Один из миллионов

Миша отложил телефон в сторону. Легким прикосновением, сознания коснулось удивление тому, что Саша перезванивает с Диминого телефона в такую рань. Глеб не брал трубку, а затем и вовсе отключил телефон. Бесполезно ему звонить, еще более бесполезно искать личной встречи. Она не принесет ничего, кроме обоюдной боли и Мишиного унижения. - Миш? – Мама встревожено посмотрела на него, когда он выполз из своей спальни. Парень выспался, чувствовал себя бодро, только душа измята и измучена. Все мысли о Глебе, все желания - только о нем. - Доброе утро, - на автомате, механически. Дверь в ванную комнату, хлопок, тишина. Робкие приближающиеся шаги. Но никто так и не осмелился постучать. Зеркало отражает лицо несчастного человека. На шее все еще видны следы от поцелуев мальчика. Он оставил свои следы не только на теле, его отпечатки на душе, что жила им, дышала. Всхлип. Но Миша не плачет, нет, он мужчина. Не имеет права расклеиваться. Сейчас он должен взять себя в руки, выйти из этой комнаты и улыбаться всему миру, дышать, жить… - Ты куда? - Взволнованно окликает Наталья. - Прогуляться, - безразлично. Нужно выйти на улицу, вздохнуть чистого воздуха, не пропитанного запахом его тела. Здесь слишком много Глеба. Его голоса, улыбок, запаха, задорного блеска синих глаз. Миша тряхнул головой, отгоняя наваждение. Он столько раз переживал разрывы, переживет и сейчас. Наверное. Миша заходит в спальню, чтобы собрать вещи, деньги, кошелек, ключи… - Я совершил ошибку, да? – Усталый, печальный голос отца проникает сквозь тонкую щель. - Да. Не думала, что он будет так любить… - Почему? - Потому что эти чувства направлены на мальчика. - Может, поговорить с этим, как его, Глебом. Пусть вернется. - Не думаю, что он вернется после разговора с тобой, - женщина качает головой, переворачивая золотистые оладушки на сковороде. Скорее на улицу - туда, где начинается другой мир, шумный и суетливый. Нужно вырваться из этого состояния больного одиночества. Прогулка – самый лучший способ всё еще раз обдумать на свежую голову и проветриться. Миша выходит из подъезда, поток ветра тут же путается в его волосах. Шаг, еще шаг. Не допускать пока мыслей о Глебе, не здесь. Парень направляется в строну небольшого парка. Только там в тени пушистых деревьев на старой лавочке с облупленной краской можно будет позволить себе… Позволить себе подумать о чертенке, решить, как поступить дальше. Пытаться вернуть или позволить уйти из жизни окончательно? Но человеческое сознание не властно над мыслями. Мы не можем запретить себе думать об одном и думать только о том, о чем хотим. Каждый шаг, каждый вдох, каждое движение заставляют вспыхивать в памяти картинки из недалекого прошлого. Кончики пальцев покалывает от того, что они еще помнят, как это - прикасаться к его гладкой коже. Рисовать слова на латыни, четко следуя по завиткам татуировки. Среди людей идет черноволосый мальчик, а Миша видит в нем Глеба и тут же вспоминает, как это - сминать сладкие пухлые губы в поцелуе, проскальзывать языком в горячий рот. Парень прикрывает веки, оставляя только щель, чтобы видеть дорогу, стелящуюся под ногами. В ушах звучит хриплый голос мальчика, умоляющий, просящий, требующий. Но всё это нужно забыть. Необходимо вычеркнуть из памяти, чтобы жить дальше. Пусть холод сковывает душу, но чтобы совершать движения, шаги в будущее, следует вычеркнуть из головы прошлое, следует вычеркнуть Глеба. Может уехать? Купить билет на самолет и улететь вместе с родителями. Сменить город, университет, друзей, окружающий мир. Поможет? Поможет этот шаг забыть о нем, забыть его имя, его улыбку, его глаза? Миша чувствует толчок в плечо, распахивает глаза, встречается с недовольным взглядом какого-то парня, но вновь видит Глеба в постороннем человеке. Нет, от себя не убежишь. Нет даже шанса забыть поцелуи, робкие и одновременно настойчивые прикосновения, его отдачу, ведь Глеб всегда полностью преподносил свое тело, свою душу, позволяя брать всё без остатка. Миша звереет, взращивая лютую ненависть к человеку, которого любит всем сердцем. Ненавидит за трусость и любит за то, что тот просто существует в этом мире, дышит этим воздухом, ходит по этой земле. Парень ускоряет шаг, чтобы избежать острых, ядовитых мыслей. Шаг, еще шаг, быстрее. Срывается на бег. Быстрее, еще быстрее, пока не кончится воздух в легких, пока не станет невозможным сделать вдох из-за дикой боли в боку. Останавливается, тяжело дыша и уперевшись о железную кованую ограду. Внизу бурным грязно-серым потоком течет узкая река. Следит за течением, за пузырьками, за переливами, за лучами солнца, ласкающими гладь. Он так же ласкал тело мальчика, нежно и бережно, доводя до экстаза, до громких бесстыдных стонов, до вспышек огненной страсти в синих глазах. Еще вчерашним утром Глеб принадлежал ему и только ему, теперь же он вновь стал всего лишь младшим братом друга. Жаль, что мальчик не забрал с собой чувства, что сумел посеять в его душе. - Миш! – Парень поворачивает голову и видит Кирилла. Спортивный костюм, кроссовки, наушники в ушах, капельки пота на лбу. Удивление. Миша даже не предполагал, что этот много пьющий товарищ ведет спортивный образ жизни по утрам. - Привет, - кивает Миша. - Как твоя голубая жизнь? - Кирилл смеется, ему весело, он думает, что пошутил, но понятия не имеет, какую боль причиняет пустыми для него словами. - Идет, - коротко бросает Миша. - Составишь компанию? - Нет, я сам по себе. - Как хочешь, - Кирилл махнул рукой и побежал дальше. Миша постоял еще некоторое время, подставляя лицо лучам утреннего солнца и нежным потокам ветра. Если закрыть глаза, то можно представить, как мягкие подушечки пальцев Глеба невесомо касаются его кожи, как прижимаются пухлые губы в осторожном поцелуе. Глеб – его солнышко, его теплое, ласковое, нежное солнышко. - Так холодно без тебя, малыш, - шепчут губы сами собой. Миша моргает несколько раз, стряхивая прозрачные капельки с черных ресниц, отталкивается от ограды и уходит. День долгий, город огромный. Он так давно не гулял по нему просто так, пешком, сливаясь с его шумом, с его суетой, с его дыханием. А ведь это так чудесно: просто идти туда, куда несут ноги, куда смотрят глаза. Смотреть вперед и не искать перед собой цель. Видеть именно то, что есть, а не то, что хочется видеть.

***

Вечер медленно опускается на город, захватывает в свой плен, окунает здания, людей, машины, редкие деревья в темно-синюю краску, заставляет вспыхивать маленькие яркие точки уличных фонарей, зажигает на иссиня-черном покрывале неба миллионы серебристых звезд. Небо безоблачно, луна льется молочно-призрачным потоком. Организм не чувствует голода, ноги не чувствуют усталости, исходивши половину города за прошедший день. Вместо человека только черная мутная дыра, состоящая из боли, отчаяния и страха не собрать себя вновь. Звонок телефона выдергивает из липкого оцепенения. - Да? - Миш, мы уезжаем, - обеспокоенный голос матери. - Хорошо, но я не успею вас проводить, - парень смотрит по сторонам, пытаясь идентифицировать место положения. Район незнакомый. Спальный. Это ясно по плотно стоящим друг к другу домам, по пустым детским площадкам, по тусклому освещению, растворяющему ночную темноту. - Миш, прости нас отцом. Все получилось… - Мам, вы не виноваты в том, что Глеб испугался. Он испугался не вас, а своих родителей, их реакции. Не вините себя, - слова, как заученный наизусть стих, рассказываемый учеником-двоечником, без интонации, без чувств, без пыла. - Прости, сынок… - Люблю вас, - кривится. Слово «люблю», больно бьет по языку, отзываясь головной болью, не хочется произносить его вновь, даже родителям. - И мы тебя, позвоним, как будем дома. - Хорошо, пока, - кладет трубку. Теперь можно возвращаться домой. В свое уютное одиночество, в свою тишину, в свой холод. Только доехать, лечь, уснуть, перестать думать и вспоминать, перестать искать возможность вернуть все обратно. Хочется исчезнуть. Миша бредет в сторону, где ему показалось, он видел красную большую букву «М» на серой железной палке. Ноги не слушаются, передвигаются медленно и неохотно, оставляя после себя асфальт, облитый призрачной кровью. В подземке мало людей - времени слишком много, толпа рассосалась по своим домам. Упасть на коричневое сиденье в самом углу, не смотреть вперед, чтобы не видеть свое отражение в стекле, за которым с бешеной скоростью проносится темнота. Смотреть на лица редких пассажиров, думать о них, строить предположения - всё, чтобы вновь не увязнуть в своей боли. До нее никому нет дела, мир не рухнул, Земля не остановилась, Солнце не перестало греть, Ледниковый период начался только у него в душе, не затрагивая остальных жителей планеты. Ветка длинная, перегоны большие. Когда же он сможет выбраться из-под земли на улицу, снова вдохнуть городской воздух, такой привычный и родной? Сложно ответить на этот вопрос. На поверхность выйдет его тело, душа же навсегда останется, погреблена в темноте. Она, словно человек, уснувший на кольцевой ветке, вынуждена проноситься по замкнутому кругу своих переживаний. Вновь и вновь чувствовать жгучее ничто вокруг.

***

Звон ключей, тихий скрип двери. Где-то над головой раздаются громкие голоса и взрывы смеха. Гуляют подростки, накачиваясь дешевым пивом и выкуривая сигареты одну за другой. За дверью тишина и темнота. Миша скидывает обувь, проходит вглубь, не включая света. Не хочется видеть ничего. В темноте различимы очертания дивана, это все, что сейчас нужно. Измученный организм берет свое и, как только веки смежены, сознание проваливается в сон. Пустой и черный, без сновидений, без ярких красок, без тепла и солнечного света. Тишину разрезает громкий настырный дверной звонок. Миша открывает глаза, но не спешит подниматься с дивана. Вероятно, кто-то ошибся дверью, вряд ли он мог кому-то понадобиться. Глаза вновь закрываются, сон не желает отпускать из своих объятий. Звонок повторяется. Еще раз и еще. Мелодия не успевает доигрывать до конца, кто-то очень настойчивый без конца надавливает на черную круглую кнопку. Миша лежит - нет желания вставать и открывать эти чертовы двери и пусть поздний гость убирается ко всем демонам ада. К трели добавляются удары по двери. Глухие и тяжелые, за дверью кто-то материться и орет. Оживает мобильный телефон, валяющийся где-то под диваном, выпал из кармана, пока парень спал. Какофония звуков сливается, бьет по нервам, заставляет терпение трещать по швам. - Сука! – Вскрикивает Миша, не выдерживая более осаду на свое жилище. Встает, идет открывать, натыкаясь в темноте на предметы мебели. Шипит ругательства сквозь зубы. Дверь, замок, поворот ручки. Свет из подъезда бьет по глазам, заставляет щуриться. Его грубо толкают в квартиру, в коридоре вспыхивает свет. Миша прикрывает глаза руками. Слышит, что по его квартире кто-то носится с деликатностью слона. - Глеб! – Его встряхивают за грудки и отнимают ладони от глаз, - Глеб у тебя? – Требовательно спрашивает Саша, голос напряженный, но тихий. - Нет, - Миша мотает головой, не понимает, что происходит и каким чудом Глеб должен оказаться у него дома. - Блять! – Саша хватается за голову и падает на диван. Миша рассматривает друга расфокусированным взглядом. Одежда помятая, щетина на лице, глаза потухли, в них застыла растерянность, злость, переживания и волнение. - Саш, что-то случилось? – Застывая на месте от страха. Саша не на шутку напуган. - Случилось, - потерянным голосом. Случилось – это мало сказать. Саша уже не единожды проклял себя за ночной разговор с Глебом, за то, что поддался Диме и уехал, за то, что провел весь день вне дома, за то, что гребанный телефон вырубился. Если бы он не уехал, если бы был дома в тот момент, когда Глеб воспылал приступом всесильной храбрости, то всё произошло бы по-другому, он бы смог отговорить, а если нет, то сумел бы защитить. - Глеб рассказал отцу, - приговор, приведенный в исполнение. - Что? – Миша сделал несколько шагов и опустился на стул, дрожащие ноги не держали. - Сказал, что гей. Я домой вернулся вечером. Захожу, гостиная перевернута вверх дном, поломанная мебель, битое стекло, кровь. Отец сидел на лестнице, злой, как дьявол, костяшки сбиты, на руках кровь, рядом ремень, - шепот быстрый, сбивчивый, но звучит, как приговор, зачитываемый судьей, - мать в слезах, Глеба нет. Звонил ему, но телефон не отвечает. Думал, он поехал к тебе. Как видишь, ошибся. - Где он может быть? – Страх сковал сердце. Зачем он это сделал? Пусть лучше всё оставалось, как было. Тогда Глеб был бы дома, в тепле. Пусть мучился бы моральными терзаниями. А так он избитый, неизвестно где, один. - Не знаю, друзей у него нет. Я был уверен, что он с тобой. Может, звонил? Миша бросился к телефону, быстро просматривая пропущенные вызовы, но все звонки только от самого Саши, нет ни номера Глеба, ни других незнакомых номеров. - Нет, ничего. Нужно его найти. Пошли, - Миша направился к двери. - Миш, а если он придет? Давай ты останешься дома… - Нет, не смогу сидеть на месте, - перебил его парень, - ты останься. - Я сам не смогу, - произнес Саша, набирая чей-то номер телефона, - Дим, ты занят? – Спросил он, когда блондин снял трубку. - Уже соскучился? - Нет, Дим, Глеб из дома ушел. Мне очень нужна твоя помощь, - Саша себя чувствовал последней свиньей, но сейчас в мыслях были только поиски Глеба. - Конечно! Куда подъехать? - К Мише, нужно, чтобы кто-то посидел дома, пока мы будем переворачивать город. Дима приехал через двадцать минут. Взлохмаченный и взбаламученный, просто одетый, растерявший весь лоск. Ему было не до этого. Брат Саши и впрямь был куда важнее. - Я прозвоню по участкам, праздно шатающийся подросток не мог не попасть в их поле зрения. Саша с Мишей быстро выскочили из дома. Вернулись в район, где жили братья. Через час были проверены все близлежащие парки и тихие места, Саша зашел домой. Глеб не вернулся, зато выяснилось, что у парня с собой нет телефона, он остался дома. - У вас есть какие-нибудь знаковые или романтичные места? – Спросил Саша, направляясь быстрым шагом вперед, вдоль дороги. - Нет, были бы, то повел бы тебя туда в первую очередь. Саш, может у него все же были друзья, к которым он мог бы пойти? - Миша отставал на полшага, но где-то отчетливо понимал, что они не смогут его найти. Искать человека в Москве – это еще тяжелее, чем искать иголку в стоге сена. Нет ни единого шанса. - Нет, - глухо, безнадежно. - Твою мать, четыре утра. Где он?! – Не вопрос - болезненный вопль. - Саш, телефон звонит, - Миша остановился. Саша схватил трубку, выслушал звонившего и облегченно улыбнулся. От этой улыбки у Миши упал камень с души, а скручивающий нутро страх немного отступил. - Он в участке. Дима оказался прав. Поехали. Они сели в Сашину машину и помчались в утреннюю, но еще темную даль.

***

Полицейский участок встретил их мерным спокойствием, возней алкоголиков в обезьяннике и недовольным взглядом дежурного. - Доброй ночи, - Саша наклонился к окошку, где за пуленепробиваемым стеклом прятался полный человек в форме, - у вас мой несовершеннолетний брат, как я могу его найти? - Сто восьмой кабинет, - сухо. - Спасибо, - бросил брюнет уже на ходу, схватил Мишу за руку и полетел по длинному коридору, застеленному грязным линолеумом. Торопливый стук в дверь, каждый удар совпадает с биением сердца. Приглушенное «войдите». Саша распахивает дверь, и они входят в небольшой кабинет. Сердце останавливается, грудь сдавливает болью, невозможно сделать вдох. Миша не видит следователя, смотрит только на подростка. Голова низко опущена, руки сцеплены в замок. - Чертенок, - одними губами, но он слышит, поднимает голову, впивается взглядом. Синие глаза вспыхивают радостью. Но тело Миши все сотрясает от неконтролируемого приступа бешенства. Избит. Сильно. Собственным отцом. Губы синие, с запекшейся кровью, она размазана по лицу, глаз заплыл, превратившись в темно-фиолетовое пятно на половину лица, бровь рассечена и уже заклеена белой полоской пластыря, но кровоподтек так и застыл на бледной коже. Что творится с телом, лучше даже не думать. Рефлекторный шаг вперед и Глеб утыкается ему в грудь, всхлипывает. - Они могут подождать за дверью? – Спрашивает Саша, перебивая следователя. - Да, - милостиво разрешает полицейский, и Миша уводит Глеба в коридор, не размыкая рук. - Чертенок, - ласково, бережно усаживая на одно из кресел вдоль стены. - Миш, прости меня за всё. Я трус. Ты прав, - торопливые слова в отвороты куртки, не осмеливается поднять глаза. - Ну, какой ты трус? – Парень улыбается, ему легко: Глеб, наконец, у него в руках, такой родной, теплый, отогревающий душу. - Ты самый храбрый мальчик. Люблю тебя, мой малыш. Пусть не торжественная обстановка, нет стола с накрытым ужином, нет свечей и торжественной бутылки шампанского, но сейчас самое подходящее время, чтобы он узнал. - И я тебя люблю, не переставал ни на мгновение, - наконец, поднял голову и посмотрел в глаза. Миша наклонился и поцеловал, осторожно, едва касаясь, чтобы не причинить боли разбитым губам. - Поехали, голубки, - Саша с улыбкой на губах и вселенским облегчением на лице. В салоне еще прохладно, утренний холод уже вовсю хозяйничал и там. Саша включает климат контроль, и теплый воздух вливается, делая полумрак теплым и уютным. Глеб устраивается в кольце Мишиных рук на заднем сидении. Пусть ему пришлось пережить один из самых страшных моментов в своей жизни, но теперь всё так, как должно быть. А главное он рядом с тем, с кем должен быть. Запах любимого человека вновь забирается, проникает в кровь, начинает совместное с ней путешествие по организму, даря облегчение измученному телу, исстрадавшейся душе, утомленному разуму. Теплые ладони медленно и осторожно поглаживают спину, всё равно причиняют легкую боль, но от этого становится только спокойнее. Это – доказательство того, что это не сон, Миша здесь, рядом. - Саш, мы едем ко мне домой. Я не отпущу его, - строго и немного зло. - Я сам его туда не повезу, - процедил Саша сквозь зубы и сорвался с места.