мам, я здоров. и я им не болен. иногда и наверное. легонько простужен. я не Толстой, чтоб писать эпопею. в двух словах и короче - нихуя ему я не нужен.
Так продолжается до конца октября. Мы с Хантером охуенно дружим. Он рассказывает мне сюжеты всей этой фантастики и детективов, которые читает. Я презрительно называю все это шлаком и толкаю ему классику, от которой его тянет спать. Ладно, среди его шлака встречаются интересные вещи. А он таскает книги по моим советам из библиотеки. Среди сотен нечитающих американцев Хантер выглядит просто алмазом. Еще Хантер смотрит много сериалов. А еще больше уже посмотрел и рассказывает мне о них сутками. Пока мы завтракаем, обедаем и ужинаем. В дороге между уроками и после них. Когда расходимся после собраний хорового кружка по комнатам, мы с Хантером по несколько часов стоим в коридоре, обсуждая все на свете и глупо улыбаясь друг другу. Ладно, это я улыбаюсь глупо, потому что улыбка мне совершенно не идет. Хантер улыбается мило. И тепло. Искренне. Красиво. Он вообще очень красивый, а еще очень равнодушный. То есть нет, конечно, он интересуется миром и людьми, но ему, похоже, плевать на меня. Сложно объяснить. Он знает немного больше о моей семье, о Блейне и Курте, знает о жизни в Париже и планах на университет. Я знаю, что у него отец военный, а мать домохозяйка. Что у него есть младшая сестра Кейт, ей двенадцать лет. А еще два старших брата, они близнецы или двойняшки, их зовут Гарри и Генри. Не знаю, как сильно нужно ненавидеть своих детей, чтобы так назвать их. Хантер улыбается в ответ на мой смех и объясняет, что каждый из детей в их семье назван в честь кого-то важного. Вот он, Хантер, в честь маминого дедушки, который спас ее, когда она упала в бочку с водой. Буквально собственноручно откачал, так что она пришла в себя, пока скорая приехала. Кейт назвали в честь сестры отца, потому что его сильно ранили, как раз когда мама Хантера была беременна Кейт, и его сестра помогала ей несколько месяцев, буквально отдавая всю себя. Мне совершенно непонятны все эти странные связи, я с трудом пытаюсь запомнить имена всех людей на фотоснимках, которые показывает мне Хантер в их с Ричардом комнате, когда последний на свидании со своей девушкой. Но я точно знаю, что могу слушать Хантера сутками. Особенно, когда его голос теплеет от взгляда на фотографию сестры. Или когда он отводит взгляд, говоря о том, что его отец очень строгий человек и ему, Хантеру, пришлось вступить с ним в конфликт, чтобы отправиться на последний курс в Далтон. Но для него это хороший шанс поступить на юридический в Нью-Йорк… Вы слышите это? Хантер собирается поступать в Нью-Йорк, и это уже пахнет для меня поцелуями на Таймс-Сквер. Когда я успел стать таким отвратительным романтиком, спросите вы. Я сам не знаю. Мне все еще очень хочется секса с Хантером, и я стараюсь всячески сводить разговоры в тему его ориентации, но все зря. Он просто улыбается, игнорируя меня, а потом сдувает ресницу с моей щеки, и я закусываю изнутри щеку, больше всего на свете боясь того, что смахиваю на принцессу Хаммел. Конечно, я бы не был собой, если бы не умел настаивать. В конце концов, все это жутко весело и мило, но добавить к нашим душевным разговорам горячий секс будет совсем не лишним. К тому же, все и так постоянно говорят о нас, как о паре, а Хантер на это не реагирует. Вообще-то, это очень странно. Я ни с кем не встречаюсь, и все обсуждают мою половую жизнь, не зная даже на деле ее масштабов. А сейчас моя половая жизнь сведена к кулаку на члене и мечтам о Кларингтоне, а все уже записали нас в сладкие парочки. - Слушай, а тебя не смущает, что все думают, что мы встречаемся? – как бы между делом интересуюсь я во время ланча, помешивая кофе в стакане. - Нет, - спокойно отвечает Хантер, словно я спросил, не хочет ли он яблоко. - Почему? – уточняю я, испытывая подозрительное покалывание под дорогой кожей моих модельных туфель. - Потому что я приехал сюда учиться, а не плодить сплетни. А еще потому, что ты мой друг, и при всем моем к тебе хорошем отношении, я совершенно не заинтересован в мужчинах. Хантер поднимает глаза. Я поднимаю глаза. - Сука, - выплевывается само собой, и Кларингтон удивленно округляет свои долбанные серые глаза. – Сахар, говорю, сука. Совсем не растворяется. А так я с тобой согласен. Я, конечно, немало натуралов по туалетам перетаскал, но мы и правда друзья, это куда важнее. Я улыбаюсь и знаю, что это похоже на оскал. Надо быть полным кретином, чтобы не почувствовать всю эту желчь в словах, от которой у меня вяжет язык. Какую-то секунду мне даже хочется попросить прощения за ядовитость, но Кларингтон, урод, просто улыбается и кивает. Так, как будто не было никакого сарказма в моих словах. - Я рад, что я нашел здесь друга, правда. Я думал, мне придется проучиться тут весь год в одиночестве. А еще статус капитана Соловьев… Знаешь, я был уверен, что ты превратишься в моего врага или станешь специально меня как-нибудь соблазнять, подставлять… Хантер выглядит таким искренним и честным, таким счастливым и открытым. Боже, это впервые, когда я испытываю острое желание вылить ему кофе на голову. - Слишком много соплей, как для дружеского ланча, Кларингтон, - смеюсь я и поднимаюсь на ноги, не показывая, или стараясь не показывать, насколько задет. Парень смеется, взмахивает рукой и достает свой мобильный, открывая какую-то придурошную игру и даже не думая просто хотя бы поднять голову и увидеть, как еще пару секунд я стою у стола и смотрю прямо на него. Натурал? Хуй тебе в задницу, натурал. Это мы еще посмотрим.***
Все складывается намного лучше, чем могло быть. Ричард остается ночевать у своей самки, а Хантер предлагает мне остаться у него, посмотреть второй сезон его обожаемого Шерлока и заказать пиццу, пронеся ее через забор, прикрыв чем-нибудь. Я предлагаю добавить к нашему веселью бутылку рома, и Хантер долго ломается, вспоминая о правилах академии и о том, насколько велик риск, что его выгонят, но, в конце концов, сдается и машет на все рукой. В девять вечера мы еще открываем пиццу и запускаем серию, а в половину двенадцатого уже полулежим на кровати, лениво наблюдая за происходящим на экране сквозь дымку опьянения. Вопреки моим планам и подсчетам, у Кларингтона не развязывается язык, он не говорит, что всегда мечтал о парнях, не просит поцеловать его, чтобы убедиться в чем-то. К счастью, впрочем, он также не рассказывает мне о том, как сильно любит сиськи и не рассказывает о каких-то конкретных сиськах и о том, как они, эти самые сиськи, разбили ему сердце. Вам смешно? А мне нет. Знали бы вы, о скольких сиськах я наслушался, чтобы забраться очередному Джону-Бобу-Кайлу в штаны. И было бы зачем, право слово. Про члены слушать куда приятнее. Но Хантер не говорит и о членах. Хантер откидывается на спину, прижимаясь головой к нижней трети моего плеча, чешет нос о мой локоть и поднимает глаза вверх, разглядывая белоснежный потолок. - Смайт… - Чего тебе? – живо откликаюсь я, глядя вниз. - Ты бы хотел изменить родителей? О, отлично, Хантер. Я тебе не сексуальный интерес, и не друг даже, я тебе психолог. Да пошел ты нахуй. Ложусь рядом на живот, опираюсь на локти и оставляю между нашими лицами полметра, не больше не меньше. - Нет, меня все устраивает. Я вообще с ними как-то не особенно связан. Ну деньги там, мама звонит. А что? - Да ничего. Просто. А братьев или сестер хотел бы? - Хантер переводит на меня взгляд, шея напрягается от поворота головы, и я отмечаю, какая она красивая в воротнике темно-синей дешевой футболки. Надо подарить ему что-то из одежды. Так тупо. Как девчонка. Но я хочу, чтобы он носил мои вещи. Не совсем мои, выйдет, но все же. - Ты придурок, - шепчу я одними губами. Совсем не пьяный. Я кладу руку на его висок, где выстрижены короткие волоски, и ерошу их пальцами. Что там про пан или пропал? Кто сейчас скатится в бездну? - М? Что ты имеешь в виду? Сама невинность. Сама наивность. Сексуальность. Нежность. Мой. Пожалуйста, Хантер, стань моим. Давай же, я буду твоим Гарри Поттером, буду твоей Гермионой, нахуй, Грейнджер. Фред и Джордж уже идут в комплекте, и даже Джинни на месте. Чем ты не Рон? Я волосы завью, если надо. Хочешь быть Шерлоком? Ок, давай, я буду твоим доктором. Пожалуйста. Прочти это в моих глазах и поверь назавтра, что это все ром. - Хантер, - тихо говорю я полюбившееся имя и наклоняюсь, касаясь его губ губами. Не агрессивно, не страстно, не нежно. Прикосновение, нажатие, попытка приоткрыть губы, скользнуть языком по его сжатому рту. В ответ… В ответ изолиния. Нулевой ответ. Терминальная пауза. Хантер не спит. Не умер. Он улыбается и мягко отстраняет меня, положив ладони на мои плечи. Он теплый. Живой. Не упрекает, не издевается, не насмехается и не сплевывает. Он все понимает. Знает. Он собирается объяснить. - Это ром, - давясь словами, говорю я и не спешу отодвигаться, ощущая, как сердце подступает к горлу от паники. Однажды меня вырвало на танцполе. В первый раз, когда я был снизу, мне было так больно, что член так и не встал, я не кончил, и мне было противно к себе прикасаться еще неделю. Я как-то украл у мамы деньги на приставку. Мне никогда прежде не было настолько чудовищно стыдно. – Ром. Глупый влюбленный ром. ---------------------------- Белинда наизусть. - Мне так хуево, мам.