Забудь, оставь и не проси...

Открываю почту и, глядя на список непрочитанных сообщений, первым делом замечаю во входящих письмо от Майкрофта. Для братского письма оно оказывается на редкость лаконичным. Обычно Майкрофт, если уж брал за труд написать мне, не мог удержаться от нескольких поучений, и они редко укладывались в пару строк. «Здравствуй, Шерлок! Насколько мне известно, ты так и не продвинулся в решении своей проблемы. Мне тяжело осознавать, как мало я могу тебе в этом помочь, но попробую. Поищи свои воспоминания где-то в данной области (смотри приложение). Неустанно обеспокоенный твоим благополучием, Майкрофт Холмс» К письму прикреплен файл: отсканированная фотография из нашего семейного альбома. На снимке мы стоим втроем – отец, Майкрофт и я. Это парадное фото на фоне поместья, сделанное профессиональным фотографом. В той же серии были и снимки с мамой, и такие, где находились только я и отец: значит то, что выбраны именно мы трое – тоже намёк. Что мы делали тем летом втроём? Был 1987 год, время, которое я ненавижу вспоминать. Обычно оно теряется для меня в густом вязком тумане над ночной рекой. Наверное, я слишком долго просто смотрю на фотографию и коплю в себе силы, чтобы начать разбираться с ребусом брата. Джон несколько раз обеспокоенно поднимает на меня глаза и, наконец, подходит с вопросом: – Что тут? Сложная задача? – Пожалуй. Майкрофт решил пробудить во мне ностальгию по детству, что сделать довольно трудно, – мой ответ практически правдив. – Так это вы? А это ваш отец? – Джон наклоняется надо мной, чтобы рассмотреть снимок получше. – Да. Не люблю это фото – оно последнее, сделанное пока отец был жив. Впрочем, я вообще не люблю всей этой сентиментальщины и воспоминаний о детстве. Закрываю крышку ноутбука, встаю и поворачиваюсь к Джону. Мы оказываемся очень близко, так что он почти испуганно отшатывается от меня. Чёртова дистанция должна быть соблюдена. Меня встряхивает от злости. Сколько можно! Надоело всё: то, как Джон шарахается от меня, будто я чудовище, как Майкрофт поучает меня, словно ребенка, как я сам увяз в болоте депрессии. Эта ослепительная вспышка яростного раздражения удивительно прочищает мозги. Будто с затуманенного сознания сдёргивают покрывало хандры, и, избавившееся от груза, оно вопрошает об одном: как я позволил себе столько времени потратить зря? Упиваясь сплином, увяз в мелочах и не решался даже приблизиться к главной проблеме. А ведь Майкрофт разобрался за сутки или чуть больше. Пора что-то делать. Прямо сейчас. – Джон, собирайся. Сегодня я хочу пройтись по маршрутам последних двух дней – тех, после которых я тебя забыл. – Но мы уже … – Джон умолкает, щурит глаза, будто пытается что-то высмотреть во мне, и идёт одеваться. Я торопливо натягиваю пальто, и мне отчего-то весело. Мы идём на охоту, и сегодня нам повезёт. И я вовсе не сбегаю от ребуса Майкрофта. Просто иду своим путём. Мы не впервые пробираемся за строительную ограду, которой обнесен бассейн. Здание в аварийном состоянии, но до сих пор нам везло, и при нас ничего не рушилось. Я в принципе знаю, что тут происходило: мне рассказывал Джон. Сегодня я хочу попробовать другой вариант. – Джон, на этот раз я хочу провести следственный эксперимент. Не просто пересказ, но повторение действий. Только тебе ещё придется говорить за Мориарти, у нас нет третьего на эту роль. Джон пожимает плечами. – Ладно. В его голосе равнодушие. Ни боли из-за того, что приходится снова переживать ту страшную ситуацию, ни веры в то, что это поможет, ни поддержки – ничего. Он опять отстранился. По моей просьбе он становится на куче обломков – примерно там, где была кабинка раздевалки. Я становлюсь у провала двери – и мы начинаем нашу невеселую комедию. Гладко не выходит. Джон говорит: нет, сначала была эта реплика, а уже потом я ухватил Мориарти; Шерлок, ты подошёл слишком близко, ты стоял вот тут; а в этот момент ты молчал, я не знаю о чём ты думал… – Пытался прикинуть, сможем ли мы выбраться живыми, и как это сделать. По-моему, всё очевидно. Когда «Мориарти выходит», я подбегаю к Джону чтобы снять с него куртку. – Это обязательно? – кривится он. – Да. – Я пытаюсь представить, что я испытывал в прошлый раз. Страх, адреналин в крови, непрерывное скоростное оценивание ситуации. Наверняка в прошлый раз мне некогда было даже подумать о сексуальном подтексте моих действий. А сейчас я не могу избавиться от этой мысли. Мне хочется остановиться, задержать Джона в объятиях, но, разумеется, я этого не делаю, а вместо этого выбегаю «в поисках преступника». Когда я возвращаюсь, Джон сразу предупреждает: – В бассейн прыгать не будем, нам не нужны травмы. Доигрываем ситуацию до конца. Я говорю «бум», прикрыв глаза, вспоминаю прыжок в воду. Я помню, что прыгнул сам. Я знаю, что на самом деле меня толкнул в воду Джон. Хотя он, разумеется, об этом молчит. Скромник. Но я всё равно его вычислил. – Спасибо, Джон. А теперь поехали по следу Катбуша, – не знаю, понял ли он, за что именно я благодарю, но мне важно, что хоть раз я сказал ему это. Я правда ценю, что с его помощью ещё жив. В такси Джон бурчит по поводу нарушений режима. Я слушаю его ворчание, и оно действует на меня умиротворяюще. – Я, конечно, считаю, что и от распорядка дня нужно брать выходные, но, если ты так переживаешь, давай сейчас найдем кафе, пообедаем, и святой режим практически не будет попран. Джон улыбается и соглашается на «выходной». С этого момента меня несет, будто на крыльях. Мы выскакиваем из такси, пьем кофе из пластиковых стаканчиков, купленный в ближайшей забегаловке, и выбрасываем стаканчики у газетного киоска – как в прошлый раз. Рассматриваем окна квартиры жертвы и изучаем подворотню – всё по старым следам. Всё – как впервые. Джон лишь подсказывает и чуть направляет. Я и сам понимаю, чувствую, что делал тогда. Мы поднимаемся по лестнице на крышу, и тут Джон говорит, что он выходил наружу первым. Хорошо, я пропускаю его вперед, делаю шаг за ним и вижу, как Джон спотыкается и едва не падает. Я хватаю его за руки, восклицаю: – Осторожнее! Ты едва не упал! – Нет. Я не падал, – Джон высвобождается, поворачивается ко мне, он весь сияет, и говорит: – Шерлок! Ты же вспомнил! Ты, наконец, хоть что-то вспомнил! – Хотелось бы в это верить. У меня бешено бьется сердце, я с трудом глотаю холодный ветреный воздух. Когда я успел так испугаться? – Расскажи. Ещё раз – как было? – Мне просто нужно время, чтобы прийти в себя. И требуется понять, где реальность спуталась с воскресшими воспоминаниями. Джон чуть теряется: – Ну, так и было: я шел первым, споткнулся, чуть не упал, и ты меня схватил. Гм, да, потом ты привалился к двери. Джон, позабыв, как он дозирует любой физический контакт, пристраивает меня, командует, чтобы я чуть согнул колени, оценивающие смотрит и одобряет: – Вот, именно так. Я спросил о самочувствии, а ты отругал меня за то, что я не смотрю под ноги, – это говорится таким счастливым тоном, будто то, что я его обругал, было лучшим событием в жизни Джона. Я смотрю на него – глаза в глаза. Я не могу поверить, что всё настолько очевидно. – Джон! Я понял. Всё так просто, даже странно – как можно было не догадаться раньше? Мне трудно продолжать. Но нужно. – Ты… слишком много значишь для меня. И слишком часто рядом со мной ты подвергаешься опасности. Я не знаю, какой механизм задействован, отчего, испугавшись за твою жизнь, я не нахожу лучшего вывода, чем стереть тебя из памяти, но дело, по всей видимости, обстоит именно так. Джон обдумывает мои слова и с нервным смешком уточняет: – То есть ты забываешь меня, потому что я слишком важен? Нелогично. – Увы, я не управляю своим подсознанием, которое запускает этот механизм, – я развожу руками. – И что теперь? Каждый раз, испугавшись за меня, ты будешь выкидывать меня из памяти? – он спрашивает так обвиняюще, будто я нарочно. – Наверняка с этим можно что-то сделать, – хватаю Джона за руку. Это расчётливый жест: хочу выяснить нашу дистанцию сейчас. – Например? У тебя есть уже варианты? – руку он не отобрал. «Надо бы пойти к психологу и разобраться, что можно сделать». Но так я сейчас не отвечу. Carpe diem – старый, но не ставший менее мудрым совет. – Можно попробовать уравновесить негатив позитивом. Чтобы мне не захотелось забывать, несмотря ни на что, – я продолжаю говорить тихим голосом, чтобы не спугнуть момент. Джон наклоняет голову. – И как же? Я вижу, что он догадался. Понял и не отстранился. Что же, если тебе нужна моя инициатива, Джон – пожалуйста. Я обнимаю его за талию, и мы впервые целуемся под свист холодного лондонского ветра. Не столько страстно, сколько недоверчиво, осторожно приноравливаясь друг к другу. Лишь спустя некоторое время понимаем, что нам можно, действительно можно позволить себе зарыться руками в волосы, прижаться другу к другу до боли, целоваться почти с остервенением… Когда мы отстраняемся, Джон спрашивает: – Думаешь, этого хватит, для компенсации негатива? – Абсолютно точно – нет. – Поверю гению на слово. Но тогда реши задачу, достойную великого сыщика: не пора ли нам домой? Уже дома, Джон, будто решив заклеймить меня, оставляет на теле следы от засосов и поцелуев. Я не ожидал от него такого, но не протестую. И буря постепенно стихает. Убедившись, что я действительно с ним, Джон становится нежным, будто только сейчас понимает – всё это на самом деле. Больше он не торопится. Мы лежим на кровати обнявшись, не желая отпускать друг друга, и не имея сил больше ни на что. Джон говорит: – Я тебя люблю. Давно. Но никогда не думал, что мы будем вместе. Смотрю на него и поражаюсь – какими опилками была набита моя голова последнее время? Почему я до сих пор не понял… – Кажется, я тоже, – не удается скрыть своё удивление, оно так и сквозит в голосе. Джон смеётся. – Я это понял после твоего беспримерно прекрасного признания на крыше. Не думал, что я так плохо понимаю себя. С этим надо будет что-то сделать. Но потом, когда-нибудь. Не сейчас, когда я открываю для себя Джона. Мы засыпаем абсолютно счастливыми.