…И перед смертью об одном Душа моя грустит, Что за меня в краю родном Никто не отомстит…
Звезды тускло мерцали на небе, когда узника вывели во двор. Киллиан выглядел спокойным. Он уже попытался сбежать один раз, но сломанные пальцы ног не дали ему этого сделать, и он свалился на третьем шаге. Теперь его держали двое, однако пытаться Джонс больше не собирался. Во всяком случае, не сейчас. Томас ждал его у столба, обложенного вязанками хвороста. Если бы сердце Киллиана было сейчас с ним, оно непременно подкатило бы к горлу. А так… - Почему ночью? – Джонс сплюнул наземь, прямо под ноги священника. Вряд ли ему будет за это что-то больше, чем уже есть, а песок на зубах совсем не вкусный. Это было не тем, о чем Киллиан хотел спросить, но ничего более важного в голову ему не пришло. Томас повернулся к нему, заложив руки за спину. - Чтобы горело ярче. Спокойные глаза инквизитора не шутили, и криво ухмыльнувшийся Джонс подумал о том, что и впрямь – красивше будет. - Ты уже отомстил, - прошептал он вдруг ломающимся голосом. – Отпусти меня. Это не было унижением. Скорее – еще одной попыткой остаться в живых. Томас не ответил ничего, только подал знак, и Киллиана подвели к столбу. Много времени для того, чтобы привязать его, не потребовалось. Капитан прижался затылком к холодной древесине и закрыл глаза. Не с кем было прощаться. Некому улыбаться. Хворост затрещал. Джонс вздрогнул, инстинктивно пытаясь вырваться. Тщетно. Враньем стало бы утверждение, что Киллиану не было страшно. Он боялся. В основном боли, которая снова должна была захватить его в свои когтистые руки. Пламя поползло вверх, коснулось ног пирата, лизнуло их неаккуратно обжигающим языком. Джонс стиснул зубы и стоял так до тех пор, пока огонь не набрал силу, пока поцелуи его не стали сдирать кожу. Крик застыл в горле, потому что его не хватило бы для того, чтобы выразить всю силу ударившей в спину боли. Киллиан хватал ртом воздух, мотая головой, кашляя от клубов дыма, легкие выворачивались, пальцы на ногах уже давно стали просто костями. Не может быть, не может быть! Так не должно заканчиваться, он слишком молод, слишком много не успел, спасите его кто-нибудь! Томас встал рядом с костром. И в тот момент, когда Джонс открыл глаза, готовясь, наконец, заорать в полный голос, священник выкинул в огонь сердце, найденное у пирата. - Прощай, капитан, - отсалютовал он Киллиану и отступил назад. Пират изумленно дрогнул. Боль исчезла в ту секунду, как пламя набросилось на сердце, стремясь его уничтожить, словно эта давно мертвая часть тела Джонса забрала ее на себя. И вот тогда Киллиан все понял. Смерть давно нашла его, в ту секунду, когда Кора вытащила сердце. Нашла и дала лишь небольшую отсрочку для того, чтобы он завершил все свои дела. Не вышло, не успел, не сложилось. Но время истекло, смерть требует плату. А взамен отдает ему еще один дар, один из тех, которых у нее в избытке. В самом деле, что может болеть у мертвеца? Джонс улыбался, потому что перед его глазами, к которым подбирался огонь, было море. Корабль качался на зеленых волнах, а на палубе стояла самая прекрасная из женщин и ждала его. - Я скоро, - шевельнулись губы, едва успев: в следующее мгновение пламя поползло по ним, обращая тонкую пленку кожи в пепел, обнажая мясо, моментально превращающееся в угли. Глаза, наконец, лопнули от невыносимого жара, жидкость паром поднялась над стремительно оголяющимся черепом. Молодой инквизитор, впервые присутствующий на сожжении, упал на колени, содрогаясь в рвотных конвульсиях. Старшие товарищи, усмехаясь, стояли рядом, кто-то протянул ему платок, кто-то побежал за водой. И никто из них, пресыщенных болью и ужасом, не заметил, как тело пирата дрогнуло, рассыпаясь в пыль и прах. А над продолжающим танцевать костром взметнулась призрачная рука, крепко и уверенно сжимающая столь же призрачную, но весьма острую саблю. Взметнулась и растаяла в воздухе, подхваченная западным ветром, рванувшимся к далекому берегу. Киллиан Джонс вновь уходил в море. На этот раз – навсегда.…Прости, мой край! Весь мир, прощай! Меня поймали в сеть. Но жалок тот, кто смерти ждет, Не смея умереть!..