Меня сегодня ждет петля

…Я жизнь свою провел в бою, Умру не от меча. Изменник предал жизнь мою Веревке палача…

Мила пришла к нему вечером. Взялась руками за прутья решетки, прижалась к ним лицом, блеснула глазами. Все такая же красивая, как тогда. Она улыбалась, чертовка, открывая темницу, заходя внутрь, садясь на корточки у койки. - Ты пришла, - Киллиан едва хрипел, моргая так часто, как только мог. Он хотел бы подняться, дотянуться до Милы, коснуться ладонью ее щеки, удостовериться, что это не сон… И не мог. От бессилия и боли слезы снова потекли по лицу. Мила сама коснулась его. Провела руками по грязному лицу, по рассеченной, только-только начавшей заживать, груди, исполосованному животу. Расстегнула пряжку ремня и запустила пальцы в штаны, сразу находя то, что искала. Джонс открыл рот, хрипло вдыхая, содрогаясь не то от боли, не то от наслаждения. Член твердел, наливался силой, поднимался в теплых ладонях, задевая грубую ткань штанов. - Еще, пожалуйста, еще, - захлебываясь собственной беспомощностью, попросил узник, и тело его выгнулось, презрев боль. Мила склонилась над ним, словно не слыша, коснулась невесомо влажного и горячего лба. А потом убрала руки и встала, идя к выходу, оставляя позади раздавленного Джонса с его возбуждением. Киллиан хотел кончить. Но еще больше он хотел, чтобы Мила осталась. С ним, навсегда, до скончания веков. Она остановилась у самой решетки. Обернулась и протянула руку, маня за собой. А затем отступила в темноту коридора, распадаясь в пепел как тогда, на корабле, когда Румпельштильцхен раздавил ее сердце. Джонс проснулся от собственного крика и долго лежал, пытаясь понять, где сон, где правда. А когда понял, ему стало страшно. Когда мертвые зовут – невозможно отказаться. Можно лишь отстрочить встречу с ними. Киллиан не хотел умирать. Он хотел найти способ и вернуть Милу. И он знал, кто ему в этом поможет, нужно только добраться до него. Дернув рукой, Джонс задел выпуклость на своих штанах и ахнул, дернув кадыком. Член все еще был готов к бою, и пират знал, как можно его успокоить, но пальцы все еще болели, заставить их действовать не представлялось возможным. Джонс готов был завыть от бессилия. Скрипнула решетка, совсем как тогда, во сне. Узник вздрогнул, боясь оборачиваться. Но все же обернулся. На этот раз на лице священника не было шелковой маски. Худое лицо его было гладко выбрито, волосы - коротко подстрижены, тонкие губы чуть улыбались. Он стоял, сложив руки за спиной, и внимательно смотрел на Джонса, а тот, в свою очередь, на него. - Неудобно, наверное, - голос инквизитора прорезал тишину, взгляд был устремлен на пах пирата. Киллиан хотел бы пожать плечами, но лежа это делать всегда было неудобно, а теперь еще и больно. - Терпимо, - негромко отозвался он, давя желание закашляться. Давя потому, что он уже кашлял, несколько часов назад. Кровью. И ему это не понравилось. Инквизитор еще какое-то время постоял на пороге, затем как-то неловко прошел внутрь и тщательно запер решетку. Джонс польщенно ухмыльнулся. Надо же: его изувечили, но все еще боятся, что он попытается сбежать, не вылечившись до конца. Священник не заметил его ухмылку, а если и заметил, то никак не прокомментировал. Вместо этого он придвинулся ближе, нависая серой тенью над койкой узника. - Ты не помнишь меня? – он спросил это как-то странно, нервно, интонация скакнула вверх, как у мальчишки-подростка, дающего петуха. Джонс замер: такого вопроса он не ожидал. - Помню, конечно, - отозвался он, видя, как удивление разгорается в колючих глазах священника. – Ты приказал высечь меня. И сломать пальцы. И ребра. И что-то еще, уже не помню… ах да, ударить по голове. Удивление сменилось злобой, Джонс подумал о том, что он единственный тут, кому можно злиться: в конце концов, его пытались убить! Инквизитор шумно выдохнул, словно стараясь себя успокоить. Но, кажется, не вышло. И, возможно, виной тому была наглая усмешка Джонса, с которой он никак не мог расстаться. - Когда-то мы плавали с тобой, Джонс, – искаженное гневом лицо инквизитора вдруг очутилось рядом с лицом пирата, и Киллиан часто заморгал. - Что? – переспросил он недоверчиво, прикидывая, как бы так наплевать на боль и двинуть этому психу. - Томас Рейф, - шипение сорвалось с тонких губ инквизитора ядовитой слюной; лицо исказилось от более не сдерживаемых чувств. – Забыл? Забыл, как бросил меня в мертвом городе, без единой монеты, без оружия, без пищи, оставил умирать? Мучитель схватил Джонса за плечо, и тот не сдержал стона: сильные пальцы сдавили поврежденную кожу, вновь заставляя ее разойтись и выпустить кровь. Рейф брезгливо вытер руку о рясу перед тем, как снова наклониться к лежащему Джонсу. - Ты сказал, что я предал тебя, - уже спокойно заговорил он вновь, и Киллиан мог только поражаться тому, как быстро сменяются эмоции у этого человека. – Предал, потому что я не согласился с твоим решением забрать жену у того человека. Теперь настала очередь Джонса злобно улыбаться. - Да, было дело, - как можно более ровно отозвался он. – Я думал, ты давно подох, Том. Он вспомнил его. Хороший был товарищ, верный, грамотный, смелый. До того дня, как предал капитана. Джонсу не нужны были те, кто не поддерживал его даже в самых спорных решениях. Он хотел команду, которая будет слушаться его беспрекословно, выполнять любые поручения, смеяться над его шутками и пить с ним вино. Все так и было. До Милы. Видимо, воспоминания отразились на лице Джонса плеснувшей волной, потому что Томас, успевший присесть на койку, удовлетворенно кивнул. - Вижу, что вспомнил. Рука его легла на грудь Джонса, Киллиан зашипел, когда ловкие пальцы раздвинули кожу, обнажая обветрившееся мясо. - Сдается мне, Рейф, - дрогнувшим голосом заявил капитан, - ты был влюблен в Милу. Думаешь, я мог поступить иначе? Он правда так думал. А это было предательством из предательств, мог ли он поступить иначе? Можно было, конечно, оставить еды и воды, но зачем? Джонс хотел, чтобы соперник сдох. Жаль, желание не сбылось. Взгляд Томаса устремился на Джонса, однако рука по-прежнему лежала на груди последнего, более не тревожа раны. - О нет, - невозмутимо отозвался Рейф. – Я был влюблен в тебя. Удара сильнее Киллиан не ожидал. Глаза его распахнулись, рот открылся в удивлении, даже боль ушла куда-то на второй план, изгнанная потрясением. Кажется, в этот момент у него наконец упало. Инквизитор был доволен, это читалось по его лицу. И Джонс все еще пребывал в изумлении, когда Рейф принялся переворачивать его на живот. - Ты что… ты что делаешь? – задохнулся Киллиан от вернувшейся боли. Щекой пришлось прижаться к постели, поднять голову не получалось. Культей капитан попытался упереться в тонкий матрас, чтобы сменить позу, но священник не дал ему это сделать. Тогда Джонс повернул голову, вжимаясь в койку другой щекой. И завопил, почувствовав, что с него стягивают штаны. - Ты что это делаешь, эй! – узник задергал ногами, но добился лишь того, что штаны снялись быстрее. Теперь он лежал, сверкая голым задом, понимая, что что-то идет не так. Сглотнув, Джонс снова взглянул на Томаса и с ужасом увидел, как тот задирает свою рясу. - Ты спятил, Рейф? – хрипло спросил пират, с недоверием глядя на крупный член бывшего товарища, болтающийся прямо перед его носом. Еще одна пытка? Вчерашнего было мало? Джонс, как мог, сжал ноги, надеясь, что таким образом немного отстрочит свой позор. Понимая, что в своем нынешнем состоянии он ничего не сумеет противопоставить священнику, капитан хотел хотя бы не сразу сдаться. Руки Рейфа скользнули по бокам Джонса, и Киллиан вдруг понял, что ни спина, ни зад его не тронуты. Его били и секли по груди и животу, ломали пальцы и ребра, но никто даже мимолетно не коснулся его сзади. Теперь понятно, почему. - Знаешь, - раздался задумчивый голос Томаса, и Джонс закатил глаза, - сколько времени я мечтал это сделать? Сначала любя тебя, потом – ненавидя. Что-то теплое и твердое коснулось задней поверхности бедра Киллиана, и тот с отвращением осознал, что именно это было. - Хватит болтать, Том, - велел он, закрывая глаза. – Ты всегда был как баба, теперь я понимаю, почему. Хочешь отыметь – давай! И, стиснув зубы, чуть не потеряв сознание от резкой боли, дернулся, сам раздвигая ноги. Да, он хотел сопротивляться. Но чему быть – того не миновать. Переживет, и не такое пережил в свое время. В него вошли без предупреждения, Джонс задохнулся от новой боли, которая, впрочем, и в подметки не годилась прежней. Тело, тем не менее, было возмущено так же, как и вчера, и всеми силами сопротивлялось. Рейф стонал и сопел за спиной, резко вбиваясь в зад Джонса. Пальцы его перебрались на плечи Киллиана и теперь ритмично сжимали их в такт движениям. Капитан старался не двигаться, не думать, не дышать, но боль в груди от равномерных толчков считала иначе, и, к счастью, она окончательно забила собой неприятные ощущения от насилия. Стон вырвался у Джонса, Томас, принявший его за выражение удовольствия, заработал активнее. Киллиан не хотел представлять, что происходит в его заднице, но ощущения сами подсказывали ему, тем более, что не один раз он пользовал таким образом портовых девок. Вот Рейф почти вышел, видно, только головка осталась. Левой рукой помял яйца Джонса, затем свои. Издал довольный рык и двинулся в обратном направлении, почти без усилий возвращаясь в растянутый проход. Живот прижался к заду, Киллиан с содроганием подумал о том, что принял в себя весь тот огромный хрен. Снова назад, вытягивает, медленно, аккуратно, явно наслаждаясь. Джонс скривился. Хоть бы и ему возбудиться, что ли, все не так противно было бы. Вытянул с тихим хлюпом, кончил, что ли? Да вроде нет. Капитан чуть пошевелился, сломанные ребра вновь дали о себе знать, и пират сжался, пытаясь облегчить свою участь. В тот же момент член снова ворвался в него, и вот уж теперь Рейф себя сдерживать не стал. Джонс думал, что потеряет сознание от той скачки, что устроил ему благочестивый священник. Вперед-назад, вперед-назад, и так до бесконечности, до предела. Боль в груди уже просто не прекращалась, потому что не прекращались толчки сзади. От постоянного ерзанья открылись затянувшиеся было раны на животе, Джонс, постанывая от боли, чувствовал, как мокро под ним, и совсем не от возбуждения. Кто-то говорил ему, что рано или поздно боль достигает порога, за которым перестает чувствоваться. Когда же и его отпустит? Томас принялся все чаще вколачивать себя в Джонса. Капитан выдохнул с облегчением: значит, скоро конец. Верно: минуту спустя инквизитор последний раз прижался к нему, вгоняя член куда-то глубоко, и замер, явно кончая. Киллиан замер вместе с ним, молясь о том, чтобы Том больше не двигался, дал боли возможность затихнуть. Кожу на животе не просто саднило, ее резало, щипало и выворачивало наизнанку. Ребра снова утыкались в легкие благодаря неудобной позе. Рейф не отпускал узника, нависая где-то позади. Член его стал меньше и почти перестал ощущаться. Киллиан почувствовал его снова только тогда, когда священник покинул его, одергивая рясу. Штаны Джонсу никто не вернул, и он остался лежать голый, следя за тем, как молча уходит Рейф, запирая за собой решетку. Надо было встать. Привести себя в относительный порядок, успокоиться. Но сил не было. Где-то внизу ныла задница, но слишком слабо для того, чтобы обращать на нее внимание. Стало настолько хорошо от наступившего покоя, что Киллиан не рискнул больше думать о том, что случилось, а просто заснул на полувдохе. Сон ведь, говорят, тоже лечит. Проснулся он от ощущения, что его переворачивают на спину. Тревожно замычав, Джонс разлепил глаза и забился, сопротивляясь. - Тише ты! – шикнул на него вернувшийся Томас. – Иначе будет хуже. Он был спокоен. Еще бы – получил, что хотел. Джонс злобно вперился взглядом в священника, но тот не обратил никакого внимания на потуги капитана прожечь в его лбу дыру. Уложив узника на спину и выслушав все ругательства в свой адрес, Рейф наклонился к ведру, что принес с собой, достал из него чистую тряпку, смоченную водой, выжал ее и аккуратно повел по груди Джонса, смывая кровь, пот и грязь. Киллиан стонал, хрипел и извивался самым постыдным образом, по большей части для того, чтобы показать, как ему больно. Больно и правда было, но совсем не так, как можно было бы ожидать. Прохладная вода приносила облегчение, удаляла жжение и покалывание, освежала. Наконец, Джонс затих, блестящими глазами следя за Томом. А тот постепенно спускался ниже. Покончив с грудью, он принялся за живот. Киллиан подумал о том, что, если бы сумел возбудиться, то мог бы закрыть глаза и представить, что это симпатичная монашка моет его – была у него когда-то такая мечта. Почти сбылась, можно сказать. Что в Киллиане было хорошо, так это то, что из любой, самой дерьмовой ситуации, он мог выйти с улыбкой. Отрубили кисть? С крюком удобнее идти на абордаж. Подвергли пыткам? Хорошо, что не убили. Поимели в задницу? Так ведь отсасывать не заставили. В голову пришло, что теперь шансов на спасение стало несоизмеримо больше. Закончив с обмыванием, Томас перетянул грудь Киллиана принесенным бинтом, натянул на него штаны и выпрямился, глядя на пирата. Джонс вдруг занервничал, поймав взгляд священника. - Сегодня ночью, - сказал ему Рейф, - костер будет жарким. Известие молотом огрело Джонса по затылку. Он уже привык к мысли о том, что спасется; что выйдет отсюда, долечится и вновь отправится бороздить моря. Нет! Такого не может быть! Джонс попытался схватить уходящего Рейфа, но боль скрутила тело, и пират со стоном свалился на пол, корчась в судорогах вернувшейся боли. Священник с оттенком жалости взглянул на извивающегося пирата, стоя у выхода. - Что, - простонал Джонс, заставляя себя улыбаться, и улыбка была широкой, - даже не будет на прощание «Скажи, Киллиан, что любишь меня, и я вытащу твою шею из петли!»? Спина Томаса затвердела, руки сжались на прутьях решетки. Джонс наблюдал за ним сквозь полуприкрытые веки. Не потому, что хотел скрыть интерес к ответу, а потому, что больно было смотреть в полную силу. Инквизитор чуть повернул голову. - Нет, - сорвалось с его губ спокойно и почти равнодушно. – Если бы я хоть на мгновение поверил, что ты можешь согласиться… Но нет. И он ушел, стуча каблуками, унося с собой надежду. Слеза сорвалась с ресниц Джонса, когда он, едва взобравшись обратно на койку, лег на спину, осторожно скрещивая руки на перебинтованной груди. Теперь ему еще больше хотелось жить.