Кровь Медичи

— Он не был моим любовником, я не любила его, — шепчет Катерина мужу, проводя своими замерзшими пальцами по его затылку и спускаясь к шее. Запястья, растерзанные неотшлифованными железными кандалами, горят огнем от соприкосновения с шершавой материей королевского халата. Генрих не слышит ее — действительно не слышит, опьяненный вседозволенностью момента. Меховая накидка соскальзывает с нее, бесшумно падая на грязный пол. — Я нашла в нем утешение, когда ты стал слишком жесток и холоден, — продолжает Катерина, закусывая губу, когда горячее дыхание мужа согревает ее плечо, а его рука скользит по бедру. Прижимая ее за талию, он тщетно пытается одолеть застежки женского платья. — Пожалуйста, не надо, — выдыхает она, и король, наконец, замечает звук ее голоса. — Что? — замирает Генрих, и Катерина чувствует, как его хватка сжимается у нее на ребрах. — Неужели мы снова станем выяснять, кто из нас был холоден? Ты предала меня с моим лучшим другом, — шипит он ей в лицо, перехватывая ласкающие его спину руки жены и сбрасывая их с презрительной гримасой. Оба они замирают — в миллиметрах друг от друга их тела не соприкасаются, а сбившееся дыхание звучит так, будто долгие часы король и королева спасались бегством от неведомых чудовищ. — Потому что он был похож на тебя. Ту часть тебя, которая... — выговаривает Катерина сквозь надрывное дыхание. — Если бы ты не отталкивал меня, не давал всем видом понять, что я нужна только для... — Для чего? — перебивает Генрих, громко ударяя ладонью по каменной кладке всего в сантиметре от головы жены. Та непроизвольно дергается, вжатая королем в стену, но вырваться не пытается. — После рождения Франциска, — тихо говорит Катерина, уводя взгляд в сторону и впиваясь глазами в деревянную дверь, за которой наверняка рождаются новые сплетни о ненавистной королеве-итальянке. Подкупать стражников она уже не видит смысла. Да и времени на это не осталось — пусть несут в мир свои небылицы. Хуже уже не будет. — После рождения Франциска ты едва ли вспоминал о моем существовании чаще, чем того требовало зачатие потомства. И у тебя хватает наглости говорить о моей расчётливости и холоде? Генрих замирает: — Ты снова ищешь крайних. Виноваты все, кроме тебя. Виноват я, в том, что хотел тепла и любви. Виновата Диана, в том, что давала мне их. Виноват Франциска — Бог знает в чем, но ты просто не могла не разрушать его счастье с Марией... какой матерью нужно быть, чтобы так поступать? — Я пыталась спасти ему жизнь, — Катерина кладет руку на грудь супруга, ладонью ощущая его колотящееся сердце. — Нострадамус предсказал, что свадьба нашего сына и шотландской королевы принесет погибель Франциска, я не могла... Видения Нострадамуса всегда сбываются, за долгие годы я в этом убедилась. — Да тебе не голову рубить надо, — в голосе короля слышится ужас. Он делает шаг назад, еще один, и еще — пока, наконец, не спотыкается о кровать, — а сжечь на костре! Катерина стоит в оторопении, не до конца понимая, куда завели ее благие намерения быть — впервые за многие годы — честной с мужем. Сжечь? Она ведь предупреждала Нострадамуса, сама предупреждала, что этим все закончится, но почему-то ей вдруг показалось, что муж готов услышать и простить ее. Она ошиблась. Стоя в оцепенении у стены и наблюдая, как у короля на лице вспыхивает с каждой секундой все больше красок — от ненависти до страха, Катерина чувствует, как ее ноги немеют, а в животе копошится острием кинжал паники. Сама того не осознавая, королева опускается на колени - едва не теряя равновесие от головокружения и тошноты. Сжечь. Сжечь. Сжечь. Все еще опираясь рукой о каменную стену, королева Франции стоит перед мужем на коленях, готовая молить. Но вместо этого она молится. Впервые за долгие годы. Генрих же не решается сдвинуться с места — от дерзкой, десятилетиями раздражавшей его ведьмы, сейчас не осталось и следа. Она отчаянно шевелит губами, глотая стекающие по лицу слезы, и теребит рукой крест. — Великая Катерина Медичи на коленях. Молит о пощаде, — холодно произносит он, делая шаг в ее сторону. — Зрелище, достойное лучших театров страны. Встань, - король нависает над женщиной, подхватывая ее под руки, и дергает вверх. — Этот спектакль мог бы сработать десять лет назад, но теперь... Всю свою жизнь ты манипулировала, жертвовала жизнями других себе в угоду. — Жертвовала жизнями? — королева кривит губы, пытаясь выдавить из себя смех. — Знаешь, каким было последнее видение Нострадамуса перед тем, как ты замучил его пытками до полусмерти? Он видел рождение нашего с тобой младенца, Генрих. Три дня назад от одной мысли о таком было смешно, но ты сам знаешь, как быстро все меняется, — она выдыхает сквозь всхлипы каждое слово, испепеляя мужа задурманенным взглядом. Он держит ее за локти и незаметно для себя постепенно притягивает трясущуюся женщину к своей груди. — Если это очередная твоя игра, я... — Генрих замолкает — супруга его не слышит; мысленно она уже горит на костре, и эта исповедь одновременно пугает и завораживает короля. — Ты говоришь, что я жертвую жизнями других, но яд в покоях шотландской королевы предназначался нам обеим. Я умерла бы ради твоего наследника. Ради нашего сына. Моя семья... — Оставь в покое Медичи! — взрывается Генрих с неожиданной для самого себя яростью. В мутном башенном окне вспыхивает рассвет, облизывая дальние холмы и щекоча бока черных туч. Утро приходит раньше, чем хотелось бы. Катерина поворачивает голову вслед за мужем, чтобы увидеть, почему тот вдруг замолчал. По водной глади озера разливается пламя восходящего солнца. Оба супруга стоят, не смея пошевелиться - боясь, что если один из них сдвинется с места или произнесет хоть слово, время рванет вперед, нарушив зыбкое равновесие... Ночь позади. Король знает, что не сможет казнить свою жену - в нем не хватит для этого ненависти. В нем все еще тлеет обида, но этого недостаточно. Он не стал хотеть Англию меньше — нет, он найдет способ заполучить эту страну, обязательно найдет. А сейчас Генрих аккуратно обнимает супругу, и она по-кошачьи кладет голову ему на грудь. Они молча стоят в полумраке башни, и хотя уже завтра королева сделает вид, что ничего этого не было, Генрих будет помнить. Где-то в глубинах сознания, всеми силами отрицая свою готовность поверить колдовским прорицаниям, король будет надеяться, что Нострадамус не ошибся, и Катерина подарит супругу еще одного наследника. Конец.