The Lucky Ticket

Гарри нетерпеливо стучал пальцами по скользкой поверхности длинного стола, на котором лежал вот уже около часа. Луи же неторопливо дополнял рисунок на большом мольберте новыми штрихами, а его бутылка бренди немного опустела. Он делал глоток каждый раз, когда Гарри было неудобно лежать и он ворочался, потираясь голым телом о лакированное покрытие. Томлинсон почти закончил, когда парень снова зашипел, слишком сильно прогнувшись в пояснице. — Становится все больней и больней, — жаловался Гарри, заворачиваясь в халат. Луи виновато улыбнулся, взяв в руки краски, чтобы завершить очередную работу. Его благоверный слегка надулся, чувствуя, что Луи все же снова забыл о небольшой встрече с журналистом ежедневной газеты сегодня в обед. Гарри прильнул к мужчине, легко целуя в скулы и подбородок, проводя пальцем по губам. — Тебе так повезло, что ты живешь с собственным ежедневником, — усмехнулся он, — ты должен быть в редакции через полтора часа. — Что может быть весомей тебя в такой прекрасный день? — Наша маленькая годовщина и интервью, которое ты должен дать по этому поводу. Луи уставился на возлюбленного, словно не мог понять после бренди, о чем он говорит. Закатив глаза, Гарри вздохнул, расправляя рубашку на его плечах и медленным темпом выдавая слова. — Сегодня пятнадцатое апреля, Луи. Газеты хотят иметь с тобой дела не только потому, что ты невероятный художник. — Довольно обидчивое замечание, — хмыкнул Томлинсон, вытирая руки от краски. Да, сегодня пятнадцатое апреля, и сложно поверить, что два года назад этот день был не таким прекрасным, как теперь. Сложно поверить, что общественность все еще не утратила интерес к этой катастрофе, что они все еще ищут выживших и с упорством добиваются встреч, рассказов, историй, и чем больше в них боли, тем лучше они продадутся. — Мистер Луи Томлинсон, — поприветствовал его репортер, — с уважением, сэр, но сложно представить, что Вы были пассажиром третьего класса. — Я довольно часто слышу это, не стоит, — тень фальшивой улыбки, и все, о чем думает Луи, это Гарри, ждущий его дома. Даже не было желания проявлять какой-либо интерес к очередному изданию, желавшему услышать его историю. — Будет весьма увлекательно услышать, как Вам удалось встать на ноги после этой катастрофы и завладеть таким состоянием. Откинувшись в кресле, Луи поправил волосы, едва ли в силах дышать в такой душной комнате. — С удовольствием расскажу историю своего успеха Форбс*, но мы ведь не для этого нашли время? — Конечно, — замешкался парень напротив, — конечно, сэр, так, все же, как Вы чувствуете себя спустя два года? Это все еще сложно? — Чтобы понять это, следовало начать интервью не так. Юноша в ступоре уставился на мужчину перед собой, хаотично листая свои записи, которые, как был уверен Луи, ничем в статье не помогут. На него в какой-то степени было жалко смотреть: костюм не самого известного бренда и не лучшего качества, треснувшие на правой линзе очки, зализанные волосы и трясущиеся пальцы. Словно он брал интервью у президента, а не простого пассажира лайнера. — Прошу прощения, я всего лишь стажер, сэр, но я очень детально спланировал — На глазах у изумленного юноши Луи рвет на кусочки его «спланированные» вопросы, внимательно смотря в глаза журналисту. — Будьте более уважительным к хронологии событий и Вы продадите эту статью. — Мне самому необходимо — очень важно знать это, мистер Томлинсон. Моя мать осталась там, — взгляд шатена заметно смягчился, — она и мои сестры, к сожалению, были в одной из перевернутых паникерами шлюпок, они замерзли в воде. Возможно, это одна из тех редких ситуаций, когда Луи чувствует огромную вину за то, что вел себя, как напыщенные индюки с первого класса. Он пассажир третьего класса лайнера «Титаник», и ничего не изменилось с тех пор, его деньги не заставили его задернуть нос, только сделали из него человека, презирающего всех, кто смотрит на третий класс свысока, куда больше, чем кто-либо на этом континенте. Он видел боль, которая отобразилась на лице репортера тут же, стоило ему вспомнить о семье, и разделяет ее как никто другой, вспоминая год агонии в неведении и без Гарри. — Все, кто был там, кого-то потеряли, — тяжело начал он, — я в их числе. Потерял единственную свою ценность на целый год, без надежд отыскать ее снова. Я был уверен, что мой любимый… человек мертв, я понимаю Вас. И, хорошо, я вижу, насколько это важно, поэтому я расскажу Вам. Журналист благодарно кивнул, беря в руки блокнот для записей, и молча приготовился слушать. — Никто из нас не помнит, когда все началось. Да, для этого есть уже подтвержденные данные, сводки в новостях все подробно описали, но, на самом деле, никто сейчас не скажет вам, когда произошла катастрофа. Момент столкновения вызвал у всех легкое волнение, согласитесь, поверить в то, что на «Титанике» вам что-то угрожает, весьма сложно. Мы были в сладком неведении, развлекаясь на палубе, пока не увидели нервно носящийся с одного конца палубы в другой экипаж. Хотя, по правде, и тогда меня лично мало что волновало, я был счастлив, невероятно счастлив и ослеплен своей любовью, мне не хотелось думать о чем-то еще. Коротко вздохнув, Луи потер руки о ткань брюк, не осознавая до этого, насколько сложно дастся полный рассказ. — В такой же прострации, как нам всем теперь кажется, прибывал и сам экипаж. Они многое могли предпринять, пока просто ждали и верили в непотопляемость этой посудины. Только когда всем стало понятно, что произошло, они зашевелились, и тем самым, я думаю, просто заочно убили половину погибших потом, имевших шанс спастись. От эвакуации так много зависело, и как мало было сделано. Я не уверен, стоит ли Вам рассказывать о том, что творилось на палубе, когда людей начали сажать в шлюпки. — Но читателям хотелось бы знать все без исключения, мистер Томлинсон. И, поверьте, это поможет Вам отпустить эту трагедию. Расскажите мне все. — Хорошо, но, все же, проследите за каждый опубликованным словом после, уверен, не всем понравится читать такое, — облизнув губы, Луи продолжил, — первыми в шлюпки сажали женщин и детей. Конечно, английские джентльмены высшего общества были совсем не теми мужчинами с достоинством. Многие из них переодевались в женщин и запрыгивали в шлюпки, на это было невыносимо смешно наблюдать, но, понимаете, хоть какой-то смех в этом сумасшествии. Я цеплялся только за своего любимого человека, мы хотели вместе спастись, я был готов пожертвовать всем ради него. На самом деле, агония была совсем не в первые минуты объявленной эвакуации, люди начали терять надежду когда почти все шлюпки спустили на воду и на палубе оставалось большое количество пассажиров. Люди прыгали с корабля в шлюпки, переворачивали их, тонули в ледяной воде, эти вопли Господь не позволит мне забыть никогда. Поверьте, нет ничего хуже того последнего часа «Титаника» перед тем, как он пошел ко дну. Вода тянула его нос к низу, а корма была на поверхности, когда он начал раскалываться, много кого убило током, кто-то падал в эту щель между двумя частями палубы. Стараясь при всем этом ужасе не вспоминать глаза Гарри, мужчина сжал края галстука, немного оттягивая его. Все же, он был очень самонадеянным, думая, что все это дастся ему так легко. Худшая ночь в его жизни, худшие часы, если бы только он мог больше никогда не вспоминать об этом. — Было много отважных безумцев, которые просто оставались на палубе и играли в покер, оркестр играл до последнего, Вы это знаете. Люди просто приняли свою смерть и решили не ускорять ее попытками доплыть до шлюпок, когда температура воды едва ли достигала двух градусов. Максимум, который они могли бы продержаться в ней, это час, причем такие данные еще весьма оптимистичные. Некоторые из нас, как и я, были с «Титаником» до конца. Мы практически отправили его на дно, когда корму начало тянуть за носом, течение было невероятным. Оказавшись в воде, — Луи легко усмехнулся, прикусывая губу, он почти чувствовал этот холод снова, — я был бы рад умереть сразу же, знаете? То чувство, когда вы погружаетесь в ледяную воду, сродни тысячи кинжалов, вонзающихся в ваше тело, и вы совершенно не в состоянии сделать полноценный вдох. Мы увидели недалеко — — Простите, когда Вы говорите «мы», кого Вы имеете в виду? — Меня и мою нынешнюю пару. — Хорошо, продолжайте. — Да, мы увидели недалеко обломок лайнера и это показалось не такой уж плохой идеей — подплыть к нему и так держаться на поверхности, иначе вода убила бы нас куда быстрее. То, что было дальше, едва касается моего рассудка. Я помню, как отключился и из нас двоих на шлюпку в итоге забрали не меня. Экипаж подумал, что я мертв, я не приходил в сознание очень долго, они не стали проверять пульс. По известной всем версии, пассажиров с «Титаника» забирали на «Карпатию» и доставляли в порт Нью-Йорка. Они спасли немного, учитывая количество пассажиров при самой посадке на лайнер. Некоторые погибли уже в порту. Я же был в том числе счастливчиков, которых подобрали на «Маунт Тампль» и доставили в Францию. Меня считали трупом, пока на палубе рядом с другими телами я не пришел в себя. Не знаю, что хуже — болтаться с трупами на плаву в океане, или лежать с ними в одном ряду. Так же не смогу описать удивления экипажа и пассажиров, когда один из мертвых вдруг присел с ними рядом на палубе. Одна дама даже свалилась в обморок прямо на доски, ее с трудом привели в чувства. Но большим потрясением для меня стала мысль, что мой любимый человек погиб. Я не мог знать этого, меня преодолевала паника, первое время уже на берегу в Париже я не мог взять себя в руки. — Мог бы я узнать имя Вашей пары? — Гарри, — улыбнулся Луи, — не уверен насчет Вашей реакции. Репортер и правда немного покраснел, но продолжил делать заметки в блокноте, неуверенно поднимая глаза на Луи. — Не могли бы Вы упустить это в статье? Мне не очень хочется каким-то образом давать ключ к моей личной жизни. — Конечно, — энергично закивал парень, — конечно. Продолжайте. — Какие-то несколько месяцев в Париже были для меня тем образом жизни, к которому я привык — без денег нужно было что-то сделать в этом большом городе, чтобы найти еду, одежду, как-то выжить. Я не мог ожидать, что мои картины когда-то сделают мне такую славу и состояние. Мое случайное знакомство с влиятельным представителем творческой общественности Парижа дало так много за короткий срок — только спустя неделю нашей встречи у меня была организована выставка в галерее. Практически все ушло за круглую сумму, я был рад такому успеху, все же мечтая разделить его с возлюбленным. Было невероятно тяжело. Я писал новые картины, но все они были наполнены моей ненавистью к той ночи, я был уверен, что Гарри погиб и ничего больше не сможет заставить меня почувствовать себя настолько живым, как тогда. Тем временем мои картины становились более популярными, собирали в галереях весь свет общества, не только французов. Именно это подарило мне шанс на надежду, когда на одной из выставок я встретил нашего общего знакомого, Зейна Малика, и я как никогда порадовался его любви к искусству. Он был настолько же удивлен видеть меня, как и я вести о том, что Гарри жив и страдает не меньше моего. Это казалось невозможным, прошло так много мучительного для нас времени, и весь тот год мы имели шанс быть счастливы. Но тогда меня заботило лишь одно — сохранить свое спасение в тайне и сделать моему мальчику достойный подарок, достойное возвращение к нему. Это привело меня в Нью-Йорк, где он и остался, и только ради Гарри я затеял выставку картин с его портретом во главе всех работ. С помощью Зейна мне удалось сохранить все в тайне до последнего, мне не терпелось увидеть его скорее. Когда это произошло, я, вероятно, снова приобрел жизнь. — Спасибо большое, мистер Томлинсон. Думаю, эта история вселит надежду у многих, переживших эту катастрофу, это ведь первая статья, в которой горе и трагизм уступает искреннему счастью. И, можно последний вопрос? — Конечно, — улыбнулся шатен. По пути домой, Луи только и мог думать об этом интервью. Ни один день за этот год не прошел без того, чтобы он не благодарил всех, кого знает, за возможность быть с Гарри. Это так вдохновило его, что в ближайшем цветочном магазине он решил купить небольшой подарок. — Розы? — изумлению Гарри не было предела, когда Луи только переступил порог их дома, — Луи, это заставляет меня чувствовать себя твоей женой. — Так что здесь плохого? — Томлинсон засмеялся, быстро целуя губы парня. Чуть позже, за ужином, Гарри все же решился спросить своего возлюбленного: — По правде говоря, я думал, что увижу тебя сегодня немного подавленным после интервью. Все же, сколько бы лет не прошло, это тяжелая тема. — Нет ничего радостней для меня, чем думать о чудеснейшей возможности встретиться с тобой снова. Я ответил на подобный вопрос одним из последних в статье. — И каким же был вопрос? — нежно улыбнулся Гарри, присаживаясь на колени художника. — Жалею ли я о том, что мне выдалось плыть на «Титанике». — Что же ты ответил? — Это меньшее из всего на этом свете, о чем я мог бы когда-либо жалеть.