***
Такое ведь бывает иногда? Правда? Глаза закрыты, но я знаю, что по ту сторону век свет больше не горит, исчезли даже намёки на него, да и дышать стало легче, будто бы комнатушка увеличилась в своих размерах. Стало прохладно, совсем как у Мэнсона в доме. На первых парах я решила, что это именно так и есть, но одна небольшая деталь заставила меня снова удостовериться в том, что я нахожусь не там, где хотелось бы. Я была полностью обездвижена. Открыв глаза и не увидев вокруг ничего, за исключением кромешной тьмы, хотела встать и пройтись по комнате. Не смогла даже пошевелить рукой. Поняла, что прикована руками и ногами к этой чертой кровати со старым матрацем. А ещё абсолютно безошибочно чувствовала, что лежу совершенно голая, без единого намека на одежду. Из самого тёмного угла комнаты, шагах в пяти – шести послышались медленные, уверенные и такие знакомые шаги. Стоп, комната всего два на два, какие ещё шаги? Ладно, это пока не столь важно. Сердце в груди заколотило так, будто приготовилось выпрыгнуть в любой момент, биение переместилось в голову, стало трудно дышать из-за волнения. А все потому, что я наконец ощутила его запах. Запах, которым я уже пропитана изнутри, запах, от которого мне никуда не сбежать, даже если бы захотела. Запах, от которого меня одновременно тошнит и становится невероятно хорошо, будто тело разливается по лёгким. От эмоций, захлестнувших с головой, закружилась голова. — Мэрилин, это ты? - вопрос для формальности, но все же необходимый в моем положении. Высокая фигура остановилась рядом с кроватью. — Скажи хоть что-нибудь, ты меня пугаешь. — голос предательски перешел на шепот. Не могу прислушаться из-за биения собственного сердца, которое оглушает меня, настойчиво и дико барабаня уже в голове. — Брайан? Он хищно, будто дикий зверь, втягивает воздух. Едва различимый силуэт явно впился глазами в мое прикованное тело. Со зрением в темноте у него лучше, чем у меня. Судя по всему, он одет во все чёрное. Все происходит молча, в абсолютной тишине. Я интуитивно поняла, что это он и мне необходимо замолчать. Его собственный запах и аромат парфюма резко бьет в нос, когда он ложится на меня, максимально вдавливая в прутья кровати. На нем классический костюм, суля по ощущениям. Я напряглась, хотела обнять его, но врезавшиеся в руки ремни не дали возможности даже на толику приблизиться к нему. Осознание того, что я намертво прикована ремнями к кровати, ещё не совсем осело в моей затуманенной голове. Тянусь к нему что есть мочи, но даже на жалкий миллиметр не получается высвободиться. Ремни будто были пришиты к рукам и ногам. Мое дыхание ускоряется, он же совершенно спокоен. Целует меня горячими губами, властно проникая мне в рот языком, прикасаясь ко мне везде, где только ему вздумается, а я не могу ответить ему лаской, даже прижать его ногами не могу. Он ускользает от меня, хотя, совсем рядом, на расстоянии меньше вытянутой руки. Я хочу прикасаться к нему, запускать пальцы в его жесткие от постоянных окрасок волосы, хочу прикасаться к мышцам на его руках, хочу трогать татуировки на его спине, хочу скользить пальцами по его лицу, изучая его вновь и вновь, хочу доставлять ему удовольствие. В то же время хочется крикнуть ему, чтобы освободил меня и забрал из этого чертовски пугающего места. Но моё желание снова берет верх над здравым смыслом, оно накрывает меня с головой, внизу живота чудовищно быстро пульсирует, я даже могу ощущать, настолько сильно промокла лишь от его прелюдий. Он тоже заметил это, несколько раз нарочито проводя пальцами между моих ног. Глубоко, через нос, вдыхаю воздух, насквозь пропитанный им, и со стоном выдыхаю через рот. Истома внизу живота сводит сума. Я неразборчиво сквозь стоны произношу его имя. Хочу, чтобы он взял меня сию же минуту, а он лишь проводит возле клитора своим горячим твердым членом, не входя в меня, а лишь дразня. От этого я извиваюсь под ним ещё больше. Изо рта вырываются неоправданные стоны. — Тише-тише, — шепчет он мне на ухо. Кажется, что его горячее дыхание, прожигает мою плоть, и ожоги сразу же покрываются новой кожей. Он возрождает меня, как феникса. Как и обещал. Он доводит до исступления, до дрожи, держит в напряжении до последнего. — Ты пахнешь, как ад, пахнешь как самый темный грех, от которого ни за что не отмыться. Судя по всему, Мэрилину понравилась аналогия, потому как после этих слов, он одарил меня нежным поцелуем в шею. — Ты и так уже свел меня сума, чего ещё ты добиваешься? - он снова затыкает меня поцелуем и на этот раз входит. До самого основания, глубоко, жёстко, как всегда. С каждым своим рывком он вдалбливается все глубже в меня. А я практически не могу двигаться. Иногда мне кажется, нет, скорее, я уверенна в том, что чувство милосердия чуждо этому человеку. То, с каким давлением и страстью он двигается во мне, именно это заставляет меня так считать. Усердно продуманная маска джентльмена, которую он носит на публике, дребезги разбивается, как только он остается наедине со мной. В комнате темно настолько, что я не могу разглядеть его лица, находящегося буквально в паре дюймов от моего. Чувствую, как сильная волна оргазма неминуемо скоро начнёт разрушать все на своём пути. Знаю по его дыханию что он наклонил голову и приблизился к моей шее, утыкаясь в нее. Толчки становятся все чаще и жестче. Он обводит языком линию подбородка, спускаясь к шее, оставляет на ней влажные полоски. С каждым новым рывком, он остаётся все дольше во мне, вдалбливается как можно глубже, делает все больнее и больнее. Разрядка наступает не скоро, он обильно кончает в меня его дыхание сбивается под стать моему, а я извиваюсь от боли и неистового наслаждения, которое он принес мне. Какое-то время Мэрилин переводит дыхание, оставаясь внутри меня, одаривает лёгкими поцелуями моё лицо и шею. Послевкусие от этого мужчины потрясно. — Прошу, останься со мной, Мэнсон. Не внимая моей просьбе, Мэрилин встаёт с кровати, судя по звукам знаю, что он, как и всегда, приводит себя в порядок. — Прости, малышка, ты должна сама справиться с тем, через что тебе предстоит пройти. - с этими словами он садится возле меня и обхватывает пристегнутую руку своей ладонью. На мгновение мне подумалось, что он пытается меня освободить. — Тогда забери меня отсюда, сними с меня эти ремни, — чувствую, как ком слез обиды и гнева медленно подкатывает к горлу. Не хочу показывать ему свои слезы, но голос в любом случае выдаст. Не могу при нем контролировать свои эмоции, чувствую дрожь во всем теле и легкое головокружение — последствия хорошего секса. Чувства гнева и обиды сейчас мешают насладиться эмоциями сполна. — Я знаю, ты можешь это сделать, потому как, ты сам заковал меня в них, – завершаю фразу быстрым шёпотом. Чувствую, как по щекам текут холодные слезы, но не отдаю себе отчёт, почему они такие, ведь сейчас это не важно. Ничего сейчас не имеет значения, кроме него. Ответа так и не последовало, и я продолжила: — Помоги же, чертов ублюдок! Я так сильно любила тебя, ты был Дьяволом в моем личном маленьком аду, а я все равно любила тебя больше, чем ангелов и Самого. Они могли спасти меня, но ты забрал ту ничтожную толику человечности, что у меня была. Понятия о вере у нас с тобой очень схожи. Помоги, я прошу тебя! — из-за нахлынувших эмоций скачу с мысли на мысль. Мне невыносимо сильно захотелось дать ему пощечину и поцеловать. Не могу даже представить, что бы он сделал со мной за такую вопиющую наглость. Но мысль о том, какое наказание повлекли бы мои действия, начала снова меня заводить. Он сидит возле меня так же спокойно, как и мгновение назад, будто ведем мы обычный утренний разговор за чашкой кофе. Становится совершенно ясно, что он ждёт, пока закончится моя истерика и не хочет вмешиваться. Пытаюсь успокоиться, но слезы текут лишь сильнее, накатывает новая волна беспомощности, страха, обиды и гнева. Всхлипы непроизвольно вырываются из груди. Поняв, что я не смогу справиться с нахлынувшими чувствами самостоятельно, он приближается к моему лицу и нежно, даже чересчур, целует губы, медленно гладя волосы и щеки, стирая слезы. Поцелуй успокоительно действует на меня. Дрожь проходит сама по себе, слезы начали отступать. Нежный и чувственный поцелуй я перевела в страстный и глубокий своими движениями. А именно, попыталась проникнуть в его рот своим языком. — Возьми меня ещё. Ещё. Мэнсон, ещё, прошу. И он вдалбливается в меня с новой силой, не давая перевести дыхание и ухватить полноценный глоток воздуха. В процессе он обхватывает мою шею и сильно сжимает, я задыхаюсь под его напором. Поняла, что едва дышу и могу в любой момент потерять сознание, когда услышала вдалеке скрип железной кровати. В лёгких совсем не осталось воздуха, я чувствую, как обмякаю в его руках, но его жесткие толчки не дают отключиться. Тело горит от боли, которую он причиняет мне. От нехватки кислорода, в голове дико пульсирует кровь, глаза на миг перестали видеть даже те ничтожные намёки на движения, теперь перед глазами стоит только светящаяся белая тьма, какую видит человек на грани удушья. Но мне нравится. Это моё извращённое, мазохистское прекрасное шоу.***
Комната снова увеличилась в размерах, теперь она немного освещена тусклым светом уличного фонаря, пробивающегося через окно. Меня уже ничего не удивляет. Я отдаленно начинаю осознавать все, но не хочу принимать этого. Свет фонаря рисует странные картины от теней деревьев на полу комнаты. Создавая ощущение, будто эти деревья - когтистые лапы Дьявола, тянущиеся за моей душой и пытающиеся всеми силами затащить меня в пекло. Стены комнаты выкрашены, как и потолок в комнате № 1 в белый цвет, поверх строй черной краски. Все четыре стены пестрят разводами и неровностями. Кровать все та же, только вот я уже не прикована к ней, дверь в комнате так и не появилась или, по крайней мере, я не могу её найти. Да и это уже неважно. На краю кровати сидит человек, судя по очертаниям, фигура женская, свет ни капли не падает на неё, из-за этого не могу разглядеть черты её лица, не могу даже понять, смотрит ли она на меня в данный момент или нет. Не сводя с неё глаз, сажусь на кровати у изголовья. Поджимаю под себя ноги, устраиваясь как можно дальше от неё, поскольку испытываю ничем необъяснимый животный страх, смотря на эту фигуру. Хотя, ничего необычного в ней нет: девушка как девушка, но что-то меня в ней до ужаса пугает. Она, как и Мэнсон, заставляет испытывать первобытный животный страх на подсознательном уровне, ни делая ровным счетом ничего, но показывая всем своим видом, что опасна. На этот раз на мне большая чёрная рубашка, которую я позаимствовала у него в день, когда он нарисовал меня и впервые ударил. Я знаю, что это она, потому что знаю большинство его рубашек на ощупь. Вот настолько я свихнулась. — Даже на грани ты хочешь его как сумасшедшая. Что ты сделала с собой? Во что ты себя превратила? – вкрадчивый хриплый голос заговорил со мной. Поле того, как она заговорила, создалось ощущение, будто мы знакомы уже тысячу лет, половину из которых были закадычными подругами, а другую злостными врагами. Не хочу отвечать на и без того очевидные вопросы. Не хочу думать об этом, поскольку мне и так хорошо известно, что я натворила и кем в итоге стала. Просто я не готова это признать, не сейчас. Ещё рано. Понимаю, что хранить молчание не имеет никакого смысла, поскольку ощущаю каждой клеткой тела, как она сверлит меня взглядом. — Это не должно тебя касаться. – жестким голосом, будто ледяное железо, отвечаю я. — Ты абсолютно неисправима. Только вспомни свое падение. – снова этот пугающий тон, напрочь сбивающий с толку. — Оно началось не с момента встречи с ним. Я не хочу говорить об этом. — Нет, но нельзя вычеркивать и его влияние на тебя. - она смеётся надо мной. — Остановись, пожалуйста, не надо. — Рассказать тебе, с чего все началось? - не дожидаясь моего ответа, она начинает свой рассказ о том, как всего лишь одно желание уехать из города, свело меня с самым опасным мужчиной в моей жизни. Рассказ о моем моральном и нравственном падении. Эта дрянь будто вычитывала из какого-то дневника все ключевые моменты моей жизни, ни на мгновение не останавливаясь, чтобы перевести дух или подумать над сказанным. Читала медленно, монотонно, будто заупокойную молитву. Когда она дошла до момента с первой передозировкой, я уже не могла держать эмоции под контролем. Слезы снова хлынули из глаз. — Замолчи, чертова сука! - крик переходит в истеричный вопль, — Ты мне противна. Я не хочу говорить с тобой, не хочу ни видеть, ни слышать тебя. — О, нет, милочка, ты сама себе опротивела. — девушка ответила все тем же невозмутимым тоном и продолжила рассказ, — слушай дальше. — Что же ты сделала с собой, подумай над тем, куда тебя привела вся эта агония, в которой ты находилась последние полгода, — фразы требующие экспрессивности, она произносит сухо и однообразно, что пугает ещё больше, — все, что произошло — произошло лишь по твоей вине, только потому что ты позвонила этому случиться. Нет, ты хотела, чтобы это произошло. Думаешь, он нашёл тебя по запаху крови и отчаяния. Нет, ты хотела, чтобы он нашёл тебя, именно поэтому разливала вокруг себя литры крови, чтобы привлечь этого опасного хищника. Теперь ты иногда винишь его в произошедшем. Открыть тебе секрет, деточка? Виновата во всем ты и только ты. Она останавливается, давая мне время осознать эту мысль, попробовать её на вкус, ощутить все оттенки боли, свыкнуться с ней, понять все, что она произнесла. Лишь спустя несколько минут она продолжила: — Нам предстоит ещё очень много времени провести вместе. Спуститься ещё глубже, чем мы сейчас. — Она продолжает рассказ о моем нравственном разложении во всех ярких подробностях. В какие-то моменты я не чувствую раскаяния, лишь лёгкое возбуждение от оживленных ею воспоминаний. Я должна ощущать стыд, но его нет. Нет и намека на это древнее, так хорошо известное человечеству чувство. Сейчас я испытываю огромный спектр эмоций, сводящих меня сума, но не стыд. Он просто отсутствует. Мэнсон, нарушая всяческие пределы дозволенного, уже давно выжег из меня это чувство. Силуэт на краю кровати, будто читая мои мысли, неодобрительно кивает, вторая мне, озвучивая мысль об отсутствии стыда. — Ты думаешь, хорошо не испытывать стыда. Но как человек лишенных этого чувства сможет определить границы? Как этот человек может вовремя остановиться? От бессилия, не отдавая себе отчёта в своих действиях, сразу не смогла осознать, что плачу. Я молчу, впившись в неё глазами, хочу, чтобы она ушла, хочу, чтобы её никогда не было, хочу к нему и ничего больше. — Слушай, слушай, - бормочет снова она, пытаясь полностью растоптать меня. Монотонный голос продолжает свою панихиду, рассказывая дальше о моем падении. Она говорит и говорит, не останавливаясь, чтобы перевести дыхание, чтобы дать мне отдохнуть, она все говорит, говорит, сводя сума, напоминая мне всё в мельчайших деталях. Она говорит, а в ушах стоит невыносимый гул. Хочу, чтобы это закончилось. Слез становится все больше и всхлипы с каждым ее новым предложением сложнее удержать. Сжимаю простыню, сильно скомкав её руками. — Будь ты проклята! — Ты хотела стать уникальной, хотела такого мужчину, как он с самого начала. Все, что ты хотела, ты получила: у тебя букет психических расстройств, мужчина, который даже не принадлежит тебе – чудовище во плоти, ах, да, забыла одну важную деталь, ещё ты наркоманка. — Зачем ты теперь рыдаешь? Это то, чего ты хотела, к чему стремилась. Это правда, пусть и жесткая, ранящая, сжирающая изнутри, но правда, от которой ты никуда не денешься. Затыкаю уши, закрываю глаза, в надежде на то, что не услышу и не увижу ее. Но её тихий монотонный голос просачивается без особого труда. Теперь он будто звучит в моей голове, отражаясь от черепной коробки. Не знаю, сколько бы еще вынесла эту экзекуцию, но мне невыносимо сильно захотелось ударить ее, выгнать из комнаты, открываю глаза, резко перемещаясь туда, где находилась эта безобразная тень и вдруг понимаю, что это игра света, это не человек и вовсе не тень. Она ушла. Пропала. Ее как будто и не было в комнате. Но чувства лёгкости от этого нет. Медленно понимаю, что все это время, что закрывала уши, звучал мой голос, но не хочу принимать этого. Зарываюсь под одеяло с головой и крепко закрываю распухшие от слез глаза. В ушах снова начинает звучать этот монотонный, немного с хрипотцой голос. Разговор повторяется снова и снова, хотя я и не пыталась вспомнить все то, что прозвучало в этой проклятой комнате насколько минут назад. Я не знаю, как отключилась, я не знаю, сколько пробыла в подобном состоянии, и что немало важно, я не знаю, как поменялась окружающая меня обстановка. Теперь это огромное помещение, размером с футбольный стадион, абсолютно пустое и холодное. Безжизненный, искусственный свет исходит от ламп, вделанных в потолок, они занимают буквально всю его площадь, хорошо освещая каждый уголок большой и совершенно бессмысленной комнаты. «Зачем я здесь?» хотелось крикнуть во весь голос, но кому и зачем? Ведь всем плевать на наркозависимую шлюху рок музыканта. Сажусь на кровати, она теперь достаточно удобная, если сравнивать с той развалюхой с железными прутьями. Озноб проходит по всему телу. Снова я совершенно нагая, да ещё и этот свет, обрисовывающий все изъяны тела, словно просвечивающий его насквозь. Осматриваю руки на предмет синяков и ссадин находясь в полной уверенности, что найду их. Но как не странно, руки выглядят совершенно целыми, за исключением одной детали, которую я заметила ещё с момента пробуждения, но не хотела смотреть туда, внушая себе, что, если не буду смотреть, они исчезнут. Большие черно - красные синяки от уколов со вздутыми и распухшими темно - синими венами. Такое не скрыть ни какими длинными рукавами, да и к тому же, здесь нет подобной одежды. Черт, да во всей этой огромной комнате только я и кровать. Руки болезненно саднят от любого, даже самого незначительного движения. Это еще мало знакомое чувство полностью захватило мой разум, отчасти из-за своего отвратительного вида. Переключившись от мысли о руках, попыталась вспомнить, как вообще оказалась в этих странных помещениях, и какой эпизод был последним из моей «нормальной жизни». Я потеряла счёт времени и не могу сказать точно, сколько думала над этим вопросом и старалась дать себе вразумительный ответ, но, черт возьми, не выходит. Начала ходить по комнате, прикасаясь к совершенно белым стенам, в надежде на то, что окружающее меня пространство - бутафория, и едва я только надавлю, стены рухнут. Увы, стены настоящие. Такие же настоящие, как и моя паранойя, начинающая медленно разъедать мозг. Дойдя до конца помещения, увидела дверь, которую из-за одного цвета с комнатой не видела со своей кровати. В голове промелькнула целая цепочка событий, того, что я сделаю, открыв эту дверь, каковы будут мои действия. Окрыленная надеждой, нажимаю на ручку двери, но сразу же убеждаюсь в том, что она заперта. Начинаю судорожно дергать за неё, в надежде на то, что дверь отворится, бью в нее как можно сильнее, чтобы меня услышали, чтобы люди или человек, сделавший это со мной пришёл и помог. Тишина послужила ответом на все мои старания. Я сдалась, впрочем, как и всегда. Легла на кровать, лицом к стене. Я не хочу больше бороться, я лишь хочу вновь оказаться в его объятиях. За спиной послышались лёгкие, быстрые шаги. Знакомая фигура сестры медленно приближалась ко мне. Первое что пришло в голову это осознание того, что она увидит мои изувеченные руки. В голову ничего не пришло, кроме как прикрыться простыней. Судорожно пытаюсь её сорвать, поскольку понимаю, что она уже достаточно близко, судя по шагам. Мне не спрятаться, не укрыться, не скрыть свои гематомы, засосы, по всему телу, которые я обычно умело замазывала тональным кремом и еще бог знает какой «штукатуркой». Как оказалось, простынь пришита к матрасу и мне ничего не оставалось делать, кроме как сидеть видом глупого раскаяния в ожидании сестры. Подойдя ближе ко мне, она застыла на месте. От увиденного, судя по всему. Нельзя было не заметить её осуждающий взгляд. В момент, когда она увидела следы от уколов на руках, по её щекам потекли слезы, размазывая тушь. Я хотела прекратить это, хотела заглушить боль, от которой волком выть хотелось. До всего этого я в полной мере не осознавала все то, что произошло со мной за время «общения» с мистером М. В её взгляде помимо гнева и осуждения читалась жалость. Все это в сочетании работало так как надо. Она первая нарушила бессловную баталию. — Кто ты? — она недоумевающе смотрит на меня, говоря эти слова. — Я не знаю, — честно ответила я. Мы молчим, стоя друг напротив друга, она все ещё смотрит на моё тело с брезгливостью и отрицанием. Чувство злости во мне начало раскрывать свой красный бутон, пускай ядовитые побеги. И я под влиянием эмоций я начала говорить то, что первое приходило на ум. — Давай, скажи, что все будет хорошо, скажи, что я справлюсь, как ты это обычно утверждаешь, найди что-то положительное в этом. — Нет, ты уже не справишься. Что-либо делать уже бесполезно. Ты сама сделала выбор. Но почему ты с собой это сделала? Злость отходит на второй план, и я понимаю, что ощущаю нечто давно ставшее чуждым мне. Пока не могу понять, что это, но становится не по себе от смешанных эмоций. Будто кто-то огромный ударил большим кулаком в живот, лишая лёгкие воздуха. — На этот вопрос я и сама не могу дать вразумительного ответа, — потупила взгляд, смотря на её туфли. — Отвечай, чудовище! — по всему помещению эхом разнесся хлопок от пощечины. Кожа на щеке загорелась от сильного удара. Хотела заплакать, но не вышло, слезы не шли. Вполне возможно, что даже эта пощечина не вызвала во мне ничего, кроме воспоминаний. Не знаю. Черт, я больше ничего не знаю. Не могу даже ответить себе на вопрос: «Как я пришла к этому?». Сколько обманывала себя, строила карточные замки, которые разлетались от небольшого дуновения ветра, придумывала объяснения для того, чтобы успокоить голос разума. Мне надоело лгать себе. За неимением ответа продолжаю молчать. — Ты можешь выпустить меня отсюда? — Нет, - она произносит это слово максимально холодно. — Да и если бы могла, не выпустила. Таким как ты даже здесь нет места. Она разворачивается и направляется в сторону двери. Вставая возле неё, будто дожидаясь своей очереди выйти. Сразу после этого, в комнату начинают бесконечным потоком вваливаться люди. Заметив, что дверь открыта, я, как можно быстрее, бегу к ней, стараясь протолкнуться через огромную толпу, но люди, будто сговорившись, отталкивают меня назад. Делают вид или действительно пытаются не пустить меня к двери. Агония закончилась, я поняла, что не смогу справиться с огромной толпой народа, заполнившей комнату размером со стадион. Осознание того, что я совершенно нагая пришло уже после того, как я рьяно пыталась протиснуться сквозь них к двери. Отступаю на пару шагов от толпы, которая прижимает меня к кровати. Неосознанно осматриваю всех собравшихся здесь людей, хотя, по сути, пытаюсь заставить себя не смотреть на них и не чувствовать то, что испытываю сейчас. Друзья, соседи, однокурсники, едва знакомые люди – все пришли, чтобы поглумиться надо мой, чтобы бросить в меня камень. Я поняла, что в помещении нет ни одного человека которого я бы не встречала когда — либо в жизни. Подруга, стоящая в первом ряду, вышла, видимо, затем, чтобы первой «бросить камень». Я тщетно стараюсь прикрыться, хоть как-то от сжирающего взгляда толпы. — Не думала, что ты такая. — Мы не думали, что ты способна на все это. — начали подхватывать остальные. — Ты нам противна. — кричали женщины, мужчины и дети, собравшиеся посмотреть на мою казнь. Даже доктор Ричардсон подхватил и внёс свою лепту, сказав, что я шлюха, заслужившая это наказание. Грешница, кричали знакомые мне женщины, а мужчины поддакивали и неодобрительно кивая и вторя остальным. Я поворачиваюсь спиной к толпе и ложусь на кровать лицом к стене. Замечаю, как пробирает сильная дрожь, не пытаюсь её остановить, потому как понимаю, что это состояние на долго. Не пытаюсь даже ничего возразить толпе за спиной. Я устала, бесконечно устала. «Раз здесь находятся все те люди, которых я когда - либо встречала или же знала, значит и Мэнсон должен быть тут», - будто молнией ударила эта мысль. Я резко встаю, не пытаясь прикрыть свою наготу, иду, проталкиваясь сквозь стену людей. При мысли о нем мне стало плевать на то, как я сейчас выгляжу и то, что думают обо мне все эти люди. Люди из толпы все ещё выкрикивали проклятия, кто-то шептался, косясь на меня, не нашлось ни одного человека, кому бы не было дела до меня в данный момент. Меня будто током ударило, когда на глаза попался его силуэт. Стала быстрее протискиваться сквозь толпу. Но он уходил в противоположную от меня сторону. Женщина, которую я видела пару раз в баре, и которая прослыла в нем местной шлюхой появилась перед глазами. Завсегдатаи бара говорили, что она может даже за еду. Она перегородила мне дорогу и ударила, сбив с ног. Мне все равно. Где-то в толпе находится он и, я обязана найти его, потому как уверенна, что только он сможет меня выпустить. Глупая девчонка. Глупая зависимость. Глупая жизнь. Но если подумать, получила то, что хотела. Быстро поднимаюсь, хоть и больно упала, грубо отталкиваю её и продолжаю идти дальше, пытаясь догнать Мэнсона. Люди, которых я толкаю, возмущаются, кричат, толпа подхватывает, вопит все громче и громче, угрожающе жужжа вокруг меня. Некоторые хватают за ноги, некоторые за руки, пытаясь остановить меня, задержать, дальше подвергать психологическому насилию. Изо всех сил вырываюсь и уже бегу, расталкивая стариков, мужчин, женщин, детей, всех без разбора. Толпа понемногу редеет, и люди, стоящие сзади уже практически незнакомые, хватают меня и тянут назад. Но я вижу его, он стоит возле двери в ожидании меня, но не делает ничего, чтобы помочь. Он смотрит на меня так, что мурашки начинают бегать по всему телу, от нетерпения меня бросает в дрожь и охватывает ярость. Ударив довольно крупного мужчину, схватившего меня, я освобождаюсь и бегу к Мэнсону, бегу так быстро, что не чувствую ног под собой, не чувствую боли, причинной мне этими людьми. Теперь мне все равно. Я свободна. Толпа возмущается, люди сходят сума, из общего гула выбиваются отдельные слова оскорбления в моей адрес, но толпа не приближается к нам. Крепко обнимаю его, так, будто не видела уже сто лет. Он целует меня, это успокаивает, заставляет забыть о людях позади. — Тебя нужно скрыть от их глаз. — с этими словами он стягивает с себя черный пиджак и закутывает меня им, он закрывает все, даже ягодицы. Безопасность и спокойствие, исходящие от этого опасного человека, подавило тревогу и даже стыд. — Обхвати меня за шею. — понимаю, что он хочет сделать и безропотно повинуюсь. Мэнсон поднимает меня и несёт к двери. Ощущаю жар, исходящий от него, он будто обволакивает меня тёплым одеялом, становится спокойно и уютно. Словно ничего и не было, будто все, что случилось – неминуемо должно было произойти. И я уже свыклась с этим. Снова прижимаюсь к нему, боясь, что он вновь ускользнет, потеряется в толпе или растворится, как моя больная галлюцинация. Прижимаюсь к его шее, прикасаюсь к ней губами, тело пронзает сильное желание, испытываемое лишь с ним. Закрываю глаза и полностью растворяюсь в его запахе и таком забытом ощущении покоя. — Я знала, что найду тебя именно там, на том самом месте, знала, что ты сможешь прекратить все это. Ты и только ты. Я так долго искала тебя. — шепчу ему на ухо. Кажется, мы вечность идём до этой двери. Но сейчас мне совершенно все равно. Я закрыла глаза, позволяя себе насладиться его присутствием и вручила вожжи управления своей судьбой в его сильные татуированные руки. Мы снова оказались на том чертовом пляже. На мне вместо пиджака налетай огромная черная куртка из настоящей кожи с металлическими вставками на плечах, под ней чёрное платье. Мы сидим на песке в точности, как и в тот раз, он прижимает меня к себе, говоря и делая все так же, как и тогда, только вот я не чувствую боли от передозировки или ещё каких – либо признаков героина. В теле необъяснимая лёгкость, которую не передать никакими словами. Мне хорошо с ним, мне спокойно только в его присутствии.***
В этот раз я превысил свою обычную дозу. Пустил по вене больше обычного, поэтому так долго был в отключке. Чертова вибрация телефона роем ос жужжит в черепной коробке, от пакетного пола телефон вибрирует ещё громче, вызывая сильную боль в голове. Открываю глаза, едва ли ни на миллиметр, чтобы найти телефон. Даже не потрудился встать с пола, он приятно охлаждает голову и все тело, которые, заведомо предчувствую, будут болеть весь остаток дня. Благо, адски громко вибрирующий блядский телефон лежал передо мной на растягиваются вытянутой руки. На экране высвечивается так надоевший за последние дни номер адвоката. — Алло, — нехотя выдавливаю я, боясь, что его голос вызовет новые приступы боли. — Добрый день, мистер Уорнер, звоню все по тому же вопросу, это по делу смерти вашей девушки. Не хотел брать трубку от того, что не хотел снова слышать именно эту фразу. Не могу принять тот факт, что её нет уже около двух недель. — Слушаю. — Есть хорошие новости, мне удалось уладить этот вопрос. Ваше вмешательство в данном вопросе теперь необязательно. — Окей, молодец, теперь я понимаю, почему ты один из самых дорогих адвокатов на холмах, если это все, то… — Разумеется, не буду вам мешать, судя по голосу вы только проснулись, – перебил меня на полуслове этот смазливый тип. До скорого. Я отключил телефон, снова закинув его под диван. Вчера накачался героином, думал, она лежит рядом со мной все это время, как всегда, покорно ожидая меня. Её смерть и осознание этого ещё не совсем прижилось у меня в голове. Но уход этой девушки из моей жизни абсолютно точно что-то изменил во мне.