В последний раз, Чейз?

VII Три года назад

Я бреду ни жив, ни мертв. Кажется, руки начали подрагивать еще в такси. Я спешил, рвался к ней, потому что знал, что должен. Еще два квартала и я у ее дома. У нашего дома. Вспоминая всю неделю, прожитую с Аннабет, на душе становится не так уж боязно и страшно. Все же она просыпалась рядом со мной, улыбалась заспанной улыбкой, смеялась и даже издевалась надо мной как раньше. За эти несколько дней я понял, что нет никакой разницы в том друзья мы или парочка, живущая вместе. Она – по-прежнему подкалывает при каждом удобном случае, читает свои книжки, и… боится кошмаров, принесенных Тартаром. После поиска я и сам не мог отвязаться от мысли, что по-прежнему вижу ненавистные морды монстров, ее обескровленное лицо, кровавые следы. Снова и снова испытываю муки, которые пришлось пережить, чтобы, в конце концов, вернуться к нормальной жизни. Это наше время. Мы просыпаемся от кошмаров. Каждую ночь играем в слова, или снова дурачимся, но факт остается фактом – Тартар не отпускал нас и вряд ли когда-нибудь отпустит. Я запускаю руку в карман куртки, нащупываю прямоугольную коробочку и снова улыбаюсь как идиот. Нет. Все случится именно сегодня, я устал откладывать это. В конце концов, мы нарываемся на неприятности, мы полукровки, а жизнь эта полна опасностей. И каждый раз бояться снова потерять ее, считать часы до того, как какой-нибудь монстр попытается убить нас, больше не в моих силах. Если не сегодня – то никогда. Аннабет должна сказать «да». Мы ведь уже обсуждали наше будущее, рисуя его какими-то новыми, невообразимо чистыми красками. Должна. Но кто знает? Воображала на всю жизнь останется для меня загадкой. Девушка с глазами цвета серого, грозового неба, не имела ни единой лазейки, за которую я бы мог зацепиться. Я сворачиваю в переулок и останавливаюсь у домофона. Боги бессмертные, кто знал что это так сложно?! Я опираюсь рукой о стену, сжимаю в руках букет, сминаю карман куртки, в тайне надеясь, что коробочка выпала по дороге. Но это не так. Она все еще со мной, черт ее дери. Возьми себя в руки, Джексон. Это все же Воображала. Ты знаешь ее пять лет. Вы пережили столько, сколько не переживала еще не одна парочка в мире смертных. И вы заслужили это. Право на счастье. Право на нормальную жизнь. Давай, улыбнись. Приободрись, парень. Это твоя будущая невеста. И в голове вспыхивает ее безупречный, белоснежный вид… Голова кружится от нахлынувшего счастья и желания закружить ее. Я набираю номер квартиры, считая чертовы гудки. Первый. Первый раз, увидев тебя, она предупредила, что ты пускаешь слюни. Предупредила? Постаралась, кольнут побольнее. У Воображалы острый язык и строгий ум. Второй. Дважды ты потерял ее, потому что был слишком слаб. Никто и никогда больше не сможет этого сделать. Я не позволю. Сжимаю букет с цветами, так, словно это все их вина. Аннабет, наверняка, назовет его веником. Я улыбаюсь. Третий. Она поцеловала меня спустя три года, после нашего знакомства. Но я почему-то не придавал этому никакого значения. Дурак, наверное? Четвертый. Сердце почему-то пропускает удар. Волнение. Я начинаю переживать за нее. Пятый. А за ним шестой и седьмой, что надрываются во мне гулким биением сердца. Я с ужасом набираю номер квартиры снова и снова. Не снова. Вы не можете снова отобрать ее у меня. Прошу. Не снова. Но никто не открывает. Одиночные гудки обрываются на высоких нотах. А потом, дверь вдруг сама открывается и я, налетев на незнакомого человека, несусь вверх по лестнице. Сколько пролетов? Даже не вспомнить. Знаю, что еще один этаж и я окажусь около нашей квартиры. Ты сможешь. Вдруг ничего и не случилось? Аннабет может постоять за себя. Но кого я обманываю? Жизнь полукровки никогда не бывает спокойной. Должен быть уверенным, сильным. Она нуждается во мне. И только заметив открытую дверь квартиры, понимаю: я не смогу увидеть это. Если это произошло. Я слишком слаб для этого. Шаг. Сделай этот чертов шаг. И я резко дергаю дверь на себя. Одежда, книги свернутые с полок, осколки стекла, битая посуда. Все настолько нереально, что все сводится к тому, что я ошибся дверью. Но нет. Вот наша кровать, что завалена обрывками фотографий, вот перевернутый стол, ноутбук. Мои вещи, вещи Аннабет. Не разобранные после переезда коробки, что вместе с содержимым валяются на полу. Но когда я поднимаю голову вверх… Все меняется. Спина Аннабет вздрагивает, словно она тихо смеется. Она обнимает себя руками, пытаясь защитится от невидимых демонов, что бродили вокруг. Из головы вылетает: зачем же я пришел сюда? Кольцо в кармане становится десятитонным, давит вниз, к земле. – Аннабет… Она вздрагивает. Поспешно вытирает слезы, прячет забинтованные руки, и оборачивается ко мне. – Привет. Не знала, что ты так скоро вернешься, – будничным голосом начинает Воображала. Я медленно, крадучись подхожу к ней, осматривая, нет ли других, более серьезных ранений. Грозовые глаза вздернулись пеленой слез. – Что произошло? – тихо спрашиваю я, беря в ладони ее лицо. – Уборка в самом разгаре. Можешь помогать, Рыбьи Мозги. Она отворачивается, убирая мои руки, словно нехотя. – Не надо. – Скажи мне, что произошло? – встряхивая ее за плечи, спрашиваю я. – Я разозлилась, – хрипит Воображала, – доволен? – И поэтому… – Да, – ее голос срывается на крик. – Аннабет… – Что ты хочешь, Джексон?! Почему ты всегда пытаешься вывести меня?! – ее крик, словно воск, забивается в уши. Слова хлестнули меня по лицу. Я разжимаю пальцы, и девушка вырывается, склоняясь над разбросанными вещами. Я смотрю на ее вздрагивающие плечи, спину выгнутую дугой, золотые, растрепанные волосы, но почему-то не узнаю в ней свою Воображалу. Почему-то мне хочется кинуться обнимать ее, но я по-прежнему стою на ногах. Почему-то мне хочется объясниться с ней, но я по-прежнему замер, снова и снова слыша ее крик. Внутри горит пламя обиды. В кармане то, ради чего я несся сюда сломя голову. Я хотел сделать тебе предложение, я хотел , чтобы ты была моей. – Я устала, от всего этого Перси… Устала, слышишь?! Почему я должна ежеминутно боятся за свою жизнь? Почему должна сходить с ума, боясь, что случиться непоправимое?! – От шепота к крику. Это выворачивает наизнанку, но на лице не промелькнуло ни единой эмоции. Я спокоен. Наверное, просто шокирован. – Мы же вместе, – тихо говорю я. – Всегда были, всегда переживали это, но не сдавались. Поэтому мы и выжили в Тартаре. Но она срывается на крик, закрывая уши. Словно дикий, загнанный зверь, она пятиться и снова кричит, когда я пытаюсь выхватить ее руку. Как будто это я причиняю ей боль. – Ты не видишь, что ли? Мы обречены, Перси! Я не могу видеть, как ты каждый раз умираешь… Это невыносимо! – Я не понимаю… Это похоже на бред, словно Воображала сходит с ума. Я подхожу к Аннабет, переплетая наши пальцы, стараясь обнять, но ответом мне снова является крик. Ей больно. До ужаса. До крика. В конце-концов, она просто колотит меня руками. Не в шутку, как воин. Больно. Но больше от того, что я не знаю, как себя вести. Потому, что ее поведение сводит с ума. Я не видел прежде подобного, разве что в Тартаре, когда она ослепла… Когда брела на ощупь, повторяя мое имя. А теперь, глядя в ее глаза, полные ненависти, я и в правду думаю, что она ненавидит меня… Но в какой-то момент все меняется. Она вдруг отпускает руки, и я, наконец, обнимаю ее. Чтобы следующие ее слова уничтожили меня: – Ненавижу тебя. Ты каждый раз подвергал мою жизнь опасности. Но я устала, понимаешь? – Тихий шепот, звучнее грома. – Хочу тихой жизни, семьи, уюта. Я устала жить в страхе. Я замираю, потому что жду последнего удара. Нокаута, если быть точным. Забота и страх отступают. Внутри, уничтожив все чувства, в последний раз полыхнул огонь боли. Почему все кончилось так быстро? Почему я так и не успел признаться ей? Сделать предложение? Почему теперь не возражаю? Потому, что она права. Потому, что правда поглотила ее, слишком быстро. Она вдруг поняла, что все эти годы, страдала лишь из-за меня. И удар наступает. Слишком скоро. Слишком больно. – Прошу, ради меня… Уходи… Ее лицо покрыто капельками пота, словно она сорвалась с места и все бежала, рвалась сквозь зеленую листву. В руках ее желтые балетки, корзинка для пикника, съехавшая набок майка, обеспокоенное выражение лица. Могу подумать, что она волновалась за меня, да только это вряд ли. Она не спрашивая разрешения, как это подобает Аннабет, садится рядом. Я слышу ее сбивчивое дыхание, но не позволяю себе произнести ни слова. Она явилась из неоткуда. Такая искренняя, потрепанная, будто бы вновь заспанная. Воображала смотрит в одну точку перед собой, рисуя на песке причудливые зигзаги. Я еще не осознаю происходящего, потому что внутри что-то подсказывает, что это ложь. Видение, что рассеется едва сядет солнце. Почему я, вдруг, вспомнил тот чертов день? Почему он забрался внутрь, переворачивая все с ног на голову, губя этот счастливый момент. Могу представить, что это судьба привела ее сегодня на берег, но это ложь. – Откуда? Она снова пожимает плечами. – Знала, – уверенно произносит Аннабет. Мы молчим. Странно ощущать ее рядом, так близко, что можно обнять, но при этом не обнимать. Не прикасаться к ней вообще, лишь чувствуя нарастающую тревогу, страх, словно она излучала опасность. И все же я знал, что рад, хотя и не должен бы. Она пришла, чтобы побыть наедине с другом. И я готов быть этим другом. Снова и снова я пытаюсь унять бешенный ритм, что прорывался в уши надрывным пульсом моего сердца. Почему с ней тяжело, и в то же время так просто? Мы сидим бок о бок на берегу Миссисипи. Вот-вот сядет солнце, и станет сумеречно, природа перестанет дышать, а я буду думать о том, как теперь смотреть в призрачно грозовые глаза Воображалы. – Мне сказали, это из-за девушки, – спокойно говорит она. – Она позвонила тебе, и вы расстались не на самой хорошей ноте. Нет. Ты не можешь ей лгать. Не лги. Слышишь? Не смей! – Да, по мелочи. Не бери в голову. Перебесился уже. Аннабет кивает головой, словно радуясь моим словам. – Я испугалась, что ты… Ну, мог что-нибудь сделать с собой. Слова не хуже ножа режут, как оказалось. К чему это сейчас говорить? Перед самой свадьбой? Потому что она заботиться о тебе. Но не так, как тебе хотелось бы. –Принимаешь меня за психа? – усмехаюсь я, кидая в воду камень. – После Тартара сложно назвать человека нормальным, – с грустной полуулыбкой отвечает она. – Ты… конченный. – Скажи уже это, в конце концов. Воображала замирает и переводит взгляд с потока воды на меня. На солнце ее глаза приобретают причудливый небесно-голубой оттенок. Я пытаюсь не думать о том, какой нежностью они светились прежде. Все это остатки пережитого нами прошлого. А прошлое должно оставаться в прошлом. – Сказать что? – Рыбьи Мозги, – спокойно говорю я, хотя понимаю, что готов разнести береговую линию к чертям. – Ты ни разу не назвала меня старой кличкой. Боишься что ли? – Мы были детьми, – улыбаясь, говорит Аннабет. – И я ничего не боюсь, ты же знаешь. – Но это ты, а это я. Какая разница? Вспоминать детство не всегда плохо… – Рыбьи Мозги, – все еще улыбаясь, словно ликуя, говорит она, – ты изменился, Рыбьи Мозги. С тобой точно все в порядке? С девушкой, я имею в виду… Я все же смотрю на нее. Любуюсь, как любуются рассветом, который больше никогда не повторится. Будут тысячи похожих и не одной такой – искренней, растрепанной, собранной, сдержанной и любимой. Никто не сможет заменить мне ее. В это мгновение я понимаю это особенно ясно. – Хочешь, можешь поделиться этим со мной. Если хочешь. – Нет, не хочу, – улыбаюсь я. – Ты все-таки завтра невеста, а грузить тебя в ночь перед девичником своими проблемами… Ну его к черту. – Почему ты не пытался связаться со мной? – голос ее обрывается резко, словно она бросила трубку. Но нет. Вот она передо мной. Уверенный, спокойный взгляд, и чистый взгляд, вздернутый пеленой воспоминаний. Я пытаюсь найти быстрый ответ, потому что со стороны может показаться, что я действительно беспокоюсь об этом. – Это сложно, Аннабет. – Я не дура, попробуй объяснить, – требовательно говорит Воображала. – Потому, что я не мог, – выпаливаю я. – Мы плохо закончили наш последний разговор… – Но мы совершаем ошибки. Я хотела поговорить с тобой, Перси. Мы могли быть друзьями, и ты бы теперь не сторонился меня. Я знаю, это так глупо сейчас слышать, но… Внутри обрывается нить моего спокойствия. Пальцы впиваются в волосы, готовые в любую минуту выдернуть их с корнем. Весь этот разговор, случайная встреча, это бред. Зачем насмехаться надо мной, олимпийцы? Чтобы к концу дня мы в пух и прах рассорились с ней? – Перси, ты мог взять хотя бы трубку… Хотя бы связаться со мной, сказать, что с тобой все в порядке, что жив просто, я ведь… И я срываюсь. – Потому что я испугался! Потому что мне было страшно, Аннабет! Понимаешь?! Представь, что ты проходишь через Тартар снова и снова, потому что ты боишься, что тебе снова укажут на дверь! Потому что ты чертов трус! – Горло осипло от крика. – Довольна? Давай еще побеседуем на этот счет, ты видимо, не все еще узнала! Что конкретно тебя интересует? Как долго я встречался с девушкой, которой никогда не было?! Приблизительно никогда. Соображаешь? Никогда. А теперь ты заводишь эти разговоры о прошлом, считая, что я просто твой друг… Ее глаза. Черт. Вспыхивают отчаяньем, злобой, не скрытой обидой, но я продолжаю говорить. Вырывать из себя куски предложения, потому что не в силах больше молчать. У меня нет сил, ясно? И мне плевать насколько сильно я упал в чужих глазах – мне терять больше нечего. – Ты хоть… Хоть представь, насколько глупа твоя теория о том, что я… – и, наконец, голос дрогнул. Я и не заметил, как вскочил на ноги. Стою, нависнув над ней, словно она виновата во всех моих бедах. Нет, я ничуть не лучше этой сволочи Майкла. Я обессилено опускаюсь на песок, пряча голову на руках. И почему в моменты, когда я нуждаюсь в монстрах больше всего, они как назло, отсиживаются по кустам. – Прости, – едва шевеля губами, начинаю я. – Я идиот, Воображала. Прости. – Еще какой, – тускло, но, все же улыбаясь, отвечает она. Меня снова пронзает ток. Аннабет не злится на меня, а если даже и злится, то совсем немного, скрывая это под самой очаровательной, искренней улыбкой. Я люблю тебя. Очень люблю, слышишь? Не слышишь, конечно, но какая разница. Я протягиваю ей мизинец в знак перемирия. По-другому нельзя, раз мы стали вспоминать детство. Она долго и неуверенно смотрит на меня, словно я больной, а потом смеется. Я снова это сделал – вызвал ее улыбку и смех. Я, в правду, волшебник. – Идем, – вставая, протягиваю ей руку я. – Но я не хотела возвращаться так рано, я думала… – Она кусает губы, – еще побыть с тобой. К тому же я принесла корзинку с фруктами, покрывало… Пикник? Должно быть, я должен как-то отреагировать. Да-да. Сейчас, только дыхание вернется. Я ретируюсь довольно быстро. – Идем. Покажу кое-что в воде, а потом вернемся к твоему пикнику Глаза девушки загораются интересом. Она подает мне руку, и снова… Разряд по коже, по телу, по венам, что несут кровь. Она замедляет ход моих мыслей, и я даже рад этому. Спасибо, Аннабет. Ты в правду помогаешь мне. Доверчиво она бредет вслед за мной. Даже когда она наклоняется вслед за моей рукой, не замечая подвоха. Я так близко к ней. Недопустимо близко, потому что готов склонится к губам, что в изумлении слегка приоткрыты. Так недопустимо близко, что различаю каждую родинку и шрамы, полученные в сражениях, что разбросаны на открытых плечах. Аннабет совершенно забыла о том, каким подлым я бываю. Пора бы напомнить. – Я… я ничего не вижу. – Воображала, не позорься, напряги зрение. Вон там, вдалеке за камнем. – Да где? Я легонько толкаю ее в воду, и крик замирает, растворяясь в брызгах воды. Мечтал об этом всю жизнь, а теперь получаю это так не вовремя. Мгновенно она всплывает. Мокрая, злая, словно разъяренная дикая кошка. Вырывает тихий смешок. Если можно было только сказать, как тепло мне было в эту секунду. – Ты… – Пожалуйста, – тихо шепчу я, присаживаясь на корточки. – В последний раз, Чейз? Пронзительно синие глаза смотрят на меня недоверчиво. Она все еще злится. Выжимает майку и волосы, бросая в мою сторону косые взгляды, фырчит что-то себе под нос. А потом вдруг светлеет, словно в ее голову пришла гениальная идея. – Не собираюсь, Рыбьи Мозги. Дай мне руку, я хочу вылезти! Я не могу поспорить с ней. И это грустно, наверное. Жаль, что она так ненавидит воду с тех самых пор. Река ведь не виновата, что я сбежал три года назад, прикрыв за собой дверь? Это было странно. Зная, как мы ругаемся с Аннабет, было бы глупо предположить, что в какой-то момент, молча, не сказав друг другу ни слова, мы разбредемся кто куда. Но едва я протягиваю руку, ее пальцы больно впиваются в кожу, и Воображала тянет меня на себя. Я не могу устоять на месте и поэтому лечу в воду. Брызг, крику и смеха было не меньше. Она визжит, довольная собой, стремясь убежать от меня. От сына-то Посейдона? Не знаю, когда начал отвечать взаимностью. Играть, как дети, слышать ее смех, поглядывать на солнце, словно на часы, ждать и верить, что все кончится, но почему-то не кончалось. Она отталкивает меня, играя с водой, и свято веря в то, что игра идет по правилам. Мне не было так хорошо, как сейчас, целых три года, а теперь я получаю это сполна, как человек, что вдруг снова начал ходить. И куда себя девать? Наслаждаться этим? Или уже бояться того, что все это необратимо кончится? Но мне двадцать. И мне сейчас плевать на возраст. Плевать на то, что это неправильно, потому что в огромном поместье ее ждет будущий муж, та самая счастливая жизнь, которую я не смогу уничтожить. Мы обречены, Перси! Я не могу видеть, как ты каждый раз умираешь… Это невыносимо! Почему я вспоминаю эти строки? Почему мне кажется, что ты скрываешь что-то от меня? – Какой ты серьезный, – вдруг кричит она, загребая воду руками. – Рыбья твоя голова, я слышу, как шумят механизмы в твоей голове! И снова заливается смехом. – Ты крадешь мои фразы, – обдавая ее волнами брызг, ретируюсь я. – Я отомщу тебе за это… Она визжит и пытается выбежать на берег. В воде это не так-то просто, а преимущество явно за твоим врагом. Я в мгновение ока подлетаю к ней, поднимаю на руки, слыша, как из ее горла вырывается возгласы несогласия. Но… Удар. Глухой удар в грудной клетке. Тихое несогласие моей пленницы. Замершие серые глаза на моих губах. Это странно. Будто я снова сгораю заново. Наши тела соприкасаются, и мой смех застревает в горле. Потому что не до смеха. Будь это амброзия, я бы уже давно расплавился, но это не лекарство, это она. Только Аннабет может так повлиять на меня. Напряжение внутри тела вдруг вспыхивает, как фитиль динамита. Еще немного я дойду до запретного предела, потому что слишком отчетливо я вижу ее возбуждение. Как часто опускается ее живот, как приоткрываются ее губы, как странно, изучающе бродят по мне ее глаза. Воображала все силится сказать что-то… Объяснить, растолковать, возразить. – Я слышу механизмы в твоей голове, – хрипло произношу я. И я отпускаю ее. Потому что так надо. Так правильно. Если бы за честность мне платили, я был бы миллиардером. Но Аннабет не сводит своих глаз с меня, даже не смущаясь наших касающихся тел. Пронзительно, сжигая, издеваясь надо мной, изучая меня, как подопытного. Почему-то снова и снова, с приливной ли волной, или мучающей жаждой, внутренности вдруг скручиваются в тугой узел, который я однажды уже испытал. Черт, испытывал каждый раз, когда она была рядом. С Воображалой и никем больше. Желание, что становилось чем-то большим, чем просто навязанные чувства, чем-то большим, чем я сам. Между нами сантиметры, но я хотел, я хочу быть ближе. В последний раз она сегодня Чейз. В последний раз она мой друг. В последний раз ты можешь сказать это. – Если бы ты поняла, – заправляя влажную, вьющуюся прядь золотых волос, начинаю я, – насколько глупа твоя теория… – Я не могла ошибиться, – хрипло отвечает Аннабет, продолжая смотреть на меня. И я улыбаюсь. Видимо, рядом с ней это будет происходить всю жизнь. Нет, слишком глупо бросать ее, потому что она выходит замуж. Какая разница, к черту? Я буду рядом. – Все в жизни происходит впервые. – Перси… – Пора домой. И я бреду прочь из горячей воды. Кажется, это моя температура вдруг подскочила до предела. Я все думаю, как мог сорваться, и снова грызу себя за это отчаянье. Эгоизм, по сути. Но что сделано, то сделано, и я снова смотрю на солнце. Закат. Молчанье природы. То самое, после которого Аннабет навсегда должна исчезнуть из моей жизни. Гладь океана окрашивается в золотисто-красные цвета, небо отливает сиренью. Красиво должно быть. Я подхватываю ее вещи, корзинку, собственные кроссовки, и оборачиваюсь: – Эй, черепашка, собираешься вылезать… Но мне не дают договорить. Видимо, я не имею на это право. Если можно я, наверное, сделаю вздох, но и это дается только с хриплым, вырвавшимся стоном. Как будто мне вернули все утерянное в муках счастье. Ее губы требовательные, горячие, искусанные. Если бы только я мог сосредоточиться на ее пальцах, впившихся в волосы. Если я мог сосредоточиться на ее ресницах, еще влажных, что касаются моих щек. Если бы я вообще мог сосредоточиться. Мои ладони накрывают ее лицо. Я пытаюсь остановиться, потому что так надо. Но… Что если нет? Что если Афродита была права? Что если Аннабет сломила меня не три года назад, а именно сейчас, когда ее сердце ухает в такт моему? Когда сладкая, тягучая боль становится невыносимо приятной, распаляющей. Она задыхается, точно так же, как и я, но не отстраняется, кусая мои губы, изучая заново. Ее ладонь вдруг вырывается из кольца моих рук, забираясь под мокрую ткань футболки. Это становится невыносимым, потому что жара в Новом Орлеане не идет ни в какие сравнения с жаром наших тел. Вдруг она отстраняется, смотрит на меня затуманенным взглядом, и я боюсь, что случится тоже, что и на Арго – II, но она лишь жадно, прерывисто дышит. – Ты помнишь, – все еще задыхаясь, спрашивает Аннабет, – я выхожу завтра замуж? – Точно, как я мог забыть… Воображала вдруг замирает, проводит кончиками пальцев по моей спине, едва касаясь кожи, и приходится шумно выдохнуть, чтобы сдержать себя. От удовольствия я прикрываю глаза, со свистом втягивая необходимый кислород. Если бы я знал об этом сжигающем чувстве раньше, клянусь богами, не стал бы жаловаться на Новый Орлеан. – Но это ничего, абсолютно ничего не значит сегодня, – спуская руки ниже и рисуя зигзагообразные линии, шепчет она. Я ухмыляюсь. – Секс по дружбе, как круто… Она вдруг отстраняется от меня. И снова этот обиженный, лишенный нежности и желания взгляд. – Я не это имел в виду… – Перси, ты считаешь, что я использую тебя, но это не так. Все стало слишком сложным, и я жалею, что пригласила тебя на это чертову свадьбу… – Значит, мне лучше уехать? – заключаю я. Она задыхается от негодования, пытаясь сказать мне хоть что-нибудь, объяснить, доказать, но этого не требуется, я все понял. – Я не против, если тебе интересно… – Спасибо, филантроп, – шипит она, – Я не знала… Мне говорили, что у тебя другая жизнь, что ты счастлив, но теперь ты говоришь, что я ошиблась, и я не могу поверить… – В этот бред? Я сам долгое время в это не верил, – грубо отрезаю я. – В то, что я могла обманывать себя, – опущенным голосом говорит Воображала. Обманывать? Но Аннабет все объясняет сама. Она подходит ко мне вплотную, становится на носочки и целует в нос. Благодарно. Преданно. – Я люблю тебя. Внутри вдруг становится слишком мало места. Я ждал этих слов, так долго, а теперь готов бежать отсюда, потому что стало слишком страшно. Как обычно. Я ведь трус. – И еще раз, – хрипло произношу я, притягивая ее к себе ближе. Но ответа нет. Она просто стягивает с меня прилипшую ткань футболки, продолжая прерывисто дышать. Аннабет целует меня снова и снова, подавляя странное желание покончить с этим как можно быстрее. Не могу отвечать на ее ласки, не могу, потому что шокирован ее уверенностью, настойчивостью, умением. Но это не выглядит развязно, это выглядит… нежно? И именно в этом проблема. Это дезориентирует меня. Я боюсь пошевелиться, ответить ей, прикоснуться к этому созданию. Но в какой-то момент самообладание рушится. Тогда, когда ее руки спустились к шортам, нерешительно касаясь застежки. Она снова дразнит меня, покусывая губы. И все. Я снова сорвался. Лямки майки трещат по швам, когда я высвобождаю ее от мокрой ткани. Она зачаровано смотрит на меня, словно выискивая подвоха, но я только сильнее припадаю к ее губам, затягивая мгновение, когда мы оба пересечем черту дозволенного. Я все еще надеюсь, что Аннабет успеет передумать, сбежать, накинуться на меня с криками. Когда легкие снова требует воздуха, я переключаюсь на ее шею. Дорожка влажных поцелуев, как клейма, заставляю ее сильнее впиться в кожу моих плеч. Я слышу ее стон, что замер на мгновение на ее губах. Я хочу быть лучше Майкла. Хочу быть нежнее. Хочу, чтобы она помнила, как помню я, каждое мгновение проведенное рядом с ней. Давай же, Аннабет. Передумай. Самое время. Пульс в ушах заглушает все звуки, кроме ее одиночных, слабых стонов. Так не должно быть. Чем я лучше Майкла в этом случае? Но я не могу отпустить руки, что скользят по ее талии. Я изучаю ее точно так же, как и она меня. Подушечки пальцев касаются ее ключиц, замирая у вздымающей груди. Не так уж сложно справляться с нижним бельем девушки, если научен этому, но в случае с Аннабет, это словно что-то неверное и настолько отвратное, что я даже думать об этом не могу. Но момент этот наступает, потому что ее пальцы вдруг расстегивают застежку шорт. Я тяну ее за собой, и мы оказываемся на белом, разгоряченном за день песке, нависая над ней, снова и снова покрывая горячую кожу влажными поцелуями. Все чаще тишина разбавляется ее стонами. И когда я замираю у ее груди, Аннабет впивается в мои волосы пальцами, перебирая их. В лучах солнца ее кожа отливает белизной. Почему я не чувствовал этого жара с другими девушками? И почему готов медлить, лишь бы это мгновение продолжалось всю жизнь? Я стягиваю шлейки темного белья, осыпая ее плечи одиночными поцелуями. Комок желания перерастает в нечто большее, я вдруг осознаю, что не выдержу больше. Резким движение, опираясь только на один локоть, я стягиваю с ее бедер бриджи. Я не могу не замереть. Не могу не восхититься. Не могу не поверить в происходящее. Аннабет. Моя Аннабет. Ту, что я знал все эти годы, вдруг становится мне самым дорогим человеком на всей земле. И, наверное, эта умная девушка все понимает, потому что в следующее мгновение она ободряюще шепчет: – Не так велик страх, каким его рисуют, верно? Я понимаю, о чем она. Она смотрит на меня преданными глазами, наполненными экстазом. Не знаю, как выгляжу сам, наверное, как придурок. Дышать приходится ртом, порядку на голове пришел конец, и, наверное, я принял не самое эротическое положение. Соблазнитель чертов. Но я не соблазняю ее, наверное, откликаюсь только. Пользуясь моим замешательством, она касается резинки боксеров, и снова этот обжигающий холод. Снова хрипло выдыхаю, но, кажется, это уже было рычание. И тогда я просто накрываю ее губы своими, принимая слабый, тихий стон возражения. Кто старается затянуть это мгновение, а кто горит желанием поскорее закончить с этим. Ты всегда удивляла меня, Аннабет. Обычно, я не беспокоился о том, все ли еще девушка лежит передо мной. А теперь… теперь я, наверное, мечтал об этом. Пожалуйста. Пусть лучше боль причиню ей я, а не Майкл. Хочу быть первым. Хочу быть единственным, но это ведь неисполнимо, поэтому повторяю только одно: моя девочка, девочка, все еще девочка. Этот момент. Когда есть только мы, как целое, нельзя будет забыть ни сейчас, ни потом, никогда. Я проникаю в нее, и радостно выдыхаю в ее пахнущие цветами волосы. Девочка. Моя девочка. Я замираю, потому что знаю, сколько боли может принести любое мое неловкое движение, но Аннабет покорно молчит. По ее шее стекают капельки пота, я чувствую, как она напряглась, стараясь отторгнуть меня. Но я шепчу что-то нечленораздельное, целую мочку уха, висок. Следующий толчок вдруг приносит ощущение восторга, хотя Аннабет все еще сжата подо мной. Еще один, и на этот раз ее пальцы впиваются в кожу на спине. Стон растворяется в поцелуе. Сладкая боль, перерастающая в тягучую патоку, что разливается в теле. Воображала не кричит, словно это может выказать ее слабость, поэтому я отрываюсь от ее волос, глядя в лицо, полное нерешительности, боли. – Помнишь, страх не так велик… – Заткнись, Джексон, – она снова заставляет меня замолчать. Последний толчок, и ей, кажется, становится так же хорошо как и мне. Последний хриплый стон девушки, что растворяется в моем собственном. Усталость наваливается на меня непосильной ношей, и, заваливаясь на бок, я тяну за собой Аннабет. Она поддается, прижимаясь ко мне. Все не так, как я себе представлял. Но это не идет не в какие сравнения с тем, что рисовало мое воображение, когда Аннабет вместе с Майклом… Я снова и снова целую ее, наслаждаясь волнами оргазма, что схлынули с наших тел. Приятно. Безопасно. Тепло. Аннабет только недовольно хмуриться, словно это мешает ей заснуть. Благо в корзинке, что принесла Воображала, есть подстилка. Когда мокрая одежда высыхает, а мы перебираемся поближе к речке, не расцепляя рук, продолжая касаться друг друга, как будто в первый раз, Аннабет вдруг спрашивает: – Что будет с нами завтра? Я и не знаю, что ответить ей. Она выходит замуж. По-прежнему ли? Надеюсь, что нет. Она снова одаривает меня нежным взглядом, снова целует меня в висок, позволяя мне чувствовать себя нужным. Но никто не говорил о том, что она бросит Майкла перед свадьбой. И поэтому я теряюсь в догадках. – Посмотрим по обстоятельствам. – Ты так говоришь, будто это не так важно, – улыбаясь, переплетая наши пальцы, глядя в небо, бросает Аннабет. – Для меня это не важно. Она смеется. Слабо. Устало. – Ты такой один, Рыбьи Мозги. К моему несчастью. Я пожимаю плечами, следуя ее привычке. – К твоему несчастью, я такой навсегда. Ночь у берега реки. Под открытым, темным, ночным небом. Наверное, в душе я – романтик. – А твой девичник? – запоздало вспоминаю я. Она откидывает волосы на песок, укладываясь на мое плечо, и саркастически хмыкает. – Я переспала с тобой за день до свадьбы. Какой к черту девичник, Рыбьи Мозги? – Из меня вышел бы не плохой стриптизер. Я бы соблазнил тебя, и свадьба все равно бы не состоялась. – Спокойной ночи, Рыбьи Мозги, – разговаривая со мной, как с глупым ребенком, говорит девушка. Я молчу. В голове одна мысль: пускай завтра с утра она все еще будет рядом со мной.