Он меня раздражает

Отца не стало спустя два долгих года. Стояла холодная зима, на улице по полной программе валил снег, усиливая праздничную атмосферу предновогодней ночи. Я встречала маму с работы, поэтому до дома, нагружённые пакетами, мы дотащились вместе. Скрипит тяжелая подъездная дверь, пахнет алкоголем и кошками - запах мочи, который въедается, казалось, в стены подъезда и от него никак нельзя избавиться. Скрипят прогнившие деревянные ступеньки, и этот скрип подхватывает эхо и несет до верхних этажей, затихая там. Скрипят перила, за которые хватается мама, чтобы не свалиться и не покатиться кубарем от тяжести пакетов. Все скрипит. Разваливается по кусочкам. Даже я. Ближе к пятому - последнему - этажу мой нос улавливает запах яблочного пирога. Такого, который раньше пекла мне бабушка, когда я приезжала к ней в деревню погостить. Это, конечно, глупо, но я надеюсь, что запах доносится из нашей квартиры. Мама открывает дверь, и запах усиливается. В квартире тихо играет популярная сейчас песня, которую без конца крутят по радио и которая уже в печенках сидит. Я переступаю с ноги на ногу, ставлю пакеты и бегом скидываю ботинки, чтобы промчаться через коридор на кухню и увидеть улыбающееся бабушкино лицо. - Вот и наша стрекоза! - она всегда называла меня так за непоседливый и беззаботный характер, и я совсем ничего не имела против. - Я скучала. Я тоже, ба. - Ира, ау! Ключи доставай, ворона моя, - мама, улыбаясь устало и нежно, смотрит на меня, поставив пакеты на пол и устало привалившись к облупленной подъездной стене. Смаргиваю слезы и лезу за ключом в карман, вставляю его в замочную скважину и с опаской тяну на себя дверь. Хочется надеяться, что он уже спит. И правда. Свет не горит ни в одной комнате, даже надоедливый ящик не работает (а ведь он включен целые сутки). Я выдыхаю резко, успокаивая бешеное сердцебиение, такое, будто пробежала только что километровый марафон. Мама облегченно сгружает пакеты на пол, цокает каблуками, разуваясь и сразу же становясь на десять сантиметров ниже, чем была. Включает свет и проходит на кухню, сгружая пакеты на стол и глядя на спящего сидя отца. А затем вдруг кричит, чтобы я вышла из квартиры и спустилась на второй этаж, чтобы позвать тетю Валю. Я чувствую, что произошло что-то очень важное, но даже не думаю перечить, как бы интересно мне ни было. Когда пришла тетя Валя, мама, сутулясь, сидела на стуле и держала в руках телефонную трубку, рассматривая ее внимательно и изучая каждую царапинку. - Валь, я уже вызвала скорую и милицию. Забери к себе, пожалуйста, Иру. Дошло. Грустно почему-то не было, даже плакать не хотелось. Я чувствую себя так хреново, потому что облегчение - совсем не то, что я должна сейчас испытывать. *** На балконе холодно, особенно когда стоишь на бетоне лишь в капроновых носках. Колечки отвратительно пахнущего дыма поднимаются в абсолютно черное небо и растворяются в нем. - Была бы твоей матерью - давно отшлепала бы, - тетя Валя неслышно открывает балконную дверь и прикуривает от моей сигареты, на пару со мной пуская кольца дыма в небо. - Я все понимаю, но притворись на похоронах, что тебе хотя бы немного грустно. *** Все прошло гладко. Теперь, когда его не стало, я чувствую себя свободнее. Тетя Валя время от времени заходит в гости, пока мама на работе, сидит у меня дома часа два. За это время мы успеваем выкурить пачку сигарет. Я стала более-менее хорошо учиться, поправилась и даже обзавелась парочкой друзей, которые иногда заходят ко мне в гости. Папиного собутыльника мы больше не видели. Следователи обнаружили против него улики и теперь он сидит за решеткой. Я, может быть, благодарна ему Захотелось именно такого продолжения. Неправильного, эгоистичного. Горького.