорит (вот почему ему не нравится говорить с людьми, которых он не знает). (На самом деле, Луи вообще не нравится разговаривать с людьми.) - Всегда пожалуйста, - говорит он, пытаясь сказать это не остро, но слова сами выскальзывают изо рта с такой интонацией, потому что он принёс еду, не спрашивая, и, вероятно, потерял свою левую руку навсегда, потому что его мизинец стал похож на пластиковый из-за холода, и он, может быть, похож на мерзавца, но его руке правда очень больно. Мальчик молча озирается по сторонам, его руки обхватили чашку с кофе, и пончик покоится на его коленях, и он создавал всё новые белые завитки над чашкой. Он пристального смотрит на него, щурясь от яркого зимнего солнца, и Луи думает, что так он говорит спасибо. Перерыв Луи длится только четверть часа, и он, вероятно, должен съесть обед или что-то, потому что это то, что предусмотрено его графиком, но он также должен дождаться кружку, прежде чем возвратится обратно (это не единственная причина, но Луи не может думать о том, что хочет побыть рядом с бездомным мальчиком, который согласился принять его кофе). - Я Луи, - говорит он мальчику, который делает глоток. Он, очевидно, обладает какой-то суперстойкостью по отношению к горячему кофе, потому что он даже не морщится, когда напиток обжигает его язык, и жизнь действительно иногда так охеренно несправедлива. На улице очень холодно, и кажется, что ножи пронзают твою кожу и проникают в мышцы, и Луи может слышать, как его зубы стучат, а тело дрожит. - Ночью, должно быть, будет холодно, - говорит Луи и снова собирается начать говорить без остановки, и, пусть так случается не часто, он в ситуации, когда его собеседник абсолютно безмолвен, а Томлинсон не знает, как в таких случаях действовать. - Ты, знаешь, в спальном мешке точно будет. Правда холодно. Словно ты похоронен в снегу в Арктике. Не то чтобы я знаю, конечно. Никогда не был там, это не для меня. Я имею в виду, это и не для тебя, это, вероятно, не для кого-нибудь вообще, но я бы, вероятно, попытался бы проникнуть в Макдоналдс или куда-нибудь ещё, - мальчик беззвучно смотрит на него и кусает пончик, высовывая кончик языка, прежде чем укусить, и Луи думает, что это очень захватывающее зрелище, так что он наблюдает за ним (он знает, что это жутко — никому не нравится, когда на него смотрят во время еды, но он никогда не видел, чтобы кто-нибудь ел таким образом, и всё в этом мальчике привлекает Луи). - Хороший повар. Я говорю, что он - хороший повар, и пусть он мудак, но хорош в выпечке. Как только я вошел на кухню, он буквально бросил кружку мне в голову. Разве это не нападение? Я думаю, что это нападение. Тебе нравится пончик? - внезапно спрашивает Луи, сщурив глаза и смотря на Гарри, словно не смотрел до этого, но он просто стал смотреть ещё пристальнее. Как маньяк, возможно. Как будто в ответ (и, возможно, это он и есть, Луи не знает, говорит ли он на языке тишины), мальчик ещё раз откусывает кусочек и облизывает подушечку большого пальца, когда доедает его, чтобы не пропустить ни крошки. Перерыв Луи закончился, и мальчик протягивает ему кружку. Поскольку Луи забирает ее, их пальцы соприкасаются, и у мальчика они холодные. - Пожалуйста, - мягко говорит он, наклоняясь, чтобы они были на одном уровне, и думает, что они поняли друг друга. Не то чтобы Луи знал это наверняка, но думал, что они поняли. Потому что Луи понял, что хочет стереть все страхи, которые охлаждают кожу этого мальчика, но он не понимает, как это сделать. - Где ты был всё это время? Разговаривал с инопланетянами? - спрашивает Ханна с прилавка, и Луи подмигивает ей. - Они хотели узнать мой план относительно завоевания мирового господства. - О, правда? Что ты сказал им? - Луи подходит к прилавку и опускает кружку в посудомоечную машину, вдруг вспоминая, что она находится в кладовой. - Славно. К следующему вторнику вы все умрёте, - сказал он ей, протягивая свой указательный палец, чтобы поправить ей очки, и направился в место расположения их моечной машины. - А теперь серьёзно, - начинает Ханна, поскольку она заваривает чайный латте для одного из причудливых клиентов, - куда ты уходил? Не хотела бы, чтобы ты пропускал свой обеденный перерыв, - и в этот момент живот Луи решил воодушевляюще загудеть. - Я был снаружи, - сказал он ей, стараясь казаться высокомерным. Он, вероятно, преуспевает, потому что Луи очень хорошо строит из себя стерву. - И не подумал о том, что нужно поесть? - спрашивает она, держа в руках латте на уровне живота, и Луи мягко качает головой. - Еда для людей, - отвечает он и поворачивается, чтобы поприветствовать седого мужчину, который только что зашел. Когда Луи покидает кафе в конце своей смены, снаружи под спальным мешком никого нет, и Луи очень разочарован. - Должно быть, вернулся домой, - бормочет он и продолжает путь по дороге, которая приведёт его к собственному дому.День второй: кофе с молоком (без сахара) и апельсиновый маффин с пряностями.
На следующий день, в пятницу, смена Луи проходит как обычно, пока он не замечает мальчика на улице под спальным мешком и останавливается в дверном проёме. Он задается вопросом, должен ли он разбудить его и потребовать ответы (а именно, почему он располагается здесь, кто он, почему Луи так о нём заботится), но не будит его. Луи позволяет ему поспать. Он открывает магазин, выдвигает стулья из-под столов, включает свет и обогреватель, и все электронные машины. Витрину с выпечкой нужно пополнить, и Луи должен удостовериться, что холодильник с охлаждающими напитками полон, даже при том, что никто, на самом деле, не захочет пить прохладную воду в такую погоду. Пока Луи протирает столы этим утром, он думает о губах, которые созданы для того, чтобы улыбаться, и решает, что обязательно увидит эту улыбку до того, как умрёт, иначе это будет его большим провалом, а Луи не любит неудачи. Когда наступает его перерыв, на секунды кажется, что сегодняшний рабочий день безумно медленно тянулся. На самом деле, он не чувствовал такого со школьных дней, и волнение начинало бурлить в венах Луи. Он заполняет чашку кофе, будучи не уверенным, должен ли он поменять что-то в нём, но, в конце концов, решая сохранить его таким же. Не все хотят пить ванильный кофе со вкусом лесного ореха и карамели с пенкой, хотя та женщина с каштановыми волосами и круглыми щеками, кажется, вовсе не против. Луи смотрит на прилавок, который протирал ранее, и думает, какую выпечку возьмёт сегодня. Маленькие шаги, в конце концов, способны изменить всё. Луи решает выбрать апельсиновый маффин с пряностями, потому что он просто восхитительный, и идёт обратно к входной двери, держа в руках горячую чашку с кофе. - Привет, - говорит Луи, не смотря на то что сегодня мальчик уже бодрствует и смотрит прямо на него пристальным взглядом, который, кажется, умеет говорить лучше, чем его рот. - Сегодня я не принёс тебе пончик, но зато у тебя есть маффин. Апельсиновый с пряностями. Звучит странно, я знаю, но, на самом деле, это вкусно. Как там говорится? Никогда не суди, пока сам не попробуешь, или как-то так. В любом случае, - говорит Луи, подталкивая и кофе (чуть не проливая почти кипящий напиток на невинного мальчика), и маффин к парню, - это для тебя. Луи снова наблюдает за ним, потому что мальчик красив, и люди, как предполагается, всегда смотрят на красивые вещи и восхищаются. Так что Луи смотрит. Он восхищается тем, как мальчик моргает, когда поднимает глаза, словно перед ним постоянный источник света, и как его руки двигаются так медленно, так вяло, восхищается краем его шапочки, обрамляющей лоб, скрывая его волосы, почти доходя до век, и восхищается тем, как его ноздри раздуваются, когда он кусает. Щеки мальчика словно исцелованы холодом, как подарок от зимы, как и его нос, а рот раскрывается так до смешного широко, когда он берёт в рот еду. Луи решает, что это один из способов отвлечения, которые он способен терпеть. Когда Луи возвращается обратно, занося с собой холодный воздух, его нос красный, и Ханна поднимает брови. Луи не уверен, должен ли он начать защищаться или нет, так что просто пожимает плечами. - Кормление бездомных. Ты милый, Луи, - говорит Ханна, улыбаясь, и Луи показывает ей язык. - Хороший человек всегда делает всё, что может, - говорит Луи, проходя мимо, чтобы справится с переполненной посудомоечной машиной. - Я думала, ты сказал, что всё это – дерьмо, - прокричала она с прилавка, и Луи захихикал, потому что если менеджер узнает, что она свободно ругается за прилавком, их ждут проблемы. - Это не значит, что я не могу внести свою лепту, - отвечает он, возвращаясь (с потом на лбу и кровью на руках, сочащейся из ранок, которые он получил в большом сражении с посудомоечной машиной) и вставая за свое место. - Не знала, что инопланетяне любят такое, - прокомментировала Ханна. Прядь её волос выбилась из хвоста, и она заправила ее за ухо. - Мы, на самом деле, очень хорошие разумные существа, если не обращать внимания на всю эту фишку с кровопролитием и захватом мира, - отвечает Луи, пробегаясь глазами по комнате. Сейчас ланч, и народу полным полно, и если бы Луи был человеком получше, он чувствовал бы жалость к парню, который работает в этот час пик, пока он и Ханна отдыхают (его зовут Лиам, Луи узнал вновь, и теперь полон решимости запомнить имя), но сейчас шатен откровенно рад, что не должен работать вместо него. Иногда Томлинсон просто хочет знать, что Лиам думает об их с Ханной разговорах, потому что он никогда их не комментирует. - Ты веришь мне, не так ли, Лиам? – умоляюще спрашивает его Луи, и тот начинает теребить чашку, которая грозит упасть на пол. - Ну-у, ты правда не кажешься мне монстром, - с осторожностью говорит Лиам, и Ханна, стоящая у кофеварки, смеётся. - Конечно, я не монстр, - успокаивающе отвечает Луи и снисходительно улыбается для добавления эффекта, - потому что я – по-настоящему прекрасный человек. - Это ты сейчас так говоришь, но, могу поспорить, ты бы с радостью зарезал нас двоих в наших собственных постелях, - прикрикивает Ханна, и глаза Лиама смешно расширяются. - Я даже не знаю, где ты живёшь, гений. - Естественно, в красивом дворце на вершине холма с моими преданными слугами. - И все знают, что я живу в космическом корабле, каждую ночь отчитываюсь о совершённых делах и так далее. Что насчёт тебя, Лиам? – мрачно кивает Луи, кривляясь. Лиам, кажется, находится в бесконечном состоянии удивления от того, что этот разговор вообще существует (тем более, что Луи спрашивал, как его зовут, по крайней мере, раз пять), но ему удается сформировать ответ относительно быстро. - В Букингемском дворце, конечно. Разве вы не заметили моего по-настоящему королевского поведения, как представителя высших слоев? - О, несомненно, ты на пути к трону, - соглашается Луи, когда Ханна уходит протирать стол за только что ушедшей группы людей. - Я собираюсь однажды стать королём, запомни мои слова. Через мутное, морозное стекло (потому что не имеет значения, сколько раз Луи протирает его, всё равно на нём за весь день появляется слой грязи), Луи всё ещё может видеть его. Он не уверен, может ли называть его другом после двух чашек кофе, пончика и маффин, но он всё ещё там с опущенной на лицо шапочкой. - Я думаю, ты был бы великим королём, Лиам. - Король Лиам. Мне нравится, как это звучит. И Луи думает, что даже при том, что этот разговор каким-то образом перешел с его внеземного происхождения на предсказания о том, что его коллега будет управлять страной, он может добавить ещё одного человека к своему ничтожно малому списку друзей (потому что его распорядок дня не допускает постоянные новые дружбы). Луи смотрит через витрину на улице, чувствует зимний воздух, видит онемевшие нос и пальцы, прислонившиеся к стеклу. Его распорядок дня, кажется, недавно начал разваливаться.День третий: горячий шоколад и бананово-шоколадный маффин, сверху богато покрытый какао-глазурью.
- Я думаю, что говорю слишком много, - говорит Луи с полной серьёзностью, когда мальчик откусывает немного от маффина. Он слышал однажды, что, чем больше раз ты откусишь и чем дольше прожуешь, тем больше кажется, что ты наелся. Очевидно, они оба слышали одни и те же вещи, - я даже не знаю твоё имя, и всё, что я делаю – разговариваю с тобой. Я не останавливаюсь. Даже сейчас я говорю. Это твой выбор, конечно, разговаривать со мной или нет, но, очевидно, я говорю слишком много. Я знаю, что говорю бессвязно. Боже, я слишком много говорю о том, что слишком много говорю, я даже не знал, что такое возможно. Это всё равно, что протестовать против протеста или типа того. Когда Луи покидает работу, на часах ровно пять, как и в любой другой день (точно так же, как каждый день минута в минуту девочки и мальчики выходят поиграть), и мальчик уже ушёл, и всё, как обычно. Луи бросает взгляд на место, где он спит, и находит прикреплённую к стеклу записку. Он решает, что это требует подробного рассмотрения, так что направляется к ней. Его сердце бьётся, и он ускоряет шаг, и даже не знает, почему (или даже почему он заметил это, если честно). Когда Луи присел перед ней, он увидел маленький жёлтый квадрат, и подумал, что это, вроде бы, называют стикерами. Может быть. Он должен, вероятно, спросить своего мальчика, как ему удалось найти канцелярские товары, когда он спит на улице возле кафе каждую ночь, но он знает, что не получит ответа. Всего одна строчка, написанная почерком, который совершенно отличается от каракулей Луи. Таким почерком пишут на старых пергаментах. Луи аккуратно снимает её с окна, чтобы не оставить разводов, и убирает в карман куртки, тут же отправляясь домой размеренными шагами. Он чувствует, что холодный воздух буквально сдирает кожу лица, так что он не достаёт руки из карманов, а правая рука сжимает тонкую бумагу. Мне нравится, когда ты разговариваешь.День четвёртый: карамельное латте и самодельный персико-кремовый кекс
Сегодня Луи рискнул - этот кекс он сделал самостоятельно. Он думал съесть его на обед, но вспомнил, что пропускал свой ланч из-за ребёнка снаружи, так что логично, что он отдаст этот кекс ему. - Сегодня я принёс карамельный латте. Я надеюсь, что тебе понравится, потому что оно восхитительно. Не то что я буду крайне расстроен, если тебе не понравится, потому что это не означает, что я перестану приходить. И о чём я вообще говорю? Мальчик сделал глоток и посмотрел на него с его бездонными глазами, столь широкими и яркими, что Луи спрашивает себя, не ослеплён ли он. И, возможно, что-то изменилось сегодня, потому что затем он улыбается, тепло и мягко, как осенний солнечный свет, и Луи думает, что был прав всё это время. Это освещает его, улыбка озаряет его лицо, около глаз образуются морщинки, а на щеках – ямочки. В этот момент Луи думает, что мальчик красивый, намного больше, чем красивый, он искрящийся. В следующую секунду, пока Луи размышлял, улыбка исчезла, словно солнце за облаком, но Луи знает, что она была. - Тебе нравится? – спрашивает Луи, даже при том, что знает, что мальчик не улыбнулся бы, если это было бы не так (он должен, вероятно, придумать ему прозвище или что-то типа того, но это трудно). Он не слышит ответ, но он привык. - Я сделал кекс сам, между прочим. Ну, на случай, если он ужасен или хуже этого, потому что я сам ещё не пробовал, и я не хочу отравить моих соседей по квартире. Иногда я хочу, но не сегодня. Если бы мне пришлось отравить их – пирог был бы хорошим способом. Умереть, съев пирог. И, прости, я, вероятно, отталкиваю тебя. Почему ты не столкнёшь меня на дорогу или что-нибудь ещё? - если бы Луи умел хорошо читать по глазам, он мог бы с уверенность сказать, что его «возможно друг» смеётся. - Как твой друг чувствует себя сегодня? – спрашивает Ханна, когда он заходит внутрь, волосы на его руках встали дыбом, и он дрожит. - Я вижу определённый намёк на ревность, мой самый верный, один единственный, самый верный друг? - она смеется, нажимая на кнопку, чтобы налить кофе в чашку. - Конечно, когти зеленоглазого монстра уже впились в мою кожу. - Вероятно, тебе стоит сходить к психиатру насчет этого. Звучит странно, - -говорит ей Луи, поворачиваясь, чтобы принять заказ у женщины с тремя детьми. Кажется, все семьи типичны – они всегда пытаются заказать одно и тоже; один большой кофе (для матери, он надеется), один средний кофе и два горячих шоколада. То, что Луи любит в этом кафе, - что ему не надо самому отмерять молоко и сахар, потому что у него на столе уже лежат пакетики и с тем, и с другим. - Все очень серьёзно. Я чувствую желание дружить с тобой - с этим срочно нужно разобраться. - А я думал, между нами была любовь, - простонал Луи, нажимая на кнопку с надписью «горячий шоколад» и наблюдая, как прозрачное стекло наполняется коричневой жидкостью. - Я буду любить тебя, пока не найду никого лучше,- говорит ему Ханна, и если она думает, что это успокаивает его, она глубоко ошибается. - Ты никогда не сможешь заменить меня. Ты слишком сильно меня любишь. - Ну, если это помогает спать тебе по ночам, Луи. На самом деле, то, что помогает Луи спать по ночам – две таблетки снотворного, потому что бессонница – один из демонов, который не умрёт без чужого вмешательства, и как бы Луи не хотелось верить, что молоко с медом на ночь заставят его спать, как младенца, пробы и опыт доказывают обратное. - Ты выглядишь ужасно, - сказал ему Найл той ночью (он счастливо жуёт перскиво-кремовый кекс, который приготовил Луи, и, возможно, мальчик снаружи был не просто вежлив). - Да, словно ты не спал с тех времен, как Иисус ходил по земле, - добавляет Зейн, растягиваясь на диване. Он серый, с разноцветными подушками (потому что все они принесли подушки из дома, когда переехали, не думая, как это будет выглядеть. Тоже самое касается их тарелок, столовых приборов и стаканов). - Ты даже не христианин, - говорит Луи, поднимая руки и пытаясь столкнуть одного из мальчиков со своих колен. – Боже, Найл, я мог бы даже поднять слона, который весит меньше, чем… - Лесть всегда помогает тебе, - сладко прерывает его парень, откидываясь так, чтобы лицо Луи утыкалось в его рубашку. Он пахнет специями, и если Зейн думает, что может заказывать еду на дом каждый раз, когда Луи нет дома, он хитрит, и Луи восхищается им. - Не упоминай имя Бога всуе, Луи, - чётко говорит Зейн приглушённым из-за подушек голосом, а Луи рассматривает идею бросить одну из своих в его голову. - Извини, Зейн, Папа Римский. Ты знаешь, что я выбрал тебя, как моего Бога и Спасителя. - Точно, потому что так и должно быть. Даже если, как ты и сказал, я не христианин. Но я, вероятно, был бы ужасным Папой Римским. И Папа не может быть твоим Богом и Спасителем, потому что Бог и Спаситель разговаривают с тобой через Папу. Ну, я думаю. - Я так запутался, - говорит Найл, удобно усаживаясь на коленях Луи. - О, отвяжись и иди спать, придурок, - -проворчал Луи, пытаясь спустить Найла с коленей. - Твоя мама должна вымыть твой рот с мылом, Луи, - говорит парень, и Луи соврал бы, если бы сказал, что тот не звучал радостным. - Идиот, - отвечает Луи, и теперь Найл смеётся так сильно, что сразу же падает на пол, роняя кекс, который размазывает сливочный крем по его лбу. И теперь очередь Луи смеяться. Позже, когда становится темно, и тени кажутся более зловещими, чем днём, Луи непринуждённо ждёт прихода сна. Луи думает о той кроткой улыбке, о тех розовых губах. И где-то в пропасти этого блаженного сна он решает, что сон – не самый ужасный вид падения.