VI
Еда безвкусна. Словно пихаешь в глотку кусок резины и запиваешь это не дорогим вином, а обыкновенной, не самой свежей водой. Использовать вилку а)чтобы нарезать рыбу; использовать вилку б)чтобы нарезать птицу; использовать вилку с)… А не пошли бы вы все к черту? От изобилия еды, что приносят горничные, хочется выть. И если бы хоть что-нибудь вызывало аппетит. С противоположного конца стола на меня смотрит Нико. И взгляд его не предвещал ничего хорошего, если честно. – Берите утку, очень вкусно. А галеты, какие галеты! А салаты! Тошнит от всеобщей радости. Вечер нагнетался еще и тем, что вскоре должен подоспеть Майкл. Не знаю, чего от меня ожидали друзья, если я еще сам толком не понял, чего сам жду от себя. И как интересно меня представит Аннабет? Бывший? Друг? Друг детства? До прихода в поместье Оллфордов, я не был готов к тому, что мое настроение может испортить такая незначительная деталь, вроде общего ужина. Неужели, олимпийцы? Серьезно что ли? Контроль эмоций. Спокойствие. Гладь воды. Вообще ничего не помогает. Еще сильнее сдавливая вилку а) чтобы с помощью ножа с) резать протухшую резину, я кошусь в сторону Воображалы. Она рядом с главой семьи мистером Оллфордом. Не уверен, что Афина против такого милого, остроумного и доброжелательного тестя. И почему все так чертовски хорошо? Добрый свёкр, добрая теща, прекрасная, беззаботная жизнь, спокойствие и уют в огромном поместье с десятком горничных? Но это не стиль Аннабет. Это вообще не она. Только если ее не подменили на эту прекрасную девушку в платье, что сидела поодаль. Ты, конечно, подвела с похищением Воображалы, Гея. Я одергиваю себя, ужасаясь своим мыслям. Неужели гнев дошел до крайней точки кипения? – Перси, – Хейзел неуверенно накрывает мою ладонь своей. – Все в порядке? Все круто. Класс. Не передать словами. Я люблю девушку, которая выходит замуж за другого. И почему это поместье всего на два этажа? Лететь слишком быстро. Безболезненно. – Устал жутко, – бурчу я и тут же натыкаюсь на взгляд Нико: « Ну, да. Устал». – Волшебник, – окликает меня Чарли, и я, наконец, отвлекаюсь. – Ты помнишь про истории? Я и забыл о нашем договоре, но врать и отказывать ребенку не в моих правилах. – Да, без проблем. Уже хочешь спать? – в надежде спрашиваю я. – Всего-то восемь часов. – Истории длинные-предлинные, уверен, что успеешь услышать все? Глаза Чарли вспыхивают. Он шепчет что-то Беатрис, а та, кинув на меня понимающий взгляд, кивает головой. Я пытаюсь сбежать из-за стола как можно тише, но лучше б я кинулся лезть под ним, как это сделал мальчишка. – Перси? Уже уходишь? – обеспокоенно спрашивает миссис Оллфорд. И что мне говорить? Врать? Надеюсь, будет выглядеть правдиво. – Нездоровится что-то… – С тобой точно все в порядке? – переспрашивает Аннабет. Кровь сжигает изнутри, словно лава. И зачем она это спрашивает? Заткнись, Джексон. Она беспокоится о тебе. – Точно. Нужно только лечь спать пораньше. Завтра важный день и все такое… – А еще будут истории! Много-много-много!!! – хватая меня за руку, визжит Чарли. Я улыбаюсь. Хоть кому-то в этом доме не приходится притворяться. Аннабет прикидывается, будто рада мне. Друзья прикидываются, будто простили меня. Беатрис и Нико стараются не выдать моего секрета. Миссис и мистер Оллфорд делают вид, что рады приветствовать ораву незнакомцев. Никого не забыл? – Я дома, – слышится чей-то грубый, уже знакомый голос со стороны прихожей. Топот босых пяток по паркетному полу, и вот, в свете мягких, кухонных ламп появляется Майкл Оллфорд. Темноволосый, широкоплечий, ссутулившийся, лишенный всякого ума на лице. С выискивающим взглядом он целует своих родных и… Чертовы. Олимпийские. Боги. Молите, чтобы ураган Катрин не повторился вновь. Целует Аннабет в макушку. Она вздрагивает, медленно, боясь, оборачивается ко мне. Перетерпеть бы этот взгляд. Перетерпеть бы это все. Только она видит меня насквозь. Она знает, что со мной. Она знает, что я либо кинусь разбивать его морду, либо уйду молча, покорно, не сказав ни кому и слова. Правильно, Джексон, ты никому и слова не скажешь. А все потому, что послезавтра она выйдет замуж за этого человека – нравится это тебе, или нет. – Всем привет. Вроде уже знакомые лица, – смеется он, но Аннабет останавливает его. – Майк, это Перси… Что ж. Момент Х, Аннабет Чейз. Кем ты меня назовешь? Уж лучше знакомым, товарищем, но не смей называть меня другом. Не при нем. Не сейчас. Никогда. Ты знаешь, что это ложь. Ты знаешь, потому что видишь меня насквозь, как никто другой. Береги своего Майкла, потому что будет слишком много крови. – Это мой лучший друг, – говорит она. Прости, Майкл. Она сама сделала выбор. В мыслях уже мелькает схема удара, но происходит нечто невероятное. Она берет меня за руку, переплетая наши пальцы, как тысячи… Миллиарды раз до этого. В прошлой, более счастливой, более живой жизни. И я не могу не поддаться, откликаясь. У нее очень холодная ладонь, как будто весь вечер она боялась. Боялась именно этого, возможно, решающего момента. Переживала, искусала губы, нервно теребила подол платья. Не одному было страшно, верно? Я смотрю на нее украдкой, как если бы это было запрещено мне. Воображала улыбается мне. Снова. Согревает. Успокаивает бушующий во мне гнев и создает заряды электричества, что откликаются во мне диким чувством восторга. Она рядом. Живая. Моя. Она знакомит не Майкла со мной. А меня с Майклом. Боясь, страшась моей обиды за неверное решение. Словно показывает диковинную игрушку, которая должна или понравится мне, или быть уничтоженной. Я, безусловно, за второй вариант. – Перси Джексон, – свободную руку я протягиваю брюнету. – Приятно познакомится. Наслышан о тебе от Энн, – улыбаясь, не замечая соприкосновения наших рук, говорит Майкл. – Ты экономист? – В процессе обучения. В данный момент прохожу практику. – О, страшная скука. Бумаги, бумаги, по себе знаю, что офисная работа сущий Ад. Это ты еще в Аду не был, сволочь. – Ничем не хуже черчения, – замечаю я. – Что ж, было очень приятно познакомиться, но я обещал Чарли рассказать историю. Сам понимаешь – долг зовет. – Ох, Чарли, – оживляется Майкл. – Здорово, приятель. Ребенок, что все это время стоял рядом, дает пять великану, но возвращается ко мне, беря за руку, что отпустила Аннабет. Он согревает меня, заставляет чувствовать себя нужным, впервые за долгое время. И я вспоминаю, я вижу в нем себя самого. Ребенка, что искал молнии Зевса, стараясь спасти свою маму. Нет, конечно, я не желаю ему этой участи, но почему-то уверен, что он стал бы отличным, храбрым, самоотверженным героем. – Спасибо огромное за ужин. Все было очень вкусно, миссис Оллфорд. Спокойной ночи, – я оборачиваюсь к Аннабет, когда Майкл усаживается за стол, и уже тихо добавляю: – Спокойной ночи, Воображала. Не знаю, что было дальше. Я просто двинулся к коридору. Считая шаги, отвлекаясь на фоновую болтовню Чарли, замирая каждый раз, когда сердце галопом несется вперед. Нет, боги Олимпа, она не должна догадаться. Не сейчас. Чертов эгоист! Она ведь замуж выходит, а не свидание назначает! – Эй! Ты меня слушаешь?! – спрашивает Чарли. – Это не моя комната, слышишь? Не моя. Я запоздало включаюсь в реальность. Мы в моей комнате. Тут горят светильники, Чарли забрался на кровать, я так и замер у входа. В боковой стене выбоина, и, кажется, именно она напоминает мне об утихших чувствах внутри. Все кончено. Так быстро. Крайне глупо. Безвозвратно. Жутко. – Так мы идем слушать истории, или нет? – Давай ты останешься на ночь у меня. Мне легче будет настроится и все вспомнить, – присаживаясь рядом с ребенком, предлагаю я. – Можешь даже поспать в шортах и в футболке. Это ведь домашняя одежда? Чарли заворожено глядит на меня, словно я и есть Посейдон, Аид и Зевс в одном лице. – Как это, в футболке и шортах? Беатрис ругалась. – Я ведь не Беатрис. Устроим мальчишник? – Серьезно?! – он едва не визжит от радости. – Ты не врешь? Волшебник, ты лучший! Он кидается мне на шею. И это… Он снова это делает. Доказывает мне, что я нужен кому-то. Что я не одинок. Не одинок настолько, насколько сам в этом виноват. После свадьбы Аннабет я обязательно постараюсь вернуть прежнее доверие друзей. Хочу знать, что они не разочарованы больше во мне. Что мы одна семья, несмотря ни на что. Чарли забирается под одеяло, смирно складывая ладони, как ученик. Я улыбаюсь его хитрой, послушной мине. С чего бы начать? С чего-то честного, верно? – Послушай, я не хотел быть полукровкой…***
Сна ни в одном глазу. Страх, отчаянье, робость. Все что угодно, только не уверенность в том, что Аннабет не узнала моих истинных чувств. Какой же я идиот, все-таки. Но это уже не важно. Ничего уже не важно. Я вздыхаю, стараясь не разбудить Чарли. После долгих трех часов, он все-таки уснул. Слишком внимательный, требовательный, пытливый слушатель, которого интересовала каждая мельчайшая деталь, связанная с олимпийцами. Не уверен, что мог рассказывать о мире полукровок ребенку, но что от этого изменится? Многие моменты, вроде появления Нико, кровавых войн и смертей, пришлось пропускать, чтобы мальчишку не беспокоили кошмары. Но Чарли все равно слушал. Восхищался историей моей жизни, от которой я бы с радостью отказался. Самое жуткое – переживать все события, связанные с Аннабет. То, как ее похитили, как она, едва живая, поддерживала небосвод, как мы падали в Тартар, как защищали друг друга, потому что… Потому что было ради чего жить. Но я пережил и это. Рассказал все, как есть, иногда даже нахваливая юную героиню, откровенно проникаясь к ней симпатией. Вот если бы только симпатией. Чарли свернулся на моей груди, словно боясь, что истории кончатся, а я, обманув, скроюсь в темноте. Смешно наблюдать за его сонным лицом. Вот бы еще слюни пустил, и я бы стал сомневаться, что Беатрис его сестра. И на мгновение я представляю, что рано или поздно у меня будет семья. Вроде, счастливая. Я смог бы стать настоящим отцом, как и Нико. Мне хочется этого. Оберегать, жить ради семьи. Не ячейка общества – полноценная семья, которой у меня не было. Я вспоминаю лицо мамы. Безгранично доброе, светлое, пронзительное, словно теплый, летний свет. Как можно было в последнюю нашу встречу так грубо себя с ней повести? Тот день был будто миллиарды лет назад, а не всего два месяца назад. – Здравствуй, Перси. Тихий женский шепот, заставляет меня вскочить с кровати. Это еще что за дела. Я аккуратно укладываю спящего Чарли на кровать и на ощупь включаю свет. Неожиданно порыв ветра из открытого окна приносит цветочный, приторный запах. Уж не привезли ли ту самую арку? – Ты не рад меня видеть, я смотрю. Серьезно? Боги сошли с ума. – Афродита, – сквозь зубы, сдавленно говорю я. – Скажите, что вы не ко мне… – Это будет ложь. Какие честные боги пошли. – Давайте по-быстрому, я хочу спать, – огрызаюсь я. – Это тоже ложь. Нет, я должен перестать жаловаться на свое положение. Потому что каждый раз, когда я думаю, что хуже быть не может, волшебным образом обстановка становится ужасающей. – Если вы к Пайпер, она в комнате дальше по коридору. – Ей есть чем заняться, – просто отвечает богиня, усаживаясь на стул рядом с зеркалом. – Я пришла к тебе, Перси. Я не ошиблась дверью. – Это… здорово. Но вы опоздали, что ли? – усмехаюсь я. – Рад помощи олимпийцев, но я уже не нуждаюсь в ней. – Причем здесь олимпийцы? – искренне удивляется Афродита, поправляя волосы. – Я пришла к тебе, потому что захотела сама. Я – богиня, а не зверек на побегушках у Зевса. – Рад это слышать. – Послушай, я понимаю, что ты зол на отца… – Вы пришли поговорить о нем?! – гневно спрашиваю я. – Я устала повторять, Перси. Я пришла к тебе. И все же ты зол на него? – Нет. Совершенно нет. Он бросил меня, но это мелочи, так ему и передайте. Пусть только не распространяет свою обиду еще и на Аннабет. Он должен прийти на свадьбу. И тогда богиня замирает, оборачивается ко мне. – Ты этого хочешь? Я киваю головой, разглядывая пол под ногами. Не хочу беседовать об этом с богиней любви. Потому что вообще не хочу ни с кем об этом беседовать. Это только мои раны, мои переживания. Кому какое дело? А уж тем более олимпийцам, которые не отличались особой человечностью. – Перси… – Я очень рад, что вы переживаете за мою судьбу, но ваша помощь не нужна, понимаете? Все, что нужно, вы уже сделали, и, честно слово, я даже не виню вас. Все так и должно быть. Она внимательно слушает меня, будто ожидает услышать в словах подвох. Но его нет. – Я люблю ее, перед вами это скрывать крайне глупо, но чтобы вы не предложили мне, какую бы сделку, помощь, соглашение… Мне это не нужно. Я счастлив, ясно? И она замолкает. Молчит и все смотрит на меня. Смотрит и думает, наверняка о том, какой же я все-таки конченый идиот. Я и сам так часто думаю, Афродита. Не ты первая, не ты последняя. Наверное, некрасиво, но я ложусь обратно на кровать, накрываю нас с Чарли одеялом, пытаюсь сосредоточиться на кваканье лягушек. – В породах гор люди однажды нашли причудливые камни, – начинает тихий, убаюкивающий голос. – Они были черными, отвратительными и непривлекательными на вид. Никто и не стал задумываться о том, какую тайну они хранят в себе. Но, однажды, страшный камень лопнул, а люди увидели неимоверное сияние, словно солнце опустилось на землю. Внутри сияли кристаллы, что были выкованы изо льда. Тихое шуршание ее платья. Я пытаюсь открыть глаза, но это бесполезно. Рука богини ложится мне на лоб, словно она проверяла мою температуру. Ватные руки отказываются скидывать ее ладонь, и тогда она произносит: – Это были жеоды, что хранили одну из самых загадочных красот мира. Я чувствую, как сон приходит сам собой. Обессиленный, я окунаюсь в царство Морфея, прижимая теплое тело Чарли к себе. – Чтобы узнать человека, сперва его нужно сломить…***
Я надеялся, что это не кошмар, и склонившаяся надо мной девушка не обернется фурией. Хотя, наверное, даже тогда трудно будет испортить эти сверкающие в темноте глаза. – Что, мы уже прибыли? – сонным голос бормочу я, глядя на Аннабет. – Нет, – склоняя голову набок, наблюдая за мной, отвечает Воображала. – Сейчас середина ночи. Кажется, сна теперь нет ни в одном глазу. Слышу срывающийся, бешеный ритм собственного сердца. Если это и был кошмар, то самый худший из всех, что я видел прежде. Подумать только. Я спросонья, нечесаный, неухоженный, в мятой пижаме. О боги, я чистил зубы на ночь? – Ты… ты пробралась в мою каюту? – Тебе же семнадцать через два месяца! Не вечно же бояться тренера Хеджа. Она сидит на моей кровати, прижав коленку к груди и раскачиваясь как ребенок. На лице играет теплая, солнечная улыбка, что согревает изнутри лучше всякого одеяла. Подумать только, как я мог обходиться без нее? Без Аннабет? От мысли, что ее снова не станет, становится неимоверно тоскливо. Я приподнимаюсь на локтях и пытаюсь незаметно пригладить растрепанные со сна волосы. – Посмотрел бы я на тебя, если бы ты видела его бейсбольную биту… – Мы могли бы прогуляться, Рыбьи Мозги. В том случае, конечно, если ты почистишь зубы и приведешь этот ужас на голове в порядок, – она продолжает улыбаться. – И пижама… О боги, это зайцы? Я не знаю, были ли зайцы на пижаме или нет. Я вдруг так сильно хочу ее обнять, что плюю на все правила. Просто прижимаю к себе. Просто вдыхаю этот пьянящий аромат полевых цветов. Просто чувствую, как быстро начинает биться ее сердце. Как откликаются ее пальцы, и она без слов обвивает меня руками. Так и должно быть. Так всегда было. Есть. Будет. И ни Гере, ни титанам, ни даже матери Земле не изменить этого. Это моя Аннабет. Если нужно принести кого в жертву, отправить в поиск, отделить от меня - выбирайте любую другую девушку с тем же именем. Эта останется со мной на всю жизнь. – Эй, а как же прогулка? – бубнит она из-под моих объятий. – Тебя что-то не устраивает? Она глухо смеется в мою пижаму, и по телу расходится ток. – Вот и отлично. – Перси… – тихо говорит она. Я отпускаю ее в надежде, что она все-таки не уйдет. Глаза девушки светятся счастьем, когда я разъединяю наши пальцы. – Ты же знаешь, что я хочу сказать? – Знаю, но теперь ты должна говорить это намного чаще. – Я все равно цепляюсь за ее руки, словно слепой. – Удивляюсь, такая умная, и еще не поняла этого, Воображала. Она берет мои ладони в свои руки и подпирает ими щеки. Получается очень потешно, и, если что, Аннабет довольно милый шарпей. – Я люблю тебя, Перси. – И еще раз, – довольный собой, повторяю я. – Я люблю тебя. – И еще. – Джексон, – рычит она. – Согласен. Теперь моя очередь… Но моя очередь не наступает, потому что она целует меня. Снова и снова. Клюет в нос. В щеки. Задевает губы. Дразнит. Будто доказывает мне, что скучала. Я знаю это, Аннабет. Знаю, потому что пережил это вместе с тобой. Вдали от тебя. Ее руки перебирают мои волосы, касаются шеи, лица, и я чувствую себя падающим в пропасть. Хочу разбиться, но больше никогда не думать о поисках, о проблемах, о боли, о том, что могу потерять ее. Я тяну девушку на себя, усаживая на коленях. Аннабет издает странный писк протеста, видимо, все еще надеясь прогуляться по кораблю. Но эта идея быстро испаряется, когда поцелуй становится все требовательней. И я знаю, что это тонкая грань, которую пересекать или слишком рано, или невозможно вообще. Но Аннабет не отстраняется. Она пытается быть еще ближе, прижимаясь ко мне в лихорадке. Если бы только знать как, когда между нами только ткань одежды. И снова удар током – ее пальцы, впивающиеся в мою спину, царапающие, требовательные, как и она сама. Из горла вырывается хрип, и в эту же секунду она отстраняет от меня, глядя широко раскрытыми от удивления глазами. Смешно видеть ее раскрасневшейся, дезориентированной, такой живой и теплой. На щеках горит румянец, словно она пробежала десяток метров. Не знаю, как выгляжу я сам, но внутри творится что-то нескладное. Мне не хочется прекращать это. Я хочу целовать ее. Хочу прижиматься к ней, боясь, что все это кончится. Хочу быть настоящим и таким же живым, как и сама Воображала. Черт. Я хочу ее саму. И от этого становится стыдно. Слишком стыдно, чтобы смотреть в искренне удивленные глаза девушки. Сердце нарочито быстро стучит в груди. Пульс отдается даже в ушах. – Аннабет, я… – … люблю тебя, – спокойно, словно ничего и не было, говорит она. – Я знаю, Перси. И она целует меня в кончик носа. Благодарно. Преданно. Воспоминание развеивается, как дым. Я снова посреди примерочной. Из зазеркалья на меня смотрит отрешенный парень в черном смокинге и бежевой рубашке. Кажется, он не слишком доволен своим видом, да и кто был бы доволен? Почему нельзя идти на свадьбу в шортах и футболке? В конце концов, так намного удобнее. Для кого созданы эти дурацкие правила? – Ты скоро, принцесса? – интересуется Джейсон. – Мне не нравится. Я как клоун. – Перестань, принцесса. Тебе все к лицу. Я улыбаюсь. Ладно-ладно, посмотрим, кто будет смеяться последним. В лицо ударяет свет, будто я звезда, и софиты готовы испепелить меня заживо. Но я не звезда. На диванчике устроились Фрэнк и Хейзел, в соседней раздевалке копошится Джейсон. Мне выбирают смокинг. Вот умора. – Что скажешь, Хейзел? – поправляя воротник, спрашиваю я. – Мне неудобно, кажется, маловат. – По-моему, намного лучше предыдущих. – По-моему, они все одинаковые, – замечает Джейсон, выходя из раздевалки. На нем такой же черный костюм и рубашка. Боги, мы как два идиота. – Нет, ты, правда, неплохо выглядишь, – встревает Фрэнк. – В том белом костюме ты был похож на Синатру. – Фрэнк Синатра, Чжан? Ты это серьезно? Хейзел, мы берем эти. – Без проблем. Ненавижу эти магазины, – выдыхает подруга, вставая с диванчика. Всю дорогу до дома я не отвлекаюсь на разговоры друзей. Все, о чем только я могу думать – воспоминания. Снова и снова, вспышками, картинками, они являются ко мне, испытывая меня на прочность. Мои собственные воспоминания стараются уничтожить меня, и это чувство хуже пленения Тартара. Все обостряется тем, что я помню эту ночь. Слишком подробно, чтобы теперь забыть. В багажнике валяется мой костюм на ее свадьбу. В голове пылятся воспоминание о ночи, которая не переросла в нечто больше, чем просто сон в обнимку. А если бы переросла? Если бы все было именно так? Что, если Аннабет не испугалась бы? И не испугался бы я? Но в голову приходит совершенно иная мысль. Она была с Майклом. Была в том самом смысле. Я сжимаю подлокотник минивэна. Он заставил ее. Вынудил. Сволочь. Он вынудил ее. Я ненавижу его всеми фибрами своей души. Как? Как он посмел касаться ее?! Он… надругался над ней. Сволочь. Внутри обрывается нить моего спокойствия. Будто нависшее над городом цунами, наконец, накрывает вышки, снося все на своем пути. Они спали. Спали в одной кровати. Да и может это быть как-то иначе? Он целовал ее так, как целовал я. Чувствовал тоже притяжение, ту же боль, тот же страх потерять ее. Он раздевал ее. Стягивал с мягкой кожи ткань, хотя я даже не задумывался. Потому что это Аннабет. Потому что она настолько же невинна, насколько и чиста. Потому что это моя девочка, с красивым разрезом глаз, с брызгами родинок на плечах. Потому что она слишком трепетна, чтобы представлять ее в подобной картине. Это пошло, развязно, тошнотворно. То, что делали другие девушки, обвивая меня ногами, не могла делать Аннабет. А уж тем более с этой сволочью по имени Майкл. В ушах стучит пульс. Моя критическая точка кипения, что разрушает меня изнутри. Аннабет… Скажи мне, что это ложь. Прямо сейчас. Здесь. Но в ответ меня ждет тишина. Глухое шипение певца из радио. Бормотание Хейзел и Фрэнка, веселый отклик Джейсона. Кто-то здесь явно лишний. Я отстегиваю ремень безопасности. – Эй, дружище, меня могут оштрафовать… – Останови здесь, Джейсон. – Чего? – друг оборачивается ко мне. – Брось эти шутки, Перси. Мы едем домой. – Останови, – грубо отчеканиваю я. – Перси, – тихо зовет Хейзел. – Перестань, Джексон. Что ты творишь? – Чжан обескуражено отстраняется от девушки, кладя мне руку на плечо. – Выпрыгну на ходу, если потребуется, – тихо повторяю я. Визг тормозов. Брошенное в спину: «Очнись». Наверное, слишком страшно. Слишком пусто. Но в глазах пляшет немая сцена, когда он склоняется над ней… Черт подери! Как поддонок, как загнанная, вспотевшая лошадь. И мне хочется кричать, выть от этого. Ноги срываются на бег. И я несусь куда-то вперед, не различая дороги. Чертовски приятно знать, что гребаный смокинг остался в машине, что укатила в гребаное поместье Оллфордов. Ненавижу этот город. Ненавижу эту жару. Но, в первую очередь, я ненавижу самого себя. Чтобы узнать человека, сперва его нужно сломить… То, что происходит в моей жизни не сломило меня, даже не пошатнуло моей веры. Это уничтожение. Полное, безмерное, безвозмездное. Я лучше бы один раз умер от яда гарпий, вместо того, чтобы переживать эту боль снова и снова. Должна же быть справедливость в этом мире? Хоть где-то? Хоть в ком-то?! Я вспоминаю теплые глаза Беатрис, милую улыбку Чарли, но в это мгновение уже ничего не способно исцелить меня. Я думаю о побеге, самоубийстве, но понимаю, что для этого я слишком себя ненавижу. Дорога увиливает в заросли, и только в чаще я перехожу на шаг. Она могла не спать с ним. Конечно, могла и не спать. Она его будущая жена, придурок. По-твоему, они будут спать в отдельных кроватях? Общаться через рукопожатия? Обмениваться кивками в знак приветствия и желать друг другу спокойной ночи, целуя друг друга в щеку? Или вообще без поцелуев? Было бы идеально. Но «идеально» не особенно вписывается в контекст моей истории. Бремя сына Посейдона – проклятого самими мойрами – на всю жизнь лишило меня права быть человеком. Уже плевать на важное «счастливый» перед ним. Я выхожу на площадку, и едва не задыхаюсь от злости. Чертова Фортуна! Я на том самом берегу, где в первый раз заметил Аннабет. Где я снова познакомился с ней. Она и не видела меня, но в то же время я знал, что это наше знакомство. Первое знакомство. В кроссовки набился песок, я вспотел и вымотался, словно сражался с монстром, а не бежал всего несколько… метров? Километров? Есть хоть какая-нибудь разница? Я сбрасываю обувь, словно лишенный разума бреду к воде. Давай. Когда в первый раз Аннабет избила меня на тренировке, именно ты меня исцелила. Рука касается глади прохлады. Но ничего не происходит. Огонь внутри продолжает сжигать, кровь несет боль. Ох, если бы слова «все очень плохо» описывали мое состояние. Я умываюсь. Несколько раз оттираю лицо, будто от чужого плевка, а на деле же – мысли. Мысли о том, что Аннабет могла спать с кем-либо. Это уже фобия. Но ничего не происходит. Снова. Тело поддается тем же пыткам – я соскребаю кожу, отдираю ее, оставляя красные полосы, что сразу заживляет вода. Успокойся. Все хорошо. Так должно быть. Наверняка, впереди меня ждет что-нибудь хорошее, ведь так всегда бывало? Так я встретил Аннабет. Так я познакомился с Гроувером. С семеркой действительно классных ребят. Все хорошо. Так должно быть. Успокойся. Я не знаю, сколько проходит времени, прежде чем дыхание приходит в норму, и я откидываюсь на песок. Солнце снова тянется к горизонту. Второй день на исходе. Все, что я сделал: купил смокинг на ее свадьбу. Я не видел Воображалу целые сутки. С самого утра, когда Чарли с криками понесся делиться впечатлением услышанной истории. Больше всего ему понравилась храбрая девочка с кинжалом как у Конана Варвара. Не знаю, понравилось бы Аннабет подобное сравнение, но, кажется, она была такой же храброй. Я уже жалею, что бросился вон из машины. Поступил глупо, по-ребячески. Просто накопилось, просто нужно побыть в одиночестве, просто нужно передохнуть ото лжи. Это накапливалось с тихими минутами, проведенными за уборкой сада, установки фурнитуры, дегустацией вина, выбором цветочных украшений, до которых мне нет дела. И самое ужасное: никто не просил меня об этом. Я хотел показаться Аннабет настоящим другом, поддержкой и опорой, что ни в коем разе не бросит ее. Мне жаль Пайпер, потому что к концу сегодняшнего дня я был измотан подготовкой, от которой она так старательно пыталась меня отстранить. Обеспокоенные разноцветные глаза едва не краснели от слез. Она переживала за меня, но как она могла запретить? Я хотел быть тем самым лучшим другом. Но я не был. Я был влюблен в нее безнадежно и отчаянно, как любят, наверное, раз в жизни. Безнадежный идиот. Отчаянный придурок. Шум воды приносит, наконец, забвение. Красота, как мне того хотелось бы или нет, полностью поглощает меня. Больше не существует боли, а даже если и есть… что с того? Небо покрывается закатными красками, ставя точку в сегодняшнем дне и унося несбывшиеся надежды куда-то за горизонт. Завтра она в последний раз Чейз. Завтра начнется новая, возможно, более счастливая страница ее жизни. Я все еще повторяю, что мы друзья. Я все еще помню, что счастье можно получать лишь с приходом счастья другого человека. Я все еще знаю – для того, чтобы понять меня, олимпийцы обязаны были сломить меня. И я даже зла на них не держу. Почему-то бесконечно спокойно и тихо. Я свободен, наверное? Чейз, ты освободишь меня? – Я знала, что найду тебя здесь…