Неправильно... или? - 6. Здравствуй, реальная жизнь...

      Вопреки моим опасениям, Фредди довольно быстро сошелся с ребятами. Разве что с вечно угрюмым Твеном не общался, но признаем честно — этого парня всегда больше интересовала техника, чем люди. С Андеграундом он только потому, что здесь не приказывают строго "общайся" — можно просто сидеть и слушать разговоры других, при этом копаясь в очередном механическом устройстве. Нет, при желании, потрепаться с Твеном можно, но... Да, только про технику. Собственно, я с ним сблизилась на этапе записи хакерской программы.              — Ладно, хорошо, переходим к художникам эпохи возрождения... Эх, всегда любил эту тему, — Кид довольно потирает руку об руку.              — Из-за обилия голых баб? — уточнила Ани. — А ну на место!              Последняя фраза адресовывалась мне и Фреду, которые все это время были вынуждены находиться в не самых удобных позах: я на поперечном шпагате, а Фред, по причине отсутствия нужной растяжки, в "березке". Впрочем, березка получалась корявая. Ничего, научим. Если захочет учиться, конечно.              Причина же, по которой Ани заставила нас принять столь странные позиции, заключалась вовсе не в необходимости гимнастических упражнений, а в том, что при иных обстоятельствах она рисковала не досчитаться как минимум двух горячих тарталеток с шоколадом. А разведенные или приподнятые ноги несколько мешали нашим двум телам эти самые тарталетки стырить.              Мученически вздохнув, Фред выровнял "березку" и принялся тихо ждать, когда великий кулинар Андеграунда отвлечется.              В больнице я провела всего лишь пять дней, уже две недели как выписалась и первым делом перебралась к Ани, благо та по причине достижения восемнадцати лет начала жить отдельно от родителей. Фактически в нашем распоряжении были те же две комнаты, вот только делила я жилплощадь теперь с настоящей подругой, старшей сестрой и, кстати, очень хорошим кулинаром. Единственным недостатком являлось отсутствие смежной вентиляционной шахты с квартирой Фреда, ну эту беду мы с моим парнем как-нибудь переживем.              Шумихи никакой вокруг того дела с кражей не поднимали — в интересах Смотрителя было не раздувать скандал, чтобы не подрывать авторитет Службы Безопасности, а в моих целях было, чтобы о том происшествии как можно быстрей забыли.              — Так вот, — Дик снова вернулся к теме разговора, рассказывая нам о Ренессансе. О времени, когда искусство возрождалось во всем своем великолепии, когда каждое новое здание становилось шедевром. На экране перед нами появлялись и исчезали величественные католические храмы, дворцы и резиденции королей, а также просто красивые пейзажи с венецианскими каналами, заполненными водой. С гондольерами и их пассажирами, а также со всевозможными карнавалами, где в веренице разноцветных масок можно было отвлечься от повседневной суеты, целиком погрузившись в атмосферу праздника.              — Я тут, кстати, нарисовал одного гондольера с прекрасной синьориной, — ехидно отметил Реджи, поворачивая лист с рисунком к нам. Простой карандашный набросок, как и другие работы Реджи, сразу же вызвал ажиотаж. Как и на многих других картинах, парень изобразил находящихся в комнате людей, верней, нас с Фредом, в несколько иной обстановке.              — Ой, а Рин тут так на куколку похожа. И не подумаешь, что хулиганка мелкая. А ну на место!              Поздно — одна тарталетка была стырена и тут же по-братски разделена с Фредом. К тому моменту, как Ани догнала меня и врезала полотенцем по спине (легонько, больше для вида, нежели для причинения боли), спасти вкусное лакомство было уже невозможно.              — Ага, а Фред этакий брутальный мачо.              — Да ну тебя!              — Фред, да ты только посмотри! Правда же красиво!              Когда парень наконец-то взглянул на рисунок, лицо его расплылось в довольной улыбке.              Действительно, хорошо бы оказаться там, на картине. В легкой гондоле, которая вот-вот перевернется. Хотелось придерживать шляпку для того, чтобы ветер не сорвал ее и не растрепал прическу. Чтобы над нами было чистое голубое небо, а по обеим сторонам — берега канала с кипящей жизнью. Вот там вот стирали бы белье женщины, а вот здесь — гуляли маленькие дети под присмотром гувернантки. На той стороне как раз проходили бы господин со знатной дамой, в красивых нарядах и обязательно в карнавальных масках!              — Так, все, малую унесло в дебри мечтаний. Тарталетки остынут, Рин!              При мысли о тарталетках призрачные мечты о Венеции прошлых лет как сдуло. Через пять минут я сидела за столом вместе с остальными ребятами и, хохоча, слушала очередную смешную историю, которых Реджи знал великое множество.              Так уж получилось, что все свободное время проводилось здесь, в старых классах. Когда ребята были не на работе, а у нас с Фредом заканчивались занятия, все сразу прибегали в пустое крыло. В принципе, сюда мог зайти кто угодно, но не заходил. До сегодняшнего дня.              После обеда мы перешли к практическим боевым занятиям. В этот раз были выбраны тренировочные мечи, найденные в незапамятные времена в ворохе остального хлама, населявшего заброшенный коридор. Мне в партнеры путем простой жеребьевки достался Твен, Ани как обычно оказалась в паре с Диком, а Реджи вызвался научить Фредди.              Встав в боевую стойку, я поставила меч наизготовку и приготовилась отражать удары.              — Нападайте, кардинал Ришелье!              — Эй, если я Ришелье, то ты, получается, Дартаньян?              — Нет, я Портос, — блокирую первую атаку и начинаю свою встречную.              — А почему именно Портос?              — Пожрать потому что любит, — высказалась со своего конца зала Ани. В этот момент Фред выбил меч из руки Реджи.              — Я поддался! Правда! — говорит нам парень.              — Верим, верим, — все также разбившись по парам, мы продолжаем отрабатывать сложные восьмерки и выпады, делая так, чтобы даже этот странный пластиковый меч при желании мог стать серьезным оружием в руках.              — Кхм... Я не помешаю? — со стороны входа раздался смущенный вежливый голос.              — Офицер Гомес! — радостно вскрикнула я, первой бросаясь мужчине навстречу.              При виде сына, который заливисто расхохотался, в очередной раз выбив меч из руки Реджи, лицо Германа приняло какое-то странное выражение... Вселенского счастья, что ли?              — Заваливайте, офицер. Пришли к нам морально разлагаться? — уточняет Дик.              — Вам как — побухать, ширнуться, или сразу сауну с блядями? — подхватывает кузена Ани.              — Ребят, не надо! — пытаюсь их уговорить я. — Он нормальный, не то что эти ублюдки.              — Прошу прощения, офицер. Нам просто уже надоело каждый раз выслушивать мнение ваших коллег о нашей компании.              — О, я здесь не для того, чтобы читать нотации. К тому же, вы явно в этом не нуждаетесь. Просто зашел посмотреть, как вы тут обустроились.              — А как вы узнали...              — Я сказал. Или вы думаете, что школьный учитель настоящий лопух? Так вот, я не лопух. Я знаю, что вы периодически тырите у меня старые карты, учебную литературу и всевозможные дополнительные принадлежности, но почему-то продолжаю складывать их на то же место и даже, заметьте, мисс Андерсон, не стал менять замок, который уже весь истерзан вашими заколками.              Я покраснела, почувствовав... Да, стыд.              — Ну, полно о прошлом. Пригласите войти, может быть?              Уже пятнадцать минут Гомес и Бротч сидят в нашем спортзале, потягивая горячий чай и закусывая тарталетками, приготовленными Ани. Ну и заодно смотрят, как мы отрабатываем рукопашные атаки.              Ну и заодно, конечно же, они рассматривают нашу одежду. Фредди на данный момент щеголяет в новом пуловере, почти новых джинсах (моих, кстати — дала поносить, пока ему новые не сбацаем. А что — все равно у него задница тощая!). и футболке. На мне и остальных участниках Андеграунда примерно такой же набор вещей, но каждый старается чем-то отличаться от остальных. Ибо индивидуальность — это то, за что каждый из нас держится, как за собственную жизнь. Потому что без этой индивидуальности при снятии "домашней" одежды и экипировки костюма убежища мы рискуем раз и навсегда раствориться в безликой массе людей, которые, подобно муравьям, озабочены лишь тремя проблемами в жизни: едой, работой и воспроизводством себе подобных.              Перед уходом офицер и учитель желают нам удачи, а также сообщают о том, что наше убежище по прежнему законспирировано и о его местонахождении не узнает никто, в том числе и Смотритель. Это приятно. Нет, разумеется, даже если до Альмондовара дойдут слухи о месте, где мы собираемся, сделать он ничего не сможет, поскольку крыло не закрыто официально и не запрещено к посещению. Вот только лично мне бы хотелось иметь этакое убежище в убежище, о котором не знает никто, кроме самых близких людей.              При упоминании о близких мысли непроизвольно съехали на отца. Как он там? Не видела его уже две недели, почему-то у меня такое ощущение, как будто я своим переездом сделала что-то гадкое. Что-то... неправильное. В нашем последнем разговоре я столько ему наговорила. Самое смешное, что предъявлялся каждый его поступок, каждая его вина, в ответ на его претензии ко мне. Ну, конечно же, я врала, но разве он мне не врал? Начиная с самого рождения? Разве не он поддерживал эту ложь, которую соткали вокруг двери убежища Альмондовар и его приспешники? Разве из-за этой лжи не страдали люди? Но почему отец тогда соглашался сохранять тайну? Может, там действительно все настолько паршиво, что лучше жить в безопасном убежище... Я ведь не была там в сознательном возрасте, а значит — судить не могу.              С другой стороны — а если бы отец предпринял попытку рассказать нашему поколению о том, что мир за пределами убежища не вымер... Разве не стало бы только хуже? Как ни странно, но я не видела никаких хороших вариантов развития ситуации. В первом случае молодежь массово бы кинулась "исследовать просторы родины". Нет, некоторым, таким как Фредди, возможно, лучше выбраться на поверхность, чем жить в окружении серых стен, ну а как быть с людьми, которые привыкли к этим стенам, которые ничего кроме них не видели и не представляют ситуации, в которой нельзя было бы решить конфликт путем простой жалобы охране или Смотрителю... А там... Если судить о том, что я узнала о человечестве за свой небольшой период жизни — там наверняка идет бойня. Ежедневная, непрекращающаяся. За немногочисленные ресурсы, за воду, за лекарства... Смогли ли бы мои ровесники выжить там? Думаю, нет. Кинулись бы они все, как стадо баранов, на выход, едва объявят об открытии дверей? Думаю, да... Сколько бы из них выжило? Пожалуй, только Андеграунд. Остальные, даже если им дать оружие, скорей прострелят себе ноги, чем сумеют защитить свою жизнь. Тупиковый путь. И это только в том случае, если открыть убежище мирным путем с согласия всех граждан и Смотрителя, чего нынешний смотритель по определению не допустит... И вот тогда наступает вариант наиболее вероятный: бунт. И что это даст? Прежде всего, большое количество "жертв радтараканов". И без того немногочисленное население разделится на два лагеря, просто перебив друг друга. Что дальше? Если победит смотритель, убежище снова запечатают, постаравшись скрыть правду до следующего бунта, а если повстанцы, то мы, опять же, получим стадо неконтролируемых баранов, которые ринутся наружу и быстро сдохнут либо от облучения, либо от рук местных аборигенов, которые, я уверена, не блещут радушием и дружелюбием. Замкнутый цикл, в который меня невольно втянул отец. Получается, что единственный способ выбраться для меня станет как минимум риском потерять кого-то из близких. А я не хочу их терять, поэтому... Впрочем, мне лишь оставалось надеяться, что наш с ребятами план сработает и вопросы на КОЗУ не заменят. Ну а что, когда этот дурацкий тест сдавали ребята, все — и смотритель, и охранники и даже Бротч, который, как известно, дураком не был, приняли тот факт, что Твен станет сменным мастером, вероятным Смотрителем, Ани — медиком убежища (после долгих совещаний мы решили эту должность оставить за подругой, потому что в противном случае той пришлось бы лезть в психотерапевты, что могло вызвать у программы определенные подозрения по поводу честности ответов). Реджи доставалась должность начальника научного отдела, который, опять же, в перспективе, может стать главой убежища, а Дик теперь под руководством Бротча осваивал профессию школьного учителя. Нам с Фредом оставалось поделить между собой семейную психотерапию и инспектора преданности убежищу. Впрочем, особых конфликтов при дележке не возникало — мозгоправа беру себе я, а парень будет "инспектировать", по сути — помогать СБ под руководством смотрителя осуществлять свои функции.              Вот так вот просто — шесть ребят занимают ключевые посты в убежище. Смотрителем становится, как ни крути, либо "научник", либо "сменник" (кстати, Альмондовар именно этим путем в свое время пришел на эту должность, так что ничего нового мы не привнесли). Остальные "силовики" обеспечивают надежный аппарат управления. А тем временем, медики и учителя активно начинают насаждать несколько иную программу, чем была применяемая в прошлые годы. Новое поколение будет уже другим. Охрана будет другой — реально обученной, подготовленной к опасности. Если заставить людей учиться, усваивать знания на протяжении трех поколений, то уже четвертое рефлекторно будет стремиться заниматься тем же, чем и предки, то есть повышать свой уровень образования, причем под образованием я имею в виду не только всевозможные учебные дисциплины, но и боевые способности, силовые возможности... Именно тогда можно будет официально "раскупорить" убежище для того, чтобы совершать небольшие экспедиции на поверхность с целью исследования окружающей местности и сбора разведывательной информации про аборигенов.              Даже сейчас, на бумаге, наш план казался чем-то невыполнимым, фантастическим, грандиозным. И тем не менее мы, теперь уже вшестером, активно взялись за претворение его в жизнь.              Тьфу ты! Почему ноги сами принесли меня к двери клиники? Впрочем, да, с учетом того, как много мыслей у меня в последнее время об отце, это неудивительно. Зайти, что ли? С другой стороны, а зачем? Я ведь сама не хотела его видеть? А почему тогда пришла? Ладно, зайду, хоть посмотрю, как у него дела.              — Снова ты? Что на этот раз? — уточнил отец, не поднимая глаз от терминала.              — Да ничего, собственно. Если мешаю, зайду в другой раз.              — Кэт... Я не ожидал, что ты придешь, — отец поднял на меня взгляд и потер глаза, уставшие от долгого сидения за компьютером.              — Да я, собственно, тоже не ожидала. Так, мимо шла, решила заскочить и узнать, как дела.              — Вроде нормально.              — Чем занят?              — Ты не поверишь — пытаюсь понять, как ты взломала мой терминал. Откуда ты узнала пароль, ведь я его не записывал, держал в голове...              — Не трудись — все равно ничего не найдешь. Я написала хакерскую программу, которую применяю к терминалу напрямую со своего пип-боя. И терминал твой был взломан почти два года назад. Могу назвать точную дату — третье ноября.              — Это же день, когда...              — Да, я надолго тогда осталась одна в твоем кабинете. И хакнула комп, благо пароль несложный. Узнала много интересного, конечно же.              — Кто еще знает?              — Хочешь отстрелом свидетелей на досуге заняться?              — Вовсе нет. Просто надеюсь что те, кому ты об этом рассказала, достаточно умны, чтобы не ставить в известность о новых сведениях не пойми кого.              — Они знают, кому не стоит о таком знать. За это вообще можешь не париться. Но и извинений не дождешься — мне надоело без конца слушать твою ложь. Слушай, я тут хотела спросить... Ты только не лги мне, но если не хочешь — не отвечай. Кто моя настоящая мама?              — Вот именно про это я тебе не врал. Никогда.              — Ну ты сам веришь в то, что говоришь? Разве может родиться у белого и черного светлый? Верней даже, совсем светлый. Да еще и со славянскими чертами лица...              — Подменить тебя не могли — даже не надейся. Я всю дорогу от лаборатории до убежища держал тебя на руках, боясь, что украдут, — чуть усмехнулся отец, отодвигая от себя клавиатуру компьютера. — Хочешь чаю?              — Что за лаборатория? Чем вы занимались?              — Я... Я не хочу об этом говорить.              — Снова очень щекотливый вопрос — вы точно не экспериментировали с человеческой ДНК? Не пытались создать этакого сверхчеловека-франкенштейна?              — О чем ты?              На лице отца искреннее удивление. Такое подделать невозможно.              — В том шкафу у тебя пусто, вот в том есть какой-то небольшой предмет, а вот в том — донорская кровь.              — Как ты...              — Не знаю, пап. Каким-то образом я способна почувствовать нахождение живого существа на расстоянии. Чувствую, в каких ящиках и шкафах нет ничего, а в каких присутствуют предметы неорганического происхождения. Иногда я чувствую эмоции окружающих людей. В моменты опасности моя реакция и скорость увеличиваются в полтора-два раза с обычной, кстати, эта "обычная" скорость у меня тоже достаточно хорошая, но это можно списать на тренировки... Мы с тобой оба знаем, что мои регенерационные способности позволили избавиться от тройной смертельной дозы опасного препарата и, более того — полностью восстановить сердечную мышцу. У тебя были пациенты, которые, получив такую немножко несовместимую с жизнью травму уже через пять часов после ее нанесения просыпались с мыслью "че бы пожрать" и строили планы по захвату преступников? А были у тебя пациенты, которые после этого случая выписывались как ни в чем не бывало и привычно сдавали норматив по физическим нагрузкам? Так кто же я?              — Ты человек. Ты мой ребенок, моя девочка. Все остальное неважно, поверь...              — Тебе — нет. Но не мне. Я хочу знать, что я за существо, есть ли еще такие, как я. Знаешь, что это? — достаю бутылку ядер-колы.              Отец кивает.              — Это мои два рада облучения, — открываю бутылку и демонстративно выпиваю. — А теперь давай, замеряй.              — Если ты так настаиваешь, — отец привычно лезет за аппаратом, прислоняет его к моей коже. — Хм, наверное сломался.              — А может, просто радов мало? Хотя он ведь у тебя на других и половину рада брал. Так что получается — эти самые рады пшик...              — Знаешь, Кэтрин, я иногда думал об этом. Верней, последнее время думал, после того, как... Ты пойми, у тебя мозг и сердце не работали целых семь минут! После этого невозможно прийти в себя и на следующий день наяривать гамбургеры как ни в чем не бывало! Знаешь, на пустошах часто говорили о том, что люди могут адаптироваться, что появятся рано или поздно те, кто будут устойчивы к негативным факторам окружающей среды. Не знаю... Возможно, ты действительно первое тому подтверждение.              — Что же, спасибо на том, что не объявляешь сумасшедшей и не прописываешь хлорпромазин до конца дней.              — Куда ты?              — Домой иду, чего и тебе советую.              — Да, конечно. Зайдешь еще на днях?              Я лишь кивнула и вышла из клиники, отправившись в квартиру Ханны. Может и зайду, особенно если учесть, что уже через два месяца сдача КОЗЫ... Ах, да, еще же завтра мой день рождения... Тяжелый будет денек...