***
В огромном полукруглом камине из кирпича уютно потрескивали поленья. Центральный очаг большого холла Великих Смиалов теперь каждый день топился без перебоя. Кафельные полы покрыли красными самоткаными коврами и дорожками. Этой зимой даже нечувствительным ногам хоббитов было неприятно касаться ледяной плитки, и кое-кто после долгих сомнений всё-таки нашёл и надел носки. Впрочем, пусть вас не удивляет, что почти все смельчаки, отважившиеся натянуть этот непривычный элемент гардероба, щеголяли в разных по цвету и фактуре носочно-чулочных изделиях, ибо тонкое таинство ношения вышеупомянутых не каждому удаётся постичь! И всё же один житель Смиалов знал толк в ношении этого мудрёного элемента одежды. Более того, он даже носил обувь! Знающие люди могут возразить: «Но ведь хоббиты всё же носили башмаки. Например, Стурсы», — и будут правы. Но этот житель Приречья не мог с уверенностью сказать Стурс он, Фоллохайд или, быть может, Харфут? По правде говоря, он — а точнее, она, — ещё толком и не говорил. Хотя прошёл уже год, как малышка, привезённая в Смиалы поздним апрельским вечером, жила здесь. Девчушка удобно устроилась на ковре около камина в спальне своего дедушки. Длинные светло-русые волосы заплетены в косу, веснушчатое лицо раскраснелось от жара (камин был раскочегарен сильнее разъяренного дракона), рукава бордового шерстяного платьица закатаны по локоть — ничто не должно отвлекать от важного дела! Старый хоббит в данный момент отсутствовал. Обязанности главы Шира не отпускали его, и порой до позднего вечера малышка просиживала здесь одна. Она любила это место. Здесь всегда было тепло, сегодня даже слишком; можно безнаказанно вдоволь играть и разбрасывать свои игрушки где заблагорассудится. В центральном холле таких вольностей не терпели. Там обязательно кто-нибудь из многочисленных родственников, споткнувшись о деревянного гнома с заводным механизмом внутри, в крайне неодобрительной форме попросил бы следить за своими «улепётывающими игрушками», или старшие хоббитята присвоили бы самые любимые её сокровища. Девочка не любила, когда кто-то играл с заводными гномами, лиловыми волшебниками на шарнирах и, особенно, напальчиковыми драконами из латуни. Ко всем этим потрёпанным предметам детского развлечения она чувствовала неразрывное единение и родство — игрушки отгоняли тревожные мысли и служили связующей нитью между всё ещё чужим ребёнком и новой семьёй. Дедушка читал ей книги и учил новым словам, а в несмышлёной головке не укладывалось: почему здесь все говорят по-другому? В прежнем доме она не слышала подобных слов. Но девчушка уже делала успехи — пусть и не такие заметные, как у сверстников. Скрипнув, дверь спальни немного приоткрылась. В комнату вошла хоббитянка с охапкой еловых веток. Это была та самая Доннамира, что пришла на помощь отцу в достопамятный апрельский вечер, когда семейство Туков получило от проезжего незнакомца нежданный дар. Она осторожно направилась к камельку, стараясь не наступить на многочисленные игрушечные «сокровища». Бросив две ветки в огонь, женщина оставила остальные в разных местах комнаты: на письменном столе у окна, между портретами в рамочках, в платяном шкафу. Вскоре помещение наполнилось ароматом еловой смолы и свежестью зимнего леса, на какое-то время вытесняя застарелый запах плесени. Доннамира приоткрыла форточку и присела рядом с пятилетней непоседой. По напряжённому, вспотевшему лбу девочки катилась капелька пота, нижняя губа была закушена, брови задумчиво сдвинуты, а в руках мельтешили части самодельного конструктора. Строительство замка из деревянных брусочков разнообразной формы и цвета поглотило её, малышка не замечала ничего вокруг, и Доннамира взялась помогать. Вместе они какое-то время возводили крепость. — Знаешь, Нилоэла, — задумчиво начала разговор добродушная женщина, — а ведь в замке должна быть принцесса… Так ведь? — и подложила ещё один чёрный кубик к сторожевой башне. — Нет, — тихо сказала девочка, прилаживая на место отвалившуюся створку ворот. — А кого ты поселишь в замке? — живо поинтересовалась Доннамира. — Королевскую семью, — не задумываясь, ответила Нилоэла. — Тогда почему же принцессы там не будет? — недоумённо спросила хоббитянка. Кроха подняла глаза и, поймав на себе заинтересованный взгляд старшей собеседницы, вздохнула: — Я построю ей другой замок. В этом для неё нет места. Доннамира не нашла, что ответить, вспоминая прошлое, — ведь в тот апрельский вечер именно ей пришлось успокаивать истерившего ребёнка. Нилоэла никак не могла, да и не хотела, утихать. Она переполошила все Великие Смиалы, а хоббитянка не сразу признала в девочке родню. Ещё бы — не каждый день вам на порог подбрасывают четырёхлетнюю малышку, якобы дочь вашего давно пропавшего родственника. Ребёнка нельзя было назвать точной копией Хилдифонса. Только светлая кожа и волосы, глаза цвета слабо заваренного чая да веснушки отдалённо напоминали Доннамире ушедшего братца. Но подобными чертами обладала половина Приречья! Единственным достоверным доказательством родства девочки с Туками оказалось привезённое вместе с ней письмо Хилдифонса. В нём сообщалось не много: краткое обращение к семье с просьбой позаботиться о его дочери, имя девочки, дата рождения и росчерк самого автора. Сомнений в подлинности послания быть не могло — почерк и подпись Хилдифонса ничуть не изменились, к тому же для верности их сравнили с записями из расчётной книги, которую тот вёл, работая в лавке. Но настораживал стиль письма: текст явно писался наспех — размашистая первая часть отличалась от убористой второй. Писавший не рассчитал места, или же мыслей было так много, что выбрать главную представлялось непосильной задачей... Со временем дочка Хилдифонса почти освоилась в Смиалах. Но в её поведении ещё чувствовались отчуждённость и напряжённость. Только одному хоббиту она доверилась всем своим существом — это был Старый Тук. Дедушка с немалым опытом, он сразу нашёл подход к несговорчивому ребёнку. Более того, Геронтиус никому не доверял малышку, когда был свободен от обязанностей управляющего. Сам ходил за ней, кормил, играл, купал, укладывал спать. Даже научился заплетать косички! Старик считал внучку своим вторым шансом, искуплением. Наибольшую радость ему доставляло учить Нилоэлу разговаривать. Это было непростой задачей, ведь девчушка не понимала ни одного слова на вестроне. Пришлось прибегнуть к хитрости. Знаменитая Туковская библиотека располагала огромным количеством литературы, в том числе и детской. Книги с яркими иллюстрациями помогли Геронтиусу научить девочку худо-бедно объясняться уже через месяц. Вскоре кроха всё настойчивее просила дедушку показывать ей больше «бумажных друзей», как она называла книги. А в настоящее время Нилоэла почти не употребляла тех странных гортанно-глухих слов — только изредка, когда испытывала особенно сильные эмоции. Чтобы хоть как-то развеселить малышку, Доннамира предложила: — Нило, там, в центральном холле, сейчас все дети: мои близнецы и братья Брэндибаки. Не хочешь присоединиться? По-моему, они собирались играть в прятки. На мгновение в глазах девочки появилось любопытство, но его быстро сменила нерешительность. Она оторвалась от строительства замка и доверительно произнесла: — Они не примут меня, я маленькая… — Что за глупости? — добродушно отозвалась Мира. — Сарадас младше тебя, и он в игре! Но девочка всё ещё колебалась. Тогда дочь Старого Тука решительно взяла маленькую скромницу за руку, и они вместе направились в холл.***
Главный холл Великих Смиалов в этот вечер был полностью отдан в распоряжение ребятне: Джаго и Джемине Боффинам, Рори, Амарану, Сарадасу Брендибакам и Домерику Праудфуту. Девятилетние Боффины — дети Доннамиры — жили в Смиалах. Их ровесник Рори, семилетний Амаран и двухлетний Сарадас — отпрыски Мирабеллы, младшей дочери Старого Тука, — были привезены на новогодние праздники. Последний малыш, шестилетний Праудфут, — сын старосты из деревушки Белоземь, что рядом с Брендивайнской переправой. Официальной причиной его пребывания в Смиалах были хозяйственные дела отца с таном Геронтиусом. Однако всё было не столь обыденно, как могло показаться на первый взгляд. Будучи представителем всех жителей деревни, Хилфред Праудфут прибыл сообщить тану важную, но весьма дурную весть. В начале декабря белоземские мальчишки, игравшие неподалёку от едва скованного льдом Брендивайна, заметили по ту сторону реки свирепого вида животных. Отец одного из мальчиков, прибежавший посмотреть, что за «злющих зверей» увидели дети, с ужасом наблюдал многочисленную стаю гигантских белых варгов, рыскавших вдоль берега. «Вид у них был устрашающий, но тощий, — описывал позже обеспокоенный родитель увиденное собравшимся жителям Белоземи. — Они клацали зубами, протяжно выли и пытались даже перебраться на нашу сторону, — произнося это, рассказчик непроизвольно ёжился. А потом гордо, будто в этом была его непосредственная заслуга, добавлял: — Но куда там, лёд-то ещё не окреп!» После тревожного сигнала староста Праудфут распорядился в срочном порядке перекрыть мост. Затем лично убедился в реальности нависшей угрозы. Озлобленные небывалым холодом, измученные затянувшимся голодом, пятьдесят лютых тварей стремились во что бы то ни стало преодолеть препятствие, отделявшее их от пищи. И пока что этим препятствием оставалась река, не полностью облачившаяся в свои ледяные доспехи. В прежние времена можно было надеяться — мороз смилуется и позволит водному потоку оттаять; но этой зимой таяла надежда, а не лёд. Все жители Белоземи нутром чуяли — этот холод не здешний, чужой, могильный... Смерть и разорение пришли в их дом. Тихий ужас поглотил селение. Призывая всех как можно быстрее разъехаться по родственникам, староста отбыл в Приречье, а вечером шестого дня они с сыном прибыли в Тукборо. Заботы взрослых мало трогали расшалившихся детей. Шумные хоббитята устроили в холле настоящий балаган: Амаран и Рори изображали воинствующих троллей, Джемина полностью вжилась в роль прекрасной девы, которую охранял огнедышащий дракон — Сарадас, — а Домерик взял на себя роль благородного воина. Джемина забралась на антресоли, где хранились банки с малиновым варением, и провозгласила: — О, где же храбрый рыцарь, что освободит меня из неволи?! Нет уж боле сил моих есть варенье на пыльной антресоли! — при этом она выразительно жестикулировала, изображая полуобморочное состояние. Тем временем отважный Домерик, оседлав лихого «коня» Джаго, с шваброй наперевес шёл в лобовую атаку на преграждавших ему путь «троллей». Маленький розовощёкий Сарадас успел стянуть золотистую шаль бабули Порытвинс и, укутавшись в неё с головой, живописал грозного ящера, шипя на разные лады: «Я ужас!», «Я смерть!». Выходило довольно забавно и совершенно не ужасающе, ведь малыш не выговаривал букву «р» и порядком шепелявил. Получалось: «Я узясь!», «Я смелть!» «Заточённая дева», глядя как внизу «отважный рыцарь» свалился с «коня», разбивая попутно любимую мамину вазу, а «конь», продолжая скакать, врезался в «троллей», печально вздохнула и добралась до банки с вареньем. Сконфуженный «герой», дабы восстановить свою честь, принял участие в общей битве-возне. Один «тролль» гонялся за хохочущим «драконом». Другой дубасил отбивающегося «коня» подушкой. «Сир» Домерик пришёл на помощь своему верному «скакуну», и вместе они одолели «тролля». В это время в холл вошли двое. Обескураженная Доннамира держала за руку застенчиво улыбающуюся малышку. Женщина отвела взгляд от вопящей, улюлюкающей кучи на полу и наткнулась на перемазанную вареньем дочь. — Это что ещё такое?! — громко осведомилась она, и тон вопроса не предвещал ничего хорошего. — Мальчишки, — многозначительно ответила Джемина, болтая в воздухе ногами и залезая в банку за очередной порцией угощения. — А ну-ка, быстро все угомонились! — скомандовала Доннамира. — Джен! Немедля слезай и иди умываться! Мальчики! Слушайте… — тут она заметила разбитую вазу. — Кто это сделал? — последовал холодный вопрос. Все дети разом утихли и пристыжено опустили глаза. — Кто, я вас спрашиваю?! — начала закипать хоббитянка. Маленькая Нилоэла потихоньку высвободилась и попятилась назад. Джаго нерешительно поднял руку вверх. Его мать устало вздохнула и, закрыв глаза, вынесла вердикт: — Неделю без сладкого. Сын обратил к ней взгляд, полный мольбы и отчаяния. — А теперь убери здесь, — тихо произнесла женщина. Джаго вышел из комнаты. Растерянный Домерик, понимая, что друг взял на себя его вину, коротко бросил: «Я помогу» и убежал вдогонку за невинно пострадавшим. Вслед за мальчишками гордо удалилась так и не спасённая, но жутко чумазая «принцесса». — Вам, дети, — успокоившись, начала Доннамира, — стоит поиграть в более спокойную игру. Взрослые сейчас очень заняты. Пожалуйста, ведите себя потише, — вежливо, но настойчиво потребовала она. Не рискуя перечить, ребятня согласно закивала. — Я привела к вам ещё одного игрока, — женщина, наконец, заметила: младшая внучка Старого Тука спряталась за спинку софы и только кончик тряпичного сапожка выдавал затаившуюся тихоню с головой. Хоббитянка хохотнула и произнесла: — И, похоже, она уже начала играть. Нило, дорогая, ещё не было команды «я иду искать!» Прятаться пока рано. Девочка, после нескольких секунд внутренней борьбы, всё же вышла из своего укрытия. К тому времени возвратились остальные дети. Джаго и Домерик принялись за уборку. — Джемина, — обратилась к дочери Доннамира, — поиграйте пока в прятки. До ужина осталось полчаса, постарайтесь не разнести холл окончательно! — Хорошо, мама, — согласилась девочка. — И пригляди за Нилоэлой, — добавила хоббитянка. — Ладно, — неохотно ответила любительница малинового варенья. Ей не нравилась роль няньки. Старшие порой доверяли девочке присматривать за Нило, но девятилетняя Джемина не знала, как себя вести с этим замкнутым диковатым ребёнком. К тому же, пока не появилась эта странная девчонка, не умеющая разговаривать на всем понятном языке, она, Джемина, являлась единственной внучкой Старого Тука, а теперь её потеснили. Роль маленькой принцессы была безнадёжно потеряна. Доннамира покинула холл, направляясь в сторону кухонь. Джен собрала остальных детей в кружок. После непродолжительного спора правила пряток усвоили все. Условили территорию, на которой должна была проходить игра, — необходимая предосторожность, ведь размер Великих Смиалов поистине огромен, и там запросто можно заблудиться с непривычки. Поэтому прятаться уговорились только в пределах центрального холла. Первому водить выпало Рори. Он подошёл к старинному комоду, закрыл глаза и начал считать. Близнецы Боффины, не раздумывая, один за другим тихо взобрались на антресоль. Маленькая Нилоэла бросилась было за ними, но Джемина замахала ей сверху — мол, не поместишься. Амаран и Сарадас заползли под софу. Домерик, немного помедлив, залез в шкаф и уже собирался было закрыть за собой дверцу, но его остановила маленькая белая ручка. — Подвинься! — последовало бесцеремонное заявление. — С чего бы это?! — возмущённо прошипел мальчик. — Я первый сюда забрался! А тем временем Рори уже досчитывал до восьми. «Ещё немного — и всё пропало, — отчаянно понимала Нилоэла. — Надо как-то уговорить упрямого мальчишку. Мест для прятанья не осталось. Сейчас Рори и искать никого не придётся». — Я подарю тебе напальчикового дракона! — напористо зашептала малышка. Домерик раньше не слыхал ни про каких напальчиковых драконов, и предложение его крайне заинтриговало. — Залезай, — прозвучало приглашение. Он втащил предприимчивую девчонку в шкаф как раз вовремя: Рори уже отсчитал положенный десяток и оглядывал холл в поисках «жертвы». Последовало томительное ожидание. Все хоббитята сидели в своих укрытиях, затаив дыхание. Нило тревожно вглядывалась в щёлочку: вот Рори заглядывает под стол и, не обнаружив под ним никого, отправляется к антресоли. В этот момент из-под софы раздаётся предательский чих, и тут же за ногу из пыльного убежища выволочен всё ещё золотой «дракон». «Змей» брыкается и визжит. Затем обиженно косится на уже вылезшего из того же укрытия брата и устраивает слёзную истерику, попутно пытаясь объяснить, что Амаран запустил в него пыльным комочком и поэтому он чихнул. На шум прибежали матери расшалившихся детей. — Вы даже в прятки поиграть спокойно не можете! — всплеснула руками Доннамира. Вместе с сестрой они повели всё беспокойное хозяйство в обеденный зал. — И где же мой дракон? — спросил юный Праудфут. — После ужина я тебе его отдам, — нехотя ответила Нилоэла. Как бы ни были мы привязаны к вещам, иногда с ними приходится расставаться. Пусть они значат многое, однако, отдавая, мы не беднеем. Прощаясь с одной ценностью, взамен непременно получаем нечто более значимое...