Забудь, оставь и не проси...

Запуск программы. Поиск воспоминаний. Мне десять лет, июнь… Тихий плеск волн, запах реки: смесь затхлости ила и свежести проточной воды. Смотрю туда и не хочу думать, не хочу верить, так не бывает, это же нелепо! Глупо-глупо-глупо. Отец умный, он не мог, просто не мог. Не он. Да, действительно, это не он. Наверняка. Нашли кого-то другого, а подумали, что это отец. Идиоты! –Шерлооок! Даже не оборачиваюсь. Я сижу за деревом и, если не шевелиться, есть шанс, что меня не заметят. Размечтался. От мамы, возможно, я бы и смог спрятаться, но не от Майкрофта. – Вот ты где. Чуть пожимаю плечами. Очевидно, что я здесь, раз уж он меня тут нашёл. – Шерлок, я всё понимаю, нам всем сейчас плохо, но пожалуйста, давай не будем усугублять. Зачем мамуле волноваться ещё и из-за того, что ты пропадаешь неизвестно где? – Почему же, известно. Я тут. Майкрофт устало вздыхает. Он просто мастер выразительных вздохов. Садится рядом со мной. Ну да, как бы снисходит до моего уровня. Отворачиваюсь, не хочу сейчас говорить, неужели непонятно, что иногда нужно просто оставить человека одного? Смотрю на воду. Все-таки плохой тут воздух: дышать тяжело. Брат кладет мне руку на плечо. Зря. Вскакиваю. – Может быть, ты всё и понимаешь, но я – нет! Зачем отец один поплыл куда-то ночью в тумане? Глупее не придумаешь. Его заставили? Скажи честно – ты же наверняка знаешь, Майкрофт. – Нет, его никто не заставлял. Отец просто... Он был… расстроен. – Почему? Майкрофт мнется. Наверняка в курсе дела, только я, по его мнению, еще не дорос, чтобы мне объяснять. – Брат, ты же знаешь, я разберусь сам, если не скажешь. Он слегка наклоняет голову. Я ведь не бросаю слов на ветер. Ну? – Бывает, человек должен сделать что-то одно, а хочется ему другого. Это тяжело. Отец… он оказался именно в такой ситуации. Он метался и, по всей видимости, пытался обдумать и решить, как поступить правильно. Я жду продолжения, но, похоже, братец считает, что сказал достаточно. – Очень информативно, спасибо. Майкрофт поднимается. – Будешь пытаться выяснять дальше? Тайком подслушивать сплетни, рыться в документах? – Да! – Мелкий эгоист. – Кто бы говорил, мистер крупный эгоцентрик. – Ладно, расскажу, возможно, так будет лучше. Но ты пообещай не доставать мамулю и не показывать, что ты в курсе. Ей и так плохо. – Разумеется. Не думаю, что станет легче. Я же не идиот, и не считаю, что понимание причин каким-то образом облегчит потерю. Просто терпеть не могу быть не в курсе происходящего. У нас дома слишком привыкли к маленьким тайнам. «У каждого есть право на личную жизнь». Конечно, а в итоге я постоянно ощущаю себя отгороженным от остальных, будто живу за стеклянной стеной. Не всегда чувствую – я действительно в семье? Удивительно ли, что я привык раскрывать их секреты? – Отец влюбился. Боже, да у него любовницы раз в полгода менялись, было бы о чём говорить! Майкрофт молчит, ждёт. Невыносимо. Очевидно, без моей реплики он не продолжит. – Будто впервые, – наконец роняю я. – Всерьёз – да. Такого, чтобы дойти до разговоров о разводе, ещё не бывало. Ты же знаешь, семья для него всегда была на первом месте. Это правда. Любовницы приходили и уходили. Они не слишком задевали нашу жизнь. Брат продолжает: – С леди Эйвери вышло иначе. – Не понимаю! Вся эта любовь такая глупость. Отец был разумный человек. Как он мог поддаться такой чувственной чуши? – Шерлок, не всё в мире управляется разумом, поверь. – Было бы желание. Всякие идиоты ленятся использовать мозги и позволяют эмоциям брать верх, но отец! Он же не такой, как все! Я не верю… Майкрофт качает головой. – Когда-нибудь и ты влюбишься, тогда поймёшь… – Чушь. Я-то уж точно собираюсь извлечь из этого урок. Я не полюблю НИ-КОГ-ДА! Усмехается: – В твоем возрасте ещё можно в такое верить. – Не полюблю, слышишь ты! Просто не дам себе! Если и появится кто-то, я выкину из головы этого человека. Забуду его раньше, чем он затянет меня. Нет ничего ужаснее этой вашей любви! Меня трясёт. Я сейчас, кажется, всё-таки заплачу. И я убегаю. Домой, в свою комнату – там можно закрыться, там не будут доставать. Не выходить бы из комнаты никогда, пока этот кошмар не кончится, пока спокойный, логичный отец не вернётся. Ведь то, что лежит сейчас в морге – не отец. Нет. «Внимание, найден вирус: Джон Уотсон. Желаете ли вы стереть вредоносный файл?» «Да». «Идет процесс очистки памяти». *** Ещё не до конца проснувшись, я ощущаю – вчера у меня был секс… Не помню с кем. В голове оглушающая пустота, вчерашнего дня не помню вообще. Что я принимал? Не знаю. Забыл. Никаких признаков абстинентного синдрома. Ничего. Лишь легкая ломота и ощущение, что некоторые мышцы перетрудились. И я в кровати не один. Смешанный запах спермы и пота, пропитавший постель, невероятно силён. Надо открыть глаза и разобраться, что же со мной было вчера. Светловолосый мужчина, уткнувшийся мне в грудь лицом, начинает просыпаться, когда я приподнимаюсь на локте. Он мало похож на тех, кого я иногда выбираю, чтобы провести одну ночь без обязательств и к взаимному удовольствию. Откровенно говоря, он вообще не похож на искателя подобных приключений. Я смотрю на него, мужчина открывает глаза и радостно улыбается мне. – Доброе утро, – говорит он и тянется поцеловать меня. Я не отвечаю, и получается довольно неловкое столкновение губ. – Ээээ... привет, – совершенно некстати я начинаю испытывать некоторую неловкость. Дурацкое чувство. Проще всего его задушить на корню, сразу расставив точки над «і».– Прости, я не помню твоего имени, собственно, вообще ничего не помню о вчерашнем дне. Не знаю, что я принимал, но так вышло… Его улыбка сползает мгновенно. Он прикрывает растерянное лицо руками и, откинувшись на подушку, глухо говорит: – Нет, Шерлок, насколько я знаю, ты вчера ничего не принимал, кроме своих обычных лекарств. Каких таких обычных лекарств?! Пытаюсь сообразить, что ж я такое обычно принимаю, и ничего не приходит в голову. Задаю вопрос вслух. Мужчина опускает руки, на его лице маска спокойствия. Разумеется, никакого реального спокойствия под ней нет. – Сейчас объясню. Ты… не совсем здоров, Шерлок, – он чуть поджимает губы, собираясь мне что-то сообщить, и решается. – У тебя расстройство психики, ты иногда забываешь меня. Подожди. Он встает, надевает джинсы, и выходит. Я слышу, как он открывает ящик стола. Возвращается с медицинской картой и отдает мне. – Да, меня зовут Джон Уотсон, – представляется он. И уходит в ванную, где громко плещется. Листаю медкарту. История болезни, которую сначала приняли за ретроградную амнезию при сотрясении мозга, и лишь при повторной потере памяти поняли, что амнезия диссоциативная. Понятийный аппарат мне знаком – я явно изучал вопрос, хотя и не помню этого. Похоже, я действительно не в порядке. Дочитав, сижу в прострации, пытаясь собраться с мыслями, а они разбегаются по опустевшей голове. Слышу, как Уотсон поднимается наверх, похоже, в свободную спальню. Свободную? Сосед – чёрт, у меня есть сосед, а я не помню этого – что-то переставляет в своей (видимо своей) комнате. Чем он там занимается, когда мог бы рассказать мне, что происходит, раз он в курсе, а я забыл? Встаю, надевая халат. Поднимаюсь наверх, стучу. – Да, Шерлок, заходи. Уотсон уже полностью одет и деловито собирает вещи. – Прости, я не знаю, куда ты собираешься, но, надеюсь, ты сможешь ответить мне на несколько вопросов, не отвлекаясь от дела? Он дергает плечом. – Постараюсь. Присаживайся. – Так и не повернувшись ко мне, сосед машет рукой в сторону кровати. Уотсон будто оскорблен. Ясно, обиделся на то, что я его забыл. Скорее всего, он понимает, что обида на болезнь иррациональна, потому не выскажет ничего. Только вот он, похоже, относится к тем, кого огорчение заставляет замыкаться. Плохо. Тем не менее, надо работать с тем, что есть, не дожидаться же, пока Уотсон уедет. – Джон, я забываю только тебя и связанные с тобой события? Или что-то ещё? – Ты выкидываешь из памяти только меня и всё, связанное с тем, что ты болен. Резко отброшенная клетчатая рубашка летит в сторону чемодана, расправляется и планирует на пол. Уотсон поднимает её и аккуратно складывает, прежде чем уложить в чемодан. – Можно спросить, куда ты собираешься, и как скоро вернешься? Сосед останавливается и поворачивается ко мне. – Пока что к Гарри, это моя сестра. Потом найду другую квартиру. Я съезжаю. Он отворачивается к шкафу. – Могу я спросить, почему? Из-за того, что я тебя забыл? – сцепляю руки в замок, упираюсь в них подбородком. В области желудка собирается тугой комок. Уотсон говорит прямо в шкаф. Голос отдается эхом в опустевших полках. – Шерлок! То, что ты делаешь, очень важно, твои мозги слишком ценны. Ты спасаешь людей, хоть ты и не герой, я помню. А я своим присутствием свожу тебя с ума. Я не хочу! Возможно, если тебе больше не придется меня забывать – всё наконец-то придет в норму. А даже если ты не вспомнишь прошлого, то хотя бы перестанешь терять память снова и снова. – Но, Джон… Он вскидывает руку в протестующем жесте. – Спорить не имеет смысла. Я решил окончательно. Так будет лучше. – Но, может, стоит попытаться… Уотсон поворачивается ко мне и сообщает: – Мы уже пытались. Два раза. Вполне достаточно, – разворачивается и выходит из комнаты. Я чувствую себя не в своей тарелке. Хожу за ним по всему дому. Уотсон деловито собирает вещи в коробки, которые взял у миссис Хадсон, и попутно раздает мне указания. – Над каминной полкой висит твоё расписание дня. Там же написан порядок приёма лекарств. Почитай инструкции и постарайся их соблюдать – некоторые препараты принимают только после еды. Возьми бумажку, продиктую, когда у тебя приёмные дни у психиатра и психотерапевта. Записываю. Уотсон все равно не соберется за пять минут, а людям надо давать высказать то, что они сами хотят, тогда можно добраться и до интересующей информации. Наконец у него заканчиваются инструкции, и я начинаю расспрашивать. Неохотно, выдавливая из себя по слову, Уотсон излагает кратчайшую историю нашего знакомства, и лишь вчерашний день раскрывает чуть шире. Он рассказывает мне о моих поисках и об ошибочных выводах. – Даже не знаю, не слишком ли много тебе сообщил. Как бы тебе не пришлось забывать сегодняшний день. – Мне наоборот кажется, что ты сказал слишком мало. У Уотсона дергается уголок рта, но он не отвечает мне. Достает телефон, вызывает такси, относит коробки вниз, возвращается за остатками багажа и говорит: – Не ищи меня. Ты, разумеется, найдешь, если захочешь, но пойми – пока ты не вылечишься, проку от этого не будет. – Уотсон смотрит на меня крайне пристально. – Прощай, Шерлок. И… выздоравливай. Я чувствую себя актером, не выучившим роль. Я не знаю, как мне реагировать. Уотсон всё решил и, судя по всему, сделает по-своему, проси - не проси. Не нужно быть гением, чтобы понять его настрой. Но что именно требуется сейчас делать мне – неясно. И я просто отвечаю: – Прощай. Я постараюсь. Уотсон уходит. Самое нелепое утро моей жизни. Возможно, меня ожидал также и самый нелепый день, переполненный суетливой заботой моей домовладелицы, которая решила, что меня сейчас нельзя оставлять одного, но тут весьма своевременно позвонил Лестрейд. – Шерлок, я знаю, что ты сейчас не выезжаешь на места преступлений, но, пожалуйста, сделай сегодня исключение. У нас тут сложное дело – убийство целой семьи. По всем признакам, это серия. Я проглатываю реплику о том, что я, разумеется, всегда выезжаю на места преступлений. Я сейчас не могу с такой уж уверенностью утверждать что-либо о своём прошлом. Вместо этого спрашиваю адрес, собираюсь и еду. Салли встречает меня у входа в многоквартирный дом. – Привет, псих! Смотрю, ты сегодня где-то позабыл Джона. Оставил за поворотом? Отмалчиваюсь, нет никакого настроения затевать пикировку. Дело оказывается на редкость грязным. Толпа подонков избила хозяев квартиры до смерти. Дочь изнасиловали, на её мать не соблазнились. Потом варварской ордой прошлись по квартире, разрушив то, что не унесли с собой. – Четвертый случай, – устало говорит Лестрейд. – Два были в Тотенхеме, потом в Брикстоне, и вот – снова здесь. Их не сразу объединили в серию. Кто мог подумать, что такое может быть серийным? Осматриваю трупы и, заинтересовавшись формой одного синяка, достаю лупу из внутреннего кармана. Странно, раньше кроме лупы я в нём ничего не держал. Проверяю, что там, и нахожу общую с Уотсоном фотографию. Я был так сентиментален, что носил снимок в кармане? Лестрейд увидел его и не без иронии спросил: – Семейное фото всегда с собой? Шерлок, не ожидал. Игнорирую выпад. Я тоже не ожидал. Осмотрев квартиру, ищу, кто поделится со мной сигаретой. К чёрту пластыри. Грегори предлагает покурить вместе со мной. – Ты же бросил, – впрочем, я не очень удивлён. Оставить эту привычку по-настоящему – трудно. Мы, не сговариваясь, выходим на улицу. Лестрейд отвечает: – С такими делами снова начнешь. Сейчас поедем в участок, я тебе дам посмотреть все материалы. Ты вообще как, в порядке? Он знает, что я болею? Возможно, раз я отказывался выезжать на места преступлений. И, вероятнее всего, подробности ему не известны. Будь инспектор в курсе, что у меня расстройство психики, меня не пригласили бы сегодня. Значит, это завуалированный интерес. Грегори хотел бы точнее знать, что со мной. Но амнезией не хвастают. – Не совсем. Впрочем, делу это не помешает. Лестрейд в третий раз подряд посматривает на мою шею, и мне хочется подтянуть шарф, который я не ношу летом. А было бы удобно прикрыть им засос. – Доктора Уотсона сегодня не будет? Хорошая ассоциация, браво, инспектор. – Нет. Думаю, его вообще больше не будет: мы разъехались. Сегодня. – Я надеюсь, этой информации будет достаточно, чтобы меня больше не расспрашивали. – Вот как? Мне очень жаль, – Грегори сочувственно хлопает меня по плечу. Странно, что человек, которого я совсем не знаю и не помню, оказывается, настолько вошёл в мою жизнь, что меня уже не воспринимают самостоятельно. Будто не может быть Шерлока Холмса без Джона Уотсона. Криво усмехаюсь и ухожу выкинуть окурок в мусорный бак. Не хочу больше говорить на эту тему. В деле избыток следов, свидетелей и противоречивых показаний. Разумеется, когда версий больше одной, наши доблестные полицейские обязательно запутаются в таких сложных построениях. Как тут без консультанта? Зарываюсь в бумаги, сверяю детали, перечитываю показания, и состав банды делается очевиден. Доказательств немало, и, хотя их может оказаться недостаточно для суда, наверняка можно добыть ещё, если искать целенаправленно. Подонки, ощутив свою безнаказанность, слишком зарвались. А по целым четырём эпизодам доказательств наберется против каждого. И я даже подскажу, где искать. Сдав дело Лестрейду, спрашиваю: – Ты ведь мог не звать меня на место преступления, я бы и так разобрался. Зачем? – Если бы я был гением, который может такое предугадать, мне не нужны были бы твои советы, – огрызается он. Опять Майкрофт вмешивается в мою жизнь. Слишком уж вовремя мне предоставили дело. Но это недоказуемо, и я не спорю с инспектором. Тягостное недоумение, чем же мне заняться, одолевает ещё в лифте, везущем вниз к выходу из Скотланд-Ярда. И проблема не только в скуке, возникающей сразу по окончании дела. Сейчас всё омрачено воспоминаниями о драме, в которой я одновременно играл главную роль и был растерянным зрителем, пришедшим к последнему действию пьесы и не понимающим, что к чему. Можно, конечно, сказать – мол, это не моя трагедия, но зачем врать себе? Я всё ещё теряюсь: мог ли что-то сделать. Я всё ещё не в состоянии выкинуть сегодняшнее утро из головы, а кроме того, нахожу сейчас упражнения по забыванию опасными. И я оттягиваю момент возвращения на Бейкер-стрит. Иду поужинать к Анжело, он, как и все знакомые, задает сакраментальный вопрос, где же Джон, и шумно меня утешает по поводу его ухода. Почему все считают, что мне полагается сейчас страдать? Иду в книжный магазин, но мне ничего не нужно. Скука-скука-скука. Зато там вспоминаю, что можно купить продуктов, и иду в супермаркет, где долго и вдумчиво выбираю, что положить в холодильник. Наконец, тянуть дальше делается невозможно. И я возвращаюсь домой. Повсюду в квартире я натыкаюсь на нехватку Уотсона. Зияют дыры в книжном шкафу, поверхность одного из столов чиста, мои вещи на полке в ванной скромно разместились на одной половине, а вторая пустует – и так везде, куда ни кинь взгляд. Дом переполнен его отсутствием. Но ведь всё это можно убрать. Чуть позже. Раскладываю продукты. Протираю кухонный стол, прикидывая, не попытаться ли сделать модификацию одной из цветных реакций, понимаю, что совсем не хочу этого. И руки почему-то дрожат. Ухожу в спальню. Но даже она, предательски пропитанная общим запахом, не свободна от Джона Уотсона, который ушёл. И кто бы объяснил, почему мне так от этого плохо? Я брожу, как неприкаянный. Перекладываю вещи, зачем-то перевешиваю картины на стенах, снимаю постель и, вместо того, чтобы швырнуть её в стирку, как собирался, ложусь на диван гостиной и утыкаюсь в скомканные тряпки, вдыхая их запах. Всё-таки… Я. Хочу. Вспомнить. FIN