Does anybody know what we are living for?

Если вы думаете, что пошла такая весёлая и полная приключений жизнь, то ох как вы ошибаетесь. Ну нет, конечно, приключений-то хватало: сбегай на один конец деревни, на другой конец деревни, в лес, до реки. Если ещё учитывать, что до Митейтея бежать больше суток, то есть просто дофигища, а до Бруинена ещё дальше. Хотя, на лошади, конечно, намного быстрее. Но… Через две недели я втянулась в средиземскую жизнь по самое не хочу, мне всё было интересно. Домой, конечно, хотелось, но пока мы были тут, а маг и не думал заезжать в наши края, я развлекалась изучением нового для себя мира. Нет, ну серьёзно, попасть в мир с другими правилами и другими укладами — невероятно интересно и увлекательно. Опять же, люди тут необычные. Приняли нас вполне нормально, да и работу нам подкидывали всей деревней. Конечно, не всё было так гладко: научить меня, например, готовить на огне никому не удалось, у меня всё подгорало, пригорало и вообще никак не клеилось. Я не особо переживала по этому поводу, потому что за это дело взялась Настя, которая, как я выяснила, вообще-то, из золотой молодёжи. Она взяла на себя всю более-менее лёгкую работу: готовила, стирала, штопала вещи и приглядывала за маленьким Береном (откровенно говоря, мальчонка и сам прекрасно справлялся, без нашей помощи). Работы хватало: то заштопать, это отнести, за водой сбегать, но нас-то было двое, поэтому справлялись мы быстрее. А закончив все дела, я частенько сидела в кузнице, наблюдая, как работает Бэрд. Сам Бэрд со всем справляться не успевал, а мне ничего особо тяжёлого пока не доверяли, поэтому я следила за тем, чтобы инструмент был в пригодном виде. Но наблюдать мне нравилось больше. Завораживало. Мне очень нравилось проводить там время. Климат тут был особый: жарко, душно, с непривычки голова кружится, звуки иногда совершенно несусветные — скрежет металла, шипение, треск поленьев. И это просто невероятно, когда из обычного куска металла получалось нечто совершенно невообразимое. Первые несколько дней выдались по-настоящему тяжёлыми. Я чуть не выла. Работы было много, а я-то, дура, ещё и вызвалась таскать воду, но никак не рассчитывала, что её нужно так много. А я ведь городская, у меня не так уж и хорошо в плане мышц, силы и выносливости. Таскать ведра по двадцать литров несколько раз на дню, по два-три захода каждый раз — не самая лёгкая работа — с непривычки болели все мышцы. А ведь было ещё много других дел. Я у Бэрда была на посылках, то есть, в отличие от той же Насти, я ещё в первый день успела перезнакомиться со всей деревней, потому что: «Вест, отнести подковы Норду», «Сбегай, забери у Азайи мотыгу» и так далее и тому подобное. Ну и, разумеется, всю первую неделю к вечеру я просто падала на кровать и вырубалась, кажется, ещё в полёте. Было стыдно, что я такая неженка: вся деревня работает, а у меня, видите ли, мышцы болят. Из чистого упрямства я, конечно, продолжала, потому что как минимум неудобно перед Бэрдом было. Как ни странно, с каждым днём становилось всё легче: ведра уже вроде были не такие уж и тяжёлые, да бегать легче стало. Кстати, я раздобыла себе трубку и табак. Сначала просто ради интереса, но мне понравилось, табак тут, конечно, был не такой, как в нашем мире. Во-первых, он был крепче: даже я, курильщик со стажем в добрый десяток лет, и то закашлялась, а потом втянулась. Первое время вся деревня косилась (ага, а сами себе представьте, сидит на крыльце дома кузнеца баба с трубкой в зубах, вот умора-то), но потом привыкли и уже не обращали на меня никакого внимания. Сигареты, те две запечатанные пачки, я оставила, как и свою одежду, на крайний случай, вдруг пригодятся? С одеждой было весело: штаны я всё-таки себе раздобыла, но вот с обувью была проблема. Вот не могу ходить в такой и всё тут. Только сапоги подошли, но для сапог становилось слишком жарко. В общем, я плюнула и ходила босиком. Это ж вам не Москва, совершенно не страшно: ни гвозди не валяются, ни стекла, заразы особой тоже нет. За чистотой в этой, конкретно взятой, деревне народ следил. Дни шли своим чередом. В коллектив мы влились (хотя, это я влилась, Настя же предпочитала отсиживаться дома), свой хлеб по большей части отрабатывали, все живы, все довольны. Особенно деревенские, как-никак, а новые лица, хотя я и переудивляла всех местных бабок своей абсолютной неженственностью. Как-то раз я даже пожаловалась Бэрду, которого воспринимала чуть ли не как близкого родственника: — Прикинь, Азайя опять обругала меня, — смеясь, сказала я, заходя в дом с ведром воды для готовки, — сказала, что я совершенно непригодная невеста, и она понятия не имеет, кому меня сбагрить. Бабка Азайя была главной по одежде (да-да, каждому по способностям, разделение труда, вот такая дружная деревенька), я долго объясняла ей, что я хочу, и как примерно это сделать, в результате получила синюю футболку, которая, если вначале сидела на мне как влитая, то сейчас болталась, как на скелете, и штаны. Обычные такие штаны, что за материал, не знаю, но вполне удобные. Так вот, у неё, как и у любой доброй бабушки, было две больших извилины: за кого бы повыдавать всех незамужних девушек, и как бы всю деревню накормить повкуснее и посытнее. И если её пирожки уплетались мной за обе щеки буквально за считанные минуты, то разговоры о «когда же ты, детка, поумнеешь, да жениха себе искать начнёшь» навевали тоску. — Ага, из тебя, скорее, жених вполне себе годный, — хлопнул меня по плечу Бэрд. А я глубоко задумалась: это был комплимент или оскорбление? С одной стороны, это явная хвала моей работоспособности, а с другой стороны, я ж не мужик всё-таки. — Ещё какой мужик! — Ой, я что вслух это сказала? — Вслух-вслух. Я не читал твои мысли, поверь мне. А потом мы вместе смеялись над моей невнимательностью. За первой и второй неделями потянулись третья и четвертая, почти ничего не менялось. Разве что я стала посильнее и повыносливее, аж сама себе удивлялась. У меня даже мышцы появились, на руках особенно, видать, из-за вёдер. В общем, всё шло просто отлично. Может, я бы и назвала это счастьем.

***

Лето было в самом разгаре. Бэрд вечерами возился с нами и с сыном. Оказалось, что даже если язык у нас одинаковый (или мне просто так казалось), то письменность совершенно разная. Пришлось учиться писать, но дело шло споро. Как-никак, а если присмотреться, то при изучении языка на месте, всё прилипает к тебе куда быстрее. Написание было разным, были обычное письмо и рунное. И если обычное шло без проблем, ибо больше всего было похоже на наш английский, то с рунным было куда сложнее. Настя почти всё время была тише воды, ниже травы, ей тут усиленно не нравилось. Ничего поделать с этим мы не могли, поэтому молчали, а она, заперевшись в четырёх стенах, сидела дома. Нежная и утончённая, она утверждала, что это издевательство над её чутким внутренним миром. Я только хмыкала и пропускала всё её нытьё мимо ушей. Бэрд работал в кузнице и выматывался так, что я уж и не знаю, как держался на ногах. Всем ведь постоянно что-то надо: у кого-то нож сломался, кому-то новые крепления на двери нужны были. Весна была сырая, и много хозяйственного инвентаря после посева заржавело (а не надо в дождь его на улице оставлять!), а кое-что вообще распалось, опять же, подковы для лошадей были нужны. Да и жеребята подрастали, богатый на события год выдался, как говорили в деревне. Но дело не в этом, а в том, что Бэрд был занят по самое не балуй, а дом хоть и был добротный, но всё же… Всё же, деревянные дома периодически требуют ремонта, и этот дом — не исключение. В один прекрасный (хотя, это как посмотреть) момент подо мной провалился потолок (видимо, зря я всё-таки на чердак полезла), после чего душа моя не вытерпела, и я долго доставала всю деревню вопросами: как делать то и это, куда деть обрезки и как сделать доски. В результате первым не выдержал сын местного лекаря — Эльг. За то время, пока мы с Настей тут ошиваемся, мы с ним успели неплохо подружиться, и он вызвался мне помочь. Нельзя сказать, что это было легко, но, кажется, теперь потолок проваливаться не собирался. — Эй, неужели мы таки справились? — Я весело пихнула Эльга в бок, за что чуть не получила оплеуху, но успела увернуться. — Эй, без рукоприкладства. А то, мало ли, последние мозги выбьешь. — У тебя их и так нет. Всё, больше никаких потолков, у меня плечи болят, — пожаловался парень. — Это всё потому, что надо было сразу на чердак лезть и оттуда менять, а не «снизу, снизу». Было бы просто «сверху, сверху». — Тогда пришлось бы перекрывать весь потолок. — Смотря как поставить. — Рабочая сила, а ну-ка идите обедать. Вест, позови Бэрда, а то он опять обед пропустит с этими подковами! — Настя решила отвлечь нас от дружеской перепалки. Вообще-то, я подозревала, что сын лекаря ей просто очень нравился, и её бесило, что я провожу с ним больше времени, чем она. Всё ещё смеясь, я вышла из дома, направляясь к кузнице. Захожу туда уже как в родные пенаты. — Эй, Бэрд, там обед стынет, — позвала я, заглядывая внутрь. Бэрд сидел на скамье, упираясь в голову одной рукой, а другой держась за поясницу. Мне эта поза ой как не понравилась. — Эй, с тобой всё в порядке? У нас там Эльг, послать его за Болдором? — Я подошла ближе, по пути поднимая с пола клещи. — Да-да, сейчас всё будет нормально, не надо звать Болдора. У него и своих дел предостаточно: вон вчера Вейла слегла с простудой, жар сильный был, и это посреди лета-то. Покивав головой в ответ, я подобрала с земли ещё и изготовленную вчера для Лилэйлы брошь. Девочке скоро исполнялось шестнадцать, и это был её подарок. Очень красивый и ценный подарок. Ну что поделать, тут шестнадцать лет для девочки — начало взрослой жизни. Средневековье, блин. Спасибо, что не в тринадцать. — Настолько хорошо, что ты раскидываешься своей работой? Может, всё-таки сбегать, он тебе мазь какую-нибудь пропишет, полегче станет, — обеспокоенно спросила я. — Не надо. Может быть, потом. — Кузнец встал и, загасив огонь, побрёл к дому. Не надо, так не надо, хозяин — барин. Но с Болдором я всё-таки поговорю, может, он что-нибудь посоветует? Заперев кузницу и сунув ключ под кирпич, я отправилась обедать. Как ни крути, а кушать хочется, особенно после рабочего утра. В доме стоял шум и гам, так Берен и Эльг накрывали на стол. Они никак не могли договориться, кто из них будет сидеть напротив Бэрда, который, в свою очередь, сидел во главе стола. Мальчишки, блин. Решив поторопить их, я рявкнула: — Либо решайте быстрее, либо туда сяду я, потому что, в отличие от вас, я хочу жрать. Как ни странно, подействовало. Тут же было решено, что так и быть, пусть сидит ребёнок, только давайте уже есть. А застолье проходило тихо, слышно было только, как все усердно жуют. Вот что работа делает с людьми. После обеда Эльг по-быстрому смотался домой, видимо, чтобы не мыть посуду, а Настя собирала грязные тарелки. Бэрд сказал, что ему нужно полчаса отдыха и отправился в свою комнату. Только Берен, не зная, чем ему заняться, увязался со мной к колодцу в надежде, что его друзья уже поели и высыпали на улицу, но никто ещё не вышел, и малышу стало явно грустно. — Что, мелкий, скучно тебе? — спросила я, забрасывая ведро в колодец. — Ага, у всех свои дела, — понурившись, ответил мальчонка, с ногами забираясь на скамейку у колодца. — Ничего, придумаем, чем тебя занять. Сейчас я спрошу у твоего папы, нужна ли ещё моя помощь, и если нет, сходим за яблоками, хочешь? — Неее, скоро ребята выйдут, а до яблонь далеко! — На самом деле не так уж далеко, всего-то пройти через деревню и ещё метров через сто впереди стояло штук семь отличных яблонь. Молодых, правда, но уже дающих отличный урожай. — Ну, как хочешь. Как там ваш мышонок, кстати? — Иви? Хорошо. Он теперь живёт под кроватью сам по себе. У него там домик из бересты. — Здорово. Откликается на имя? — Нет ещё, только на зёрнышки реагирует. — Вроде ребёнка от грустных мыслей я немного отвлекла. Пока я набирала воду, Берен рассказывал мне про свои ребячьи проказы, мышонка и делился планами на день. Наполнив ведра, я взялась за ручки. Всё-таки воды я немного перелила, и теперь она брызгала мне на ноги, ох, Настя будет ругаться за грязные следы на свежевымытом полу. Ну да пофигу! Берен открыл мне дверь, и я чуть не столкнулась с Бэрдом. — Поможешь мне в кузнице? — не ходя вокруг да около, спросил он. Я? Помочь в кузнице? Что ж там такое, что я нужна? Обычно мне позволялось только привести инструмент в порядок. В общем, я немало так удивилась. — Без проблем, — ответила я, ставя ведра на причитающуюся им лавку. Настя будет мыть посуду, сама себе натаскает в горшке. Вытерев мокрые руки тряпкой, я отправилась за Бэрдом в кузницу. — Я бы не просил тебя, но сам, боюсь, долго в таком темпе не протяну, Берен же пока слишком мал, чтобы я начал его учить. А у остальных в деревне свои дела, да и из парней-то у нас только Эльг да Фир, Фир совершенно не годится для кузнечного дела, слишком уж он тонкокостный, а Эльг скорее лекарь, как его отец, чем кузнец. Ты единственная, кого я могу просить о помощи в данной ситуации. — Неужели всё так плохо? — Ну, ещё на пару лет меня хватит. — Ну нет, тебе ещё пахать и пахать. Этот год трудный, но он же закончится. А там, глядишь, и Берен подрастёт. — А сейчас? Видишь, вот прихватило посреди работы. — Кузнец поднял брошь и подкинул её на ладони. — Я не заставляю тебя работать, как я, но немного помощи мне не помешает. Что-то лёгкое, думаю, и девушка сможет сделать, а уж с такими принципами, как у тебя — и подавно. — Да я ж не против, просто, уж извини, но ты говоришь так, будто скорый уход на покой планируешь. И мне это не очень нравится. — Ерунда, пока не собираюсь. Так что? — Рассказывай, что делать надо. — Я пожала плечами. Почему бы и нет? В конце концов, кузница мне нравилась. Так прозаично и началось моё обучение. Началось очень просто: объяснения того, что конкретно кузнец делает и «подай клещи», «принеси вооот тот молоток». Можно сказать, для пятилетнего ребёнка, но это было только начало… Если бы я тогда знала на что подписываюсь, то, может, и испугалась бы, но в то время я ни о чём не жалела, не до того было. Что такое работать в кузнице? Тяжело, жарко, а иногда ещё болезненно и опасно для здоровья. — Так, теперь доставай его, — сказал Бэрд, кивая на раскалённую заготовку. Ну мне что? Взяли щипцы и… — Аааай, чёёёрт! Я выронила чёртовы щипцы. Левая ладонь горела. Твою мать! Как же больно! Не особо задумываясь, я зажала руку между грудью и животом, согнувшись пополам. Зря! От этого стало только хуже, аж слезы из глаз брызнули. — В воду суй, глупая! Ага, легко сказать, ещё бы до бочки дойти. Дошла. Сунула. Сначала стало хуже, но почти сразу начало отпускать. — Дура! Никогда, даже если достаёшь щипцами, никогда не работай голыми руками! — отчитывал меня кузнец. Но я его особо не слушала. Чёртова железка. Так. Один, два, три, спокойно, четыре, пять. Вдох — выдох. Я вытащила ладонь из воды, она была красная, как варёный рак, и пульсировала неприятной раздражающей болью. — Дай, посмотрю! — Без особых церемоний Бэрд схватил меня за руку, разворачивая ладонью вверх. — Жить будешь. На сегодня можешь идти. Возьми вон мазь, если что, она всегда лежит тут. Он кинул мне какую-то баночку с мутно-зелёной жижей. Хотя, мне не до брезгливости — ладонь горела. Цапнув побольше, я размазала мутную дрянь по ладони, от чего рука стала напоминать цветом лягушку. Мазь приятно охладила ожог, но, чувствую, завтра будет болеть сильнее. — Нет уж. Начали, надо закончить! — О, да, я уже говорила, что упряма, как осёл? Когда я увидела разочарование на лице кузнеца, во мне снова возобладала моя бунтарская натура. Чтоб я? Да сдалась? Да ни за что! Дух противоречия пересилил страх. Злясь на себя, я, сунув правую руку в перчатку, взяла щипцы, вытаскивая из огня раскалённую заготовку. Бэрд аж присвистнул, но комментариев никаких вставлять не стал, наоборот, спокойно продолжил говорить, что делать. — Придётся работать и левой рукой тоже. Может, всё-таки… — Нет, — упрямо, сквозь зубы, прошипела я. Если я не сделаю этого сегодня, то не сделаю никогда. Если уж идти, то до конца. Стоит пройти часу или дню и, скорее всего, меня сюда больше не загонишь и под дулом пистолета, а перед Бэрдом будет стыдно. Очень. Поэтому я не могла отступить. Хотя, видит бог, очень хотелось. — Хорошо, клади на наковальню. Давай мне, я подержу. Перчатку на левую, обмотай для начала ладонь. В общем, я оторвала от футболки лоскут, и, шипя, обмотала им ладонь, зато перчатка почти не чувствовалась. Взяла рукой на пробу несчастные щипцы: больно, чёрт возьми. Но я не была бы собой, если бы не проигнорировала это. Правда, у меня из глаз всё ещё лились непроизвольные слёзы, и выглядело это, небось, просто ужасно, но раз надо, то надо! — Бери вот этот молоток. Нет, перехватывай дальше, вот так. — Кузнец передвинул рукоятку молота, стало менее удобно. Ладно. — Теперь бей вот сюда. — Он указал пальцем, куда именно следует ударить, и тут же убрал пальцы, от железяки всё-таки шёл жар. Замахнувшись, я со всей дури долбанула по железке, брызнул сноп искр. Или, может, расплавленного верхнего слоя. Не знаю чего, но неприятно. — Ещё. — Да на ваше здоровье. Вот так, на одном тупом упрямстве, я продержалась полдня. Конечно, ничего толкового я не сделала, всего лишь металлический пласт размером примерно шесть на семь сантиметров. Причём, что меня удивило, иногда приходилось работать аж в четыре руки. И как Бэрд делал всё это один? Для чего это было нужно, кузнец не сказал. — Увидишь, когда мы закончим, — туманно отозвался он, выходя на улицу. Я, как обычно, протёрла и смазала некоторые инструменты, что делала на протяжении всех месяцев (неужели уже месяцев) почти регулярно. Уходя из кузницы, я размотала руку. Да, я явно отдёрнула ладонь очень вовремя, ожог хоть и болезненный, но не очень сильный, на первую степень не тянет. Снова намазав руку той зелёной жижей, я не стала снова заматывать руку, пусть мазь впитается как следует, да кожа подышит. Мне говорили, что это помогает. Заперев кузницу и придя домой, я вырубилась, едва доползла до кровати. И в последний момент подумав, что не так страшен чёрт, как его малюют, попыталась убедить себя, что не так уж мне больно на самом деле. Да и наверняка это не последний мой ожог, так если боятся каждой мелкой неудачи, разве можно чего-то достичь? В ту ночь мне снился огонь и темнота, но страшно не было.