1
Мелькор был зол… на самого себя. И какого кмырга он не сдержался: зачем устроил сыну допрос? Ведь ясно было, что Арта цела, а остальное… Все в жизни бывает, и радикальные методы Эру он знал отлично, равно как и законопослушность Манвэ, и стремление людей захапать как можно больше. Все знал и тем не менее… Было стыдно и противно. — Зачем Волчика обидел? — хмуро осведомилась Лиссэ, входя на кухню. — Выкручиваться не надо было, — так же хмуро бросил он, помешивая кашу в кастрюльке. — Он не выкручивался, а просто не хотел тебя огорчать. — Ха! Не растаял бы: не сахарный, — он отложил ложку в сторону. Каша сварилась. Надо сдобрить ягодами, полить сиропом и подавать на стол. Мелли по утрам кашку любит. — Ха! — передразнила его невестка, ставя на плиту кастрюлю для своего компотика. — Он тебя иного помнит, он привык заботиться, оберегать. Мелькор скривился. Забота ирни и учеников у Валы в печенках сидела, хотя виноват был, прежде всего, он сам. Надо было сразу послать всех лесом, надо было объяснить, что его раны не исцелить и посему страдать об этом бессмысленно. А он деликатничал, проявлял осторожность, чуткость. Осел! Только усложнил жизнь себе и другим. Разумеется, Гортхауэр все это помнил и начал изворачиваться, дабы не огорчить, не расстроить, не опечалить и заодно на самого себя гнев не навлечь: мало ли что Сотворивший подумает. Изначальный прошипел сквозь зубы что-то неприличное. — Я извинюсь, когда он проспится, — сообщил он Лиссэ. — И напугаешь еще больше, — усмехнулась она. — Просто докажи, что ты изменился. — И как прикажешь сие осуществить? — поднял бровь Черный Вала. — Поговори нормальным языком. Расспроси о Нуменоре так, словно со мной или с Клементом беседуешь. — Дожил, дочь учит, как общаться с родным сыном! — Скажи спасибо, что есть кому учить, — ухмыльнулась Рыжая. — Благодарю тебя, доченька, — Мелькор шутовски поклонился ей. — Рада стараться, папенька, — ответно раскланялась Лиссэ. Раздались быстрые шаги. — Вы чего это ржете? — чуть сердито спросила Мелли, протирая заспанные глаза. — Умылась бы перед завтраком, чадо, — беззлобно проворчала Рыжая. — Не-а, я после завтрака. — С чего бы? — поинтересовался Мелькор. — А я тут подумала: зачем два раза воду и силы тратить. После еды все равно зубы чистить надо, а заодно и личико умывать. — И чего у нас не хватает: воды или сил? — осведомился Вала. — У нас ума избыток! — хихикнула Лиссэ. — Не-а, — внучка запустила ложку в тарелку с кашей. — О! С земляникой! Здорово! Спасибо, деда! — Так отчего ты пришла к такой странной идее? — дедушка не дал сбить себя с толку. Мелька в последнее время частенько удивляла его всякими чудными задумками. «Возраст у неё такой», — на его беспокойство обычно отвечала Лиссэ. — Мы сейчас рациональное мышление и деяние в магии изучаем, а я решила и в обычной жизни применять. А что: очень удобно, и времени много высвобождается, — с аппетитом уплетая кашку, ответила внучка. Мелькор покачал головой: рационализм — штука полезная, но не во всем и не всегда. — А отца тоже из-за рационализма веником огрела? — невинным тоном поинтересовалась Рыжая. — Не только! — вскинулась Мелли. — Чего он дедушку обидел?! — Мелли! — хором воскликнули Мелькор и Лиссэ. — А чего я-то? — рыжие глазища невинно распахнулись. — Я же ради мира в семье. Надеюсь, отец не слишком обиделся? — Он не обиделся, — ответил Мелькор, который, честно говоря, понятия не имел, как Гортхауэр мог отнестись к такой выходке своего чада. Вот он бы точно не обиделся, учитывая искренность внучки, её стремление прекратить безобразный скандал. Все-таки он был не прав. — Мам, а ты как думаешь? — Мелли перевела взгляд на мать. — Ради дражайшего Тано он бы сам любого побил, так что твоя выходка сойдёт тебе с рук, но больше так не делай. — Да я что, скаженная, что ли?! — возмутилась внучка, произнеся очередное невесть из какого диалектического словаря откопанное слово. Черный Вала покачал головой: все-таки подростковый возраст — штука непростая, а учитывая, что, кроме внучки, у него целый класс таких вот одаренных и изобретательных личностей, то… Изначальный бросил быстрый взгляд на часы. — Мелли, быстрей, мы опаздываем, а ты еще не умыта и не причёсана! — Деда, не парься, я влет! — сообщила внучка и выскочила из-за стола, правда, не забыв запустить чистящее заклинание. К порядку и Лиссэ, и Вала относились строго и за собой требовали убирать. Невестка при этом часто повторяла странную фразу: «У нищих лакеев нет». Вала не понимал, почему они нищие и при чем тут лакеи, но Рыжая туманно ответствовала: «Так в одном мире говорят, а мне просто звучание нравится!». Вала же считал, что здоровое и разумное создание в состоянии убрать за собой, невзирая на наличие или отсутствие прислуги, денег и прочего. И обычно он требовал, чтобы убирали ручками, а не магией, но сейчас времени и впрямь уже не было. — И почем это я не должен париться? И к чему мне париться? — недоуменно посмотрел он на Лиссэ, вспомнив пожелание внучки. — Ни к чему, — ответила та. — Забей и иди на уроки. — Чего забить и куда? — вскинул Мелькор бровь. — Тьфу ты, кмырговы словечки! — выругалась Рыжая. — Имеется в виду — не беспокойся и забудь! — А нормально сказать было нельзя? — Это сейчас у молодежи новое веяние. Модно так! — Модно, — осуждающе фыркнул Вала, спешно покидая кухню. Он им покажет эту моду. Он заставит культуру речи изучить. Надо будет Клементу сказать, чтобы ввел дополнительные занятия, а заодно и устроил в конце четверти экзамены. Язык не для того дан разумным, чтобы они его коверкали в угоду всяким нелепым веяниям.2
Пробуждение приятным назвать было нельзя: в горле — пустыня, виски ломит, тело не слушается. Майа проклял все на свете и пожелал самому себе никогда не просыпаться. — Лучше бы пожелал не пить! — проворчал над ухом любимый голос, и нежные руки подсунули к губам чашу с каким-то напитком, воистину чудодейственным. Гортхауэр так решил после второго глотка, когда ломота в теле и гудение в висках внезапно прекратились. Жизнь снова заиграла радужными красками. — Рыжая, я тебе люблю! — простонал он. — А то я не знаю! — хмыкнула жена. — Продолжишь спать или пойдешь купаться? — поинтересовалась она, щекоча ему нос кончиком косы. Волчик смешно фыркнул и, пару мгновений подумав, ответил: — Сначала купаться, а потом спать, но при одном условии… — Какие тебе еще условия? — кончик косы щекотал уже губы. — Ты пойдешь со мной. — Купаться и спать? — уточнила Рыжая, кончик косы переместился за ухо. — Ага! — сообщил Гортхауэр и, притянув жену к себе, звонко чмокнул её в нос. — Ну, так и быть, согласна! — с притворной важностью ответствовала супруга. После купания захотелось есть, потом они поиграли с младшенькой. Мелли вместе с дедушкой находилась в школе. Гортхауэр с некоторой тревогой ждал встречи со старшей дочерью. Обиды за то, что родная дочь огрела веником, не было. Напротив, майа испытывал гордость: вся в него! Он тоже за Тано любого бы побил. К тому же дочка спасла его от страшнейшего кошмара: ну как бы он смог смотреть в глаза Сотворившему, если бы дал ему в зубы? Более того, как жить с таким грузом? И что на него нашло? Конечно, Тано палку перегнул. Его Сотворённый уже давно самостоятельный и взрослый, и допрашивать его аки мальчишку не следовало, равно как и везде видеть какие-то несуществующие проступки. Такое отношение раздражало, хотя то, что Тано стал называть его сыном, радовало. А еще эта Эйллиэ… — Откуда взялась Изначальная? Что она из себя представляет? И что Мелькор вспомнил о своем прошлом? Разве ему было что вспоминать? — Сколько вопросов, серенький, — нежно пропела Лиссэ. — И на часть из них ответов я не знаю. Эйллиэ — хорошая, это однозначно. Наши дочери её обожают! У меня с ней тоже отличные отношения, вопреки всем обычаям. — Каким еще обычаям? — проворчал майа. — Таким: свекровь и невестка должны слегка, в лучшем варианте, недолюбливать друг друга. А мы долюбливаем! Вот. — Ну это у людей, а мы все же не люди! — отмахнулся Гортхауэр. — Экий ты нечуткий! Нет, чтобы за меня порадоваться! — укорила супруга, но медовые глаза её смеялись. — Я чуткий, но я хочу знать про Тано. — Мелькор был знаком с Эйллиэ давно. У нашего Валы оказалось прошлое, которое он забыл, кажется, по воле Эру. Но подробностей я не знаю. Изначальные со мной не поделились, да и, честно говоря, Мелькор отлично разберётся со своим прошлым сам, вместе с подругой. — Она тоже живет здесь? — Нет, сам же говорил: Изначальные — не люди, у них все очень странно. Эйллиэ появляется внезапно, внезапно исчезает. Но полагаю, что это для меня внезапно, а для Черного Валы все по плану. У неё свои миры, свои дела. Иногда с твоим Сотворившим они отправляются туда, а может, и еще куда. Мне только Изначальных сторожить не хватало! — Как ты тут? — нежно коснувшись рыжих волос, спросил майа. Жена, уткнувшись носом в его рубашку, проговорила: — Хорошо. Только без тебя, как бы хорошо ни было, все равно плохо. — И мне без тебя, — со вздохом признался он. — Я даже когда за этой курицей гнался, то о тебе думал. Вот поэтому, видно, и попал сюда. — За какой это еще курицей?! Отвечай! — вывернувшись из объятий, Лиссэ больно дернула его за прядь волос. — Я же о тебе думал! — с обидой воскликнул Гортхауэр. Хотя ревность жены порадовала: любит его Къихха, любит. — Это смягчающие обстоятельство, но я хочу знать все твои прегрешения. Рассказывай! — потребовала Рыжая, снова удобно устроившись в кольце его рук. Пришлось рассказывать долго и подробно, все то, о чем он умолчал при встрече с Тано. Рассказ затянулся. Жена слушала, то вздыхая, то вставляя ехидные словечки, то нежно целуя в щеку. Как же не хватало Рыжей там, в Нуменоре! Нет, он верно поступил, отправив жену в Мир Девяти Радуг, но как же ему недоставало лукавого взгляда медовых глаз, её звонкого голоса, насмешливой улыбки! Как не хватало её ясного ума и острого язычка. Будь Лиссэ рядом, возможно, все в Нуменоре сложилось бы иначе. Хотя нет… Давать в руки Ар-Фаразону такой козырь, как любимая женщина, было бы опрометчиво. Майа поступил верно. А Нуменор заслужил свою участь! И больше Гортхауэр ни о чем сожалеть не будет. Только что же теперь там, на Арте? — Слушай, а на Арту я смогу вернуться? — спросил он жену. Рыжая дернула себя за тугой локон. — Не сразу. Как я понимаю, длинные межмировые переходы не для всех и не всегда возможны. К тому же Арта на особом положении. Но подробнее расскажут Клемент или Мелькор. Майа нахмурился, но вскоре широко улыбнулся: Арта Артой, а от любимой жены, если честно, уходить не хотелось. Он нежно чмокнул её в нос, Рыжая тут же подставила губы и крепко обхватила мужа за шею. Вскоре страстные поцелуи сменились не менее страстными объятиями. Старшая дочь была в школе, младшая спала, коты доедали остатки позднего завтрака, а двое на ярко-оранжевом диване не замечали ничего вокруг.3
Дочка пришла после школы веселая, разрумянившаяся, увидела отца и сразу построжела, вежливо поздоровалась, улыбнулась, но смотрела с некоторой опаской. Радость от первой встречи уже ушла, теперь надо было друг друга узнавать. Гортхауэр растерялся: и как с ней себя вести? С маленькой Гэлли все просто: она радуется незнакомому дяденьке, тянет ручонки. С ней поиграл, улыбнулся, и уже свой, родной. А Мелли почти взрослая — тринадцать лет. И возраст сложный, как Лиссэ сказала. С ней так легко не поладишь. Майа вдруг посочувствовал Мелькору: жил Вала спокойно своей налаженной жизнью, а тут вдруг взрослые дети заявились. И что с ними делать? Они свои: дух от духа, кровь от крови, но в то же время — совершенно незнакомые создания. То-то Тано тогда с тем же Морхэлленом Ахэрэ раздразнил. А ему теперь что делать? — Руки мыть, и за стол! — распорядилась Лиссэ. — Чего застыли, как не родные? — Мы не застыли, мы приглядываемся. Правда, отец? — ответила Мелисса и неожиданно подмигнула. Гортхауэр аж дыхание затаил: кажется, его готовы принять. — Конечно, дочь, — степенно ответил он. — Пойдем, покажу, где мы руки к обеду моем, — распорядилась девочка. Майа послушно отправился за ней. — Ты за веник сердишься? — спросила дочь, протягивая мыло. — Не-а, — легкомысленно ответил он. — Это хорошо, — кивнула она. — Я тебя таким и представляла. — Каким? Не сердящимся или стремящимся дать в зубы? — поинтересовался майа. — Разумным, — сообщила Мелисса. — А в зубы у нас в семье не принято родным давать! — А не родным? — Не родным — если очень надо, то можно, — разрешила дочка. — Клементу, кстати, нельзя, он тоже родной. — Я уже понял, — прозвучало чуть мрачновато. Вездесущий магистр снова начал раздражать. — Тебя не было, а он был, и твоего места никогда не занимал, — медовые глаза, почти как у Лиссэ, смотрели строго. Какая рассудительная девочка! — Мы с ним подружимся, — слова сами слетели с губ. И Гортхауэр понял, что сказал правду. — Это хорошо! — А с тобой? — постарался он сказать как можно отстраненнее. — А со мной ты уже подружился, — рассмеялась Мелисса. — Когда за веник не рассердился. Я дедушку очень люблю, я за него любого… — В пепел обращу! — Точно! — разулыбалась дочка и плеснула на него водой из-под крана. Майа легонько стукнул её полотенцем, она снова плеснула водой. Завязалась шуточная потасовка, вскоре в ход пошло жидкое мыло из баночки, мочалки и полотенца. Все это летало по умывальной комнате. Поскользнувшись на мокром полу, Гортхауэр и Мелисса ухитрились упасть на пол и запутаться в шторке. Разогнала расшалившихся отца и дочь Лиссэ, причем тоже веником. — Боевой настрой у дочери от меня, а стремление орудовать веником от тебя, — сообщил довольный майа жене. — Хочешь сказать, что я лишена боевого настроя, а ты не имеешь привычки хватать в гневе первое попавшееся под руку? — Может, и имею, — признался Гортхауэр, — только у меня обычно под рукой оказывается меч. — А мне раньше все больше лопата попадалась. — Я помню. От твоей боевитости я в свое время немало настрадался. — А теперь? — А теперь я ею наслаждаюсь, — он сгреб жену в охапку и звонко чмокнул. — Так что наша дочь взяла от родителей все самое лучшее.