Спите себе, братцы, — все начнется вновь, Все должно в природе повториться: И слова, и пули, и любовь, и кровь… Времени не будет помириться. Б. Окуджава
Глава 1. Встречи
Но если не видишь дороги — иди наугад, Если не знаешь, что дальше — поставь многоточие… Хельга эн-Кенти
1
Вечер и за ним ночь обещали быть утомительными. Клемент с досадой посмотрел на гору бумаг на столе. Драконаты явно не хватало. Нет, Вирхас изумительно составил расписание, учитывая пожелания всех наставников: впервые с начала учебного года не было ни одной жалобы со стороны учителей. Можно было просто прыгать от радости. Ладомира превосходно управлялась с младшими, а Мелькор — со средними классами. Помощники подобрались замечательные: преданные делу, внимательные, инициативные и творческие. Но количество бумаг от этого не уменьшалось, а увеличивалось. Все-таки драконы отлично умели организовать дело, обладая на редкость аналитическим умом и недюжинной способностью упорядочивать все на свете. Где бы взять еще одного дракона? Клемент обвел взглядом комнату, словно надеялся обнаружить где-нибудь в углу Изначального из драконьего племени. Увы, кроме недовольно сощурившейся Белинды, там никого не было. А вот леди Дрейкн он все равно не взял бы обратно, даже если бы она слезно умоляла об этом. Магистр поморщился: слезно умоляющая Дона скорее уж смахивала на картинку из бредовых видений. Скорее Луна станет Солнцем, чем Драконата в чем-то раскается, а если и раскается, то умолять все равно не будет. Хмарыш бы побрал Дрейкн с её закидонами! Гилмантий распустил свою вторую половинку до беспредела. Давно нужно было разобраться с её проблемами, а этот старый интриган и в ус не дул. Вот и допрыгались: у леди Доны сорвало крышу, и пришлось выставить помощницу. Еще неизвестно, что она сотворит теперь. Но об этом пусть другие Изначальные вместе с Гилмантием беспокоятся, а магистру и Школы с Миром Девяти Радуг хватит. А то нашли себе бесплатную рабочую силу и используют в хвост и в гриву. Что он им — Сивка-Бурка, что ли?! Вспомнилась одна из сказок какого-то ныне начисто лишенного магии мира (по мысли его обитателей). На самом деле из ничего ничто не возникает и, соответственно, в ничто существующее не превращается. Впрочем, чужие миры интересовали магистра исключительно с практической точки зрения: сколько учеников следует оттуда ждать и чего следует ждать от оных учеников. Хмарыш бы их всех побрал! Клемент злобно покосился на стопку бумаг. И ведь именно ему приходилось каждый вечер заполнять всевозможные формы, графики, анкеты и прочие глупости, а потом записывать все это на кристалл. Отменить бы, но нельзя, ибо чревато… Один раз отменили, а потом волосы на себе драли, точнее, отражали атаку всякой пакости. Вредителей везде хватает, а дураков так вообще немерено. Побери их всех кто-нибудь! Клемент злился, но выражение его лица оставалось безмятежным, если не считать прищуренных глаз: воспитание не пропьешь и в чужих мирах не прогуляешь. А учили его на славу. Сдержанность и еще раз сдержанность, умение анализировать и систематизировать. Как ни грустно, а кроме него с бумажной работой сейчас в школе настолько эффективно никто справиться не мог. Ну не Мелькора же за отчеты сажать! Вала не откажется, но потом в оных отчётах Хмарыш голову сломит. Придется все же Живану приглашать, а ведь так не хочется. Страшная женщина, в смысле, прекрасная. Интересно, Школа вынесет Древнейшую Природницу? Впрочем, Школа все вынесет, а он и подавно. Даром, что ли, когда-то был королем? Решено, пригласим Живану, и пусть Ладомира хмурится, а Вирхас мрачно терзает гитару. Магистр желал спокойно жить, а посему помощники перебьются. А куда им деваться? Не дейра же Леуса за отчеты сажать, он такое там напишет… Хотя Глори, пожалуй, справилась бы. Но нет. Эта девица не слишком умна и слишком назойлива. Пусть уж заботится об этом ненормальном. Хотя… Магистр рассеянно почесал за ушком вскочившую на колени Белинду. Он бы предпочел, чтобы дея Нейли стала ученицей Мелькора, а не Леуса. Да, безобидный, да, чудак. Полубезумный ученый, одержимый идеей соединения левитации и сновидения, но что-то с ним было не так. Уж слишком он чудной, слишком одержимый, слишком безобидный и беспомощный. В книгах иногда встречается такой типаж, а вот в жизни… В жизни обычно сложнее. Леус же как будто со страниц бездарного романа сошел. Это наводило на нехорошие мысли. Но доказательств не было. Клемент проследил биографию почтенного мэтра с рождения до нынешних дней, сличил слепок ауры. Все было чисто, но интуиция говорила об обратном. Надо бы внимательнее понаблюдать за старым чудаком и его помощницей. Кто знает? Лучше подозревать напрасно, чем проглядеть злоумышленника. И надо бы узнать, кто в детстве сканировал ауру Леуса, уж слишком он типичный. Гилмантий старому ученому доверял, но Древнейший королем не был и столько книг не прочитал. А в книгах, даже самых нелепых, можно было найти много полезного. Так что, пожалуй, стоило…2
Раздавшийся треск и грохот помешали додумать. Из сиреневато-зеленой арки портала вывалился черноволосый мужчина и рухнул на пол. Длинные волосы разметались по ковру, изящные тонкие пальцы с силой вцепились в ворс, блеснул ободок кольца. Такой знакомый ободок, точнее, аура его была знакома. Магистр вздохнул: снова проблемы, ведь вряд ли это ответ на его стенания по поводу помощника. Снова вздохнув, Клемент щелкнул пальцами: легкое восстанавливающее заклинание серовато-зеленой дымкой окутало лежавшего на полу. Мужчина зашевелился, невнятно выругался сквозь зубы, помянув кур и дур, а потом, приподняв голову, сухо осведомился: — Ты кто? И что здесь делаешь? На миг Клемент опешил, но только на миг. — Вообще-то это мой кабинет, и этот вопрос следовало адресовать вам, но, понимая ваше потрясение от перехода, отвечу: я — магистр темных наук и Глава Межмировой Высшей школы магии Клемент, — он вгляделся в довольно-таки знакомые черты. — Как понимаю, я имею честь видеть перед собой дейра Гортхауэра, сына дейра Мелькора и супруга дейе Лисицыной? — Понятно, — мрачно пробормотал Гортхауэр. — И какого кмырга я сюда попал? — Думаю, вам следует вспомнить свои последние желания перед переходом, но, если вы хотите, то могу предложить ряд версий. От версий гость наотрез отказался. С некоторым трудом приподнявшись, он переместился на диван. Тряхнул головой, оставив на серебристо-зеленой обивке комья грязи и какие-то листья. М-да, из всего семейства один Мелькор воспитанный: вошел через дверь, вел себя скромно, не то что Лиссэ и её благоверный. — Рад приветствовать вас в Мире Девяти Радуг, дейр Гортхауэр. Не желаете ли вина, или лучше подать ужин? — А ведь тебе очень хочется дать мне по физиономии, — вдруг сообщил гость, ухмыльнувшись. — Хотя лицо ты лучше Манвэ держишь, но я-то чувствую. Надо же, какой проницательный! Весь в отца, но, к сожалению, только этим. А нахальством, надо думать, от жены заразился? Ведь не мог же у такого интеллигентного Изначального сотвориться такой наглец! Или он просто в дедушку пошел? — Не все свои желания стоит претворять в жизнь, иногда следует наступать им на горло. В данном случае, правила гостеприимства, уважение к вашему отцу… Да и дейе Лисицына нас не поймет, — зеленые глаза магистра лукаво мигнули. Майа хмыкнул. — Рыжулька — она такая, она и сковородкой огреть может, — произнес он с гордостью, серые глаза потеплели. — А может и поленом, — продолжил Клемент. — Неужели тебя поленом двинула? — удивился Гортхауэр. — Нет, но вот скрипкой я один раз получил. Так испугался: представляешь, творение древнего мастера, а твоя Лиссэ её в качестве дубинки решила применить. — Ну и как, успешно? — оживленно спросил гость, вытаскивая из своей спутанной шевелюры какие-то листочки. — Как-как, — проворчал Клемент. — Настраивать потом инструмент пришлось. И ведь, что интересно, не помню, из-за чего мы поссорились. То ли из-за расписания, то ли из-за формулы поднятия. — Хорошая у меня все же жена! Магистр рассмеялся. Досаду как водой смыло: в конце концов, гость совсем не наглец, просто попал сюда неожиданно. Да и вообще, злиться из-за того, что дельная мысль ушла, глупо. Раз ушла, значит, время для неё ещё не пришло. — А вина все же выпей, — мэтр достал из воздуха бутылку темно-зеленого сухого. Бокалы кшегерского стекла уже стояли перед ним и его нежданным гостем. — Зеленое проясняет разум и придает сил, от него не опьянеешь. — Да я вообще почти не пьянею, — хмуро отозвался Гортхауэр. — А вот синее и Изначальных берет. Проверено. Может, лучше его налить? Майа потер лоб. — Не помешало бы, но мне хочется обнять жену и познакомиться с дочерью на трезвую голову. А напиться можно и позже. — Сие дело нехитрое, главное, чтобы повод и компания нашлись. — Повод у меня есть, а вот компания… — Компания тоже есть, — улыбнулся Клемент. — Заметано, — резко произнес майа и осушил залпом бокал. — И впрямь помогает, — сказал он через пару мгновений. — Лиссэ сообщить или хотите сделать ей сюрприз? — Лучше сообщить, — после недолгого раздумья ответил гость. — А потом и я появлюсь. — Может, сначала переоденетесь? — предложил магистр, уж больно грязным и потрепанным был наряд супруга Рыжей. К сожалению, при переходе одежда, в отличие от тела, не восстанавливалась. — Да уж, — майа оглядел себя и поморщился. — В таком виде только пугать. Лиссэ-то, может, ничего и не скажет, а вот Тано… Как он тут? — в голосе Гортахура послышалась тревога. Заботливый отпрыск. — Цветет и сияет! — бодро отрапортовал Клемент. — Это хорошо, — тихо ответил майа и слегка погрустнел. — А дочек у тебя уже две. — Тогда надо спешить, — тряхнул головой Гортхауэр и, отбросив волосы назад, вскочил с кресла. Магистр распорядился подобрать гостю подходящую одежду и отправился к переговорному зеркалу.3
Зеленоглазый маг вначале резко не понравился. Холеное ледяное лицо, безупречная прическа, вежливый голос, утонченные манеры. И неожиданно цепкий взгляд. Гортхауэр поморщился. Клемент неприятно напомнил ему разлюбезного дядюшку. Руки сразу зачесались: врезать бы ему от души. От действий майа сдержался, но все же высказал свое желание, ожидая, что чересчур зеленые глаза подернутся льдом, но ошибся. Магистр неожиданно улыбнулся — тепло и открыто. Хотя желание двинуть стало еще острее: кто он такой, этот Клемент, чтобы так непринужденно говорить о его Рыжей?! В голосе хозяина послышалась легкая ирония, почему-то напомнившая Тано. Ревность отступила. Клемент давно знает Рыжую, они просто соратники, иначе не увидел бы Гортхауэр Лиссэ как своих ушей. И о его дочерях магистр говорил тепло, и о Тано. Кажется, Сотворивший наконец-то нашел себе друга. Пожалуй, подправлять физиономию этому типу не стоило. А вот напиться вместе не помешало бы. Может, они и подружатся, кто знает? Но сначала Кьихха и дочки. Сердце сильнее забилось в груди, а руки чуть похолодели. Как они его встретят? Новый наряд, почти точную копию испорченного, Гортхауэру принесли очень быстро. Зеленое вино и впрямь прочистило мозги и улучшило самочувствие. Хотя в голове до сих пор не укладывалось: как это так, он уже в другом мире? Совсем недавно гнался за этой коронованной дурой, а теперь скоро увидит Лиссэ и дочек. Наконец-то он прижмет к груди своих девочек. Губы сами собой растянулись в улыбке — на редкость дурацкой, кстати. Ах, Рыжулька-Рыжулька! И Тано ведь тоже там. Улыбка погасла. Нет, Гортхауэр мечтал о встрече с Сотворившим, но ведь Учитель спросит про Арту… А там такое стряслось, и он ничего не смог сделать. Не справился, не сумел. Да и кто бы сумел?! Хотел бы майа посмотреть на такого одаренного! И что сейчас на Арте — неизвестно. Гортхауэр помрачнел, прислушался к себе в тщетной надежде услышать мир. Но была лишь тишина, вязкая, глубокая. Он стиснул зубы: ничего, справимся, прорвемся. Арту необходимо услышать. Какие-то слабые звуки донеслись до него сквозь затянувшую оставленный мир пелену. Из носа упали солёные капли. Майа вытер их платком. На безупречно-белой ткани остались красные пятна. Не хватало еще рубашку изгваздать! Он с досадой скомкал платок и бросил под стол. Хорошо хоть магистр куда-то вышел. Ну же, Арта, не молчи! Гортхауэр сжал руки в кулаки. И Мир отозвался: еле слышно, но и этого хватило. Арта цела, Хранители справились, а Нуменор погиб. Ну и ладно! Оплакивать Остров смысла нет, главное, чтобы Тано ничего не узнал.4
Лиссэ стояла у стола. Рыжая коса, алое платье, зеленая шаль. Как же он соскучился! Гортхауэр на миг замер, вглядываясь в родное лицо. Медовые глаза Рыжей заблестели, яркие губы дрогнули, и вот жена уже повисла у него на шее. — Волчишка, ты здесь! Как же я рада! — Рыжая, рыжая моя! — он гладил шелковистые волосы, целовал горьковато-сладкие губы. — Папа появился! Йауу! — раздался над ухом дикий возглас. От неожиданности Гортхауэр даже разжал руки, выпустив Лиссэ из объятий. Черноволосая высокая девочка тут же повисла на освободившейся шее. — Это наша Мелли! — с гордостью объявила жена. — Старшая. — Я знала, знала, что ты скоро прибудешь! И бабушка тоже знала! — Тише! Оглушишь отца! — он на миг отстранил её от себя, чтобы лучше рассмотреть. Красивая. Подрастет —головы многим кружить будет. Как гармонично в ней сочетаются его черты и черты Лиссэ. Сразу видно, чья это дочь. А какая, кстати, бабушка? Задать вопрос майа не успел. Рыжая протянула ему младшую дочку. Илтэа Геллиэн. Гэлли — звездочка, серебряная звездочка, его маленькая звездочка. Но почему она так похожа на… — Копия бабушки! Правда, здорово?! — сообщила Мелисса, с нежностью глядя на сестренку. — Какой еще бабушки?! — не выдержал Гортхауэр. — Нашей! Правда, деда? — дочка посмотрела в сторону. Майа перевел взгляд вслед за ней. Тано. Он стоял поодаль, прислонясь к дверному проему. На безупречных губах легкая улыбка — чуть печальная, чуть насмешливая, яркие глаза смотрят твердо и ласково. Сотворивший поразительно изменился: и дело было не только во вновь потемневших волосах, в которых теперь встречались лишь редкие серебряные пряди. И не в необычном наряде — белая рубашка с пеной кружев на груди, черный сюртук с элегантной серебристой вышивкой. Нет, изменения были глубже. В нем появилась какая-то небывалая ранее уверенность и, пожалуй, зрелость. Таким Гортхауэр Тано никогда еще не видел. В Предначальные годы Сотворивший жил, как горел, а потом лед боли и вины сковал его душу. А сейчас лед и огонь словно пришли в равновесие. Мелькор усмехнулся, поймав его недоуменный взгляд. Сердце дрогнуло. — Тано! — Ну зачем ты так, сынок? — с легкой укоризной произнес Вала. — Неужели я для тебя до сих пор лишь учитель? — Отец? — Гортхауэр на миг почувствовал себя мальчишкой. — Если ты готов меня так назвать… — Сотворивший раскрыл объятия, и все как-то разом смешалось в одну кучу — и Лиссэ, и дочки, и Тано. Кто на ком висел, кто кого обнимал — трудно разобрать. Гортхауэр вдруг понял: он вернулся домой. Как странно, что его дом здесь, а может, все верно: дом там, где наши близкие?5
— Ты, наверно, проголодался? — с неожиданной заботой спросил отец, когда первые восторги от встречи стихли. — Не знаю, — снова растерялся майа. Нет, Тано всегда был заботлив, но чтобы так вот сразу о еде… — После перехода обычно хочется есть, к тому же тут столько растущих организмов, что постоянно приходится кого-то кормить, — рассмеялся Мелькор. — А я как раз сегодня пирожки испекла, — сообщила Лиссэ. — А я рыбу запек и пару салатиков настрогал, — вторил ей Вала. Голова пошла кругом: Мелькор строгает салатики и запекает рыбу, да не для обучения кого-то, а просто так, вполне обыденно. С ума сойти! — Нет, ну до чего хорош! — раздался мелодичный голос. Майа обернулся. Изначальная. Дивно хороша и столь же дивно не похожа ни на кого из виденных им ранее. Какая-то неправильная, нездешняя краса. Треугольное личико, тонкие черты, серебристые кудри, бездонные омуты серо-зелёных глаз. Нос, пожалуй, длинноват. И все же она прекрасна. Так вот на кого похожа его младшая! Но почему эта Изначальная — бабушка? — Ну-ка, дай на тебя посмотреть получше! — деловито распорядилась незнакомка. — Хорош. Как я представляла, таким и получился. Умеешь ведь, когда хочешь! — эти слова она произнесла, глядя на Мелькора. И лицо Валы озарилось таким светом, что Гортхауэр понял: Тано нашел свою спутницу. И она на него смотрит, словно больше никого не видит. Так же они с Лиссэ глядят подчас друг на друга. Но все же — почему бабушка?! — Познакомься, ирни, Эйллиэ Сейнеллиир, моя супруга перед Эа, — в голосе Мелькора чувствовалось напряжение: а вдруг сын не одобрит, вдруг не примет? Но Гортхауэр и помыслить не мог, чтобы так обидеть Сотворившего, да и Изначальная ему понравилась, несмотря на некоторую бесцеремонность. Хотя он бы все простил той, что подарила счастье его отцу. — Называй меня Эйллиэ, — обратилась к нему женщина. — Сотворившей и матерью ты меня еще не чувствуешь. Впрочем, я и не творила, хотя именно таким мы с Мелькором представляли своего первенца. Черный майа снова вытаращил глаза: какого еще первенца? Это что ж получается — Эйллиэ с Тано были знакомы еще до сотворения Арты?! — Волчик, не заморачивайся, — обняла его за плечи Лиссэ. — Тут у нас такой сериал — ну просто страсти роковые! — Какой еще сериал? — слово было незнакомым. — Романтический, драматический, — хмыкнула жена. — Эдакая длинная книга с продолжением. Отец и Эйллиэ тебе все расскажут. — Но сначала надо поужинать! — распорядился Черный Вала.6
Ужин был отменным, Гортхауэр даже объелся. Мелькор все подкладывал и подкладывал, словно забыл, что Изначальные и их Сотворенные прекрасно могут обойтись без пищи. Изменился Сотворивший, очень изменился. Даже подружку себе нашел. Забавная все же эта его почти Сотворившая или Замыслившая, как она выразилась. Никаких чувств, кроме любопытства, майа пока к Эйллиэ не испытывал. Да и не мог, все же первый раз в жизни видел. Какая она ему матушка?! Но он с ней подружится. Ради Тано, а то Сотворивший огорчится. После ужина Гортхауэр ждал рассказа о неожиданно открывшемся прошлом Мелькора, но не дождался. — Как там на Арте? — спросил Вала. Гортхауэр в глубине души вздрогнул. Хотя Тано стал терпеливее: раньше бы сразу поинтересовался жизнью своего Мира. — Там все по плану, — ответил майа, надеясь, что пронесет. — А ты почему сюда попал? Соскучился? — Ну да, — смутился Гортхауэр. И тут же напористо продолжил: — У меня все же две дочери, жена. Сколько можно им без отца и мужа. Да и ты тут один… — Я не один, — усмехнулся Мелькор. — Ну, в смысле, без меня — выкрутился майа. — Я беспокоился о тебе. Вдруг что-то не так. — Как видишь, прижился, — прозвучало суховато. — Не ожидал, что ты оставишь Арту. Майа сжал руки в кулаки: с Тано будет непросто. — А что Арта? — непринужденно отозвался он. — Там Хранители остались. Пора им свои способности показать, не все же за моей спиной. — Ну да, — кивнул Сотворивший. — Ты в воспитательных целях действуешь. Понимаю, — прозвучало несколько издевательски. — Ребенок по семье соскучился, а ты с допросом, — вмешалась Эйллиэ. — Конечно, деда, папа просто решил навестить нас, — поддержала её старшая дочь. Умница какая! А младшая пыталась поймать за хвост черного кота. Лиссэ тем временем плела косу. Брошенный ею на мужа взгляд был сочувственным. И верно: разве Тано так легко остановить? — Я все понимаю и одобряю, — сказал Вала. — Но справятся ли Хранители? Не рано ли для них и для мира? Все же Валинор… — А что Валинор? — перебил его Гортхауэр. — На Арту валар больше дороги нет. Так что я вполне могу позволить себе отдых! — То есть? — яркие глаза прищурились. Майа проклял свой длинный язык. — Валар ушли из мира, в смысле, Аман ушел, — осторожно, словно ступая на тонкий лед, ответил он. — Ты ведь этого хотел. — Хотел, — согласился Мелькор. — Но как удалось это осуществить? Какой ценой ты этого добился? Прозорливый какой и дотошный! — А я и не добивался, оно само получилось, — признался майа. — Мир немного потрепало, но Хранители справились. Все в порядке. — Само получилось? — изумился Мелькор. — Как это? Ты уж больно краток. — Волчик устал, — Лиссэ наконец доплела косу. — Может, завтра он расскажет подробно? — Да чего там рассказывать?! — воскликнул майа. — Вмешался Эру и забрал своих с Арты. — Почему? — насторожился Тано. Лиссэ показала мужу кулак. Гортхауэр на миг прикрыл глаза. — Сами попросили. Устали от людей, вот и воззвали. — С чего это они ухитрились устать? Чем это ты их так утомил, Ортхеннер? — А чего сразу я?! Люди сами решили повоевать с Аманом, а те растерялись. Вот Эру им и помог, — Гортхауэр с удовольствием бы наврал, но Тано чуял ложь, как Оррик кошачью траву. — Замечательно! — Мелькор хлопнул в ладоши. — И кто это у нас такой умный из людей оказался? И где он теперь? А идейный вдохновитель, надо полагать, передо мной сидит? — Я тут вообще ни при чем! Чего ты все на меня?! — возмутился майа. — Я их даже отговаривал! Но разве этого клятого Фаразона переубедишь? Решил забрать бессмертие у валар и попер на них, как Унголиант на сильмариллы! — Какой еще Фаразон? И зачем людям бессмертие? — А это ты их сам спроси! Зажрались, придурки! Отсыпали им полной лопатой, так все мало! Что ты, людей, что ли, не знаешь?! Им сколько не дай, все не хватает. А уж эти, избранные, обнаглели до предела. Вот и поперли на своих благодетелей! А ты сразу на меня! — Тихо, — успокаивающе проговорил Вала и тут же резко спросил, глядя прямо в глаза: — Что с Нуменором? Догадливый какой! Гортхауэр скривился. — А чего с ним? Потонул, вестимо! — слова вылетели сами собой. — Как потонул?! Целый остров с людьми?! — ахнул Мелькор. Рядом послышался чей-то вздох. То ли Эйллиэ, то ли дочка, а может, и Лиссэ. Но смотреть по сторонам было некогда: Тано пошел в атаку. — А ты куда смотрел?! Почему не предотвратил? Ты что, не понимал, чем чреват поход на Валинор? Я тебя там оставил, чтобы ты драконов считал, что ли?! Гортхауэр вдруг разозлился: бояться он умел только за кого-то, а отчитываться уже давно отвык. А уж вспомнив свою жизнь на этом клятом Острове, обозлился еще пуще. — А куда я мог смотреть?! Как я мог остановить?! Ты думаешь, я там Ахэрэ в вулкане развлекал?! Да я… — Ты отправился в Нуменор, а потом король пошел войной на Аман. Остров погиб. Погибли люди, — яркие глаза взирали с осуждением. — А теперь ты лжешь и изворачиваешься, почему-то думая, что я этого не почувствую. Что с тобой, Ортхеннер? Власть в голову ударила?! — Какая власть?! Ты очумел, Мелькор?! — взвился майа. — Я там как змей на противне извивался, чтобы всех удержать! Я что, должен был прибить этого Ар-Фаразона? Там куча подобных была! Они только спали и видели, как бы вечную жизнь обрести! Да там одни бараны и извращенцы жили на этом гнусном Острове. А некоторые и то, и другое, кстати! Нормальных по пальцам одной руки можно было пересчитать! Ты бы там всех к балроговой матери спалил! Ты бы сам второй Браголлах устроил! — Не смей говорить о Дагор Браголлах! — Что, правда глаза колет?! — майа несло, и остановиться он уже не мог. — С той пакостью, что там обитала, только огнем и мечом… Хотя и меч бы не помог! И правильно Эру их утопил! И ты тогда правильно всех поджарил! Некоторых надо давить, пока не поздно, иначе они всех погубят! А ты меня в чем-то упрекаешь! Да я бы на твоем месте Эру в ножки поклонился! — он уже сам не понимал, что мелет. — Я?! Эру?! В ножки?! — Мелькор потряс кулаком перед его лицом. — А в зубы не хочешь?! — Да я и сам могу в зубы дать! Устроить?! — Отец! Прекрати! Как ты с дедушкой говоришь?! — хлесткий удар по тыловой части заставил опомниться. Дочь стояла рядом с веником в руках. — Ну-ка, извинись, не то как раз по зубам получишь! — Мелли, — строго, но спокойно проговорил Мелькор. — Так обращаться с отцом нельзя. — А чего он тебя обижает?! — возмутилась Мелисса. — Мы с ним беседуем. — Ага, знаю я такие беседы! Чуть не подрались. Ну, потопло там что-то, и пусть. Теперь ведь не вернешь. Какая рассудительная девочка, а рука у неё какая сильная. Хорошо, что у майа синяков обычно не бывает. — Меня возмутили ложь и увертки, — Мелькор смотрел на внучку, упорно отводя взгляд от сына. — Папа не хотел тебя расстроить. Но он не прав. И упоминать об Эру было нехорошо. Прадедушка поступил гнусно: нельзя всех под одну гребенку. Но отец так сказал от обиды, а ты из-за тревоги. Теперь вам надо помириться, или я ведро воды принесу. Нужно? — медовые глаза почти смеялись. Дочка была уверена в себе и своих родных. — Они помирятся, Мелли, — чуть отстраненно произнесла Эйллиэ. — Они пообщались, выпустили пар, и теперь будут жить дружно. Не так ли, радость моя? — она взглянула на Мелькора. — Все так, — кивнул Вала. — Без обид, Ортхеннер. Я согласен — ты не виноват, но жду подробного рассказа. Майа, насупившись, молчал. Ныло чуть ниже поясницы. Кажется, синяк все же будет. И всколыхнувшаяся обида не желала уходить. — Волчик, не валяй дурака, поорали и хорош! — Лиссэ подошла сзади и обняла мужа за плечи. — Ладно, проехали! Тано, извини, мне не стоило так себя вести. — И снова я стал Учителем для родного сына, — вздохнул Мелькор. — Отец! Я просто… Ну, привык я тебя так называть! — Ладно, проехали! — повторил его слова Сотворивший. — Давайте выпьем, что ли, — Лиссэ поставила на стол графин с янтарной жидкостью. — А то за встречу не пили, вот и ссоримся. Она быстро разлила напиток по высоким чашам с гранями и ободком по краю. — Добро пожаловать домой! — произнёс Вала, поднимая свою странную чашу и касаясь её краем чаши сына, а потом Лиссэ и Эйллиэ. Девочки тоже что-то пили, но другого цвета — светло-малиновое. Кажется, компот или сок. Гортхауэр, стукнувшись с каждым бокалом краем своего, наконец-то залпом выпил содержимое и закашлялся. Горло обожгло. — Лиссэ, а ты не могла для янтарного принести рюмки? — с легким укором произнёс Мелькор. — Все бы тебе стаканами. Это же не твоя самогонка. — Это тоже самогонка, только из винограда, — хмыкнула Рыжая. — Зато напьёмся быстрее. — Сама не пьешь, а других спаиваешь, — беззлобно ворчал Вала. — Вот перестану ребенка кормить и напьюсь. Ох, как я напьюсь! Прямо в стельку или в доску, а может… — В ветошку, — ехидно подсказал Сотворивший. — Рыжая! Без меня не пить! Только со мной! Я еще там с магистром твоим познакомился, мы с ним тоже напиться хотели, только я не уточнил, во что, — в голове прояснилось, а ноги отяжелели. — Давайте за дружбу! — предложила Эйллиэ. Лиссэ деловито наполнила бокалы или стаканы. Мир слегка качался, и все казались такими родными, любимыми. А ведь и впрямь — родные и любимые. Тано, в смысле, отец, мама, жена, дочери и коты. — Давайте за любовь! — предложил он, одним махом осушив невесть какой по счету стакан, и потянулся к воистину бездонному графину. — Может, хватит? — Тано попробовал вожделенный графин убрать. — Я только во вкус вошёл, а ты наливаешь на самое донышко, — возразил Гортхауэр. — Утром будет невесело. — До утра надо дожить. — Доживешь, уж я позабочусь, — хмыкнул Мелькор. — Тано, ты у меня самый дорогой, — майа потянулся обнять Сотворившего. — А Лиссэ самая любимая. Жена почему-то качалась и двоилась, а Тано ускользал из объятий. Дочерей не было видно. Кажется, они ушли спать. — А вот и мама! Надо же, у меня тоже мама есть! — он наконец-то хоть до кого–то дотянулся — мягкого и пушистого. — Я и не думал обнять мать, потому что у меня её не было. Гортхауэр шмыгнул носом. — Вообще-то это Канделябр! — сказал какую-то глупость Тано. — Не-а, это мама, — ответил майа, тиская кого-то пушистого. — Канделябр — жесткий, а мама мягкая. — Мяуу! — произнесла нежно мама и лизнула его в щеку. — Это ведь надо — всего с трех неполных стаканов, — произнес Сотворивший над ухом. — Ты просто не учитываешь переход, сердце мое, и вашу ссору. — Зато теперь все помирились. — Конечно! — серебряным колокольчиком звенел голос. — Его тут оставить или в спальню поможешь перетащить? — раздался над ухом голос жены. Къихха, родная. — Прикрой одеялом, — распорядился Мелькор. — Завтра надо будет компотик сварить, — озабоченно проговорила Лиссэ. — Сама же споила. — Надо же ему было расслабиться. — Вот именно! Все расслабились, кроме меня. — И ты тоже. Только у тебя перехода не было. — Поэтому я и не целую кота, так, что ли? — Целовать ты должен только меня. Но сыну я разрешаю целовать кошек. — Главное, чтобы Лиссэ против не была. — Я не против, я тоже люблю котов. Помнится, однажды мы с Белкой… Чтобы было дальше, майа не расслышал, ибо сон распростер над ним свои крылья.