Внеплановая практика

Давай, сквозь сердце ты меня пропускай. Давай… © "Дышу Тобой" Андрей Леницкий       И… Я побежала. Как услышала за спиной звук своего имени, свернула за угол. Потом по лестнице вниз. Быстро, через ступеньку, едва не падая на колени, если бы не перила. Длинный коридор. Совсем пустой из-за того, что пары давно начались. Слишком длинный, чтобы пробежать по нему незамеченной. Непреодолимый как страх, застрявший в горле, отчего дыхание вмиг стало сбивчивым и шумным.       Едва не закричала, когда кто-то с силой схватил меня за запястье и потянул в сторону. Еще мгновение и дверь за спиной захлопнулась. Почти вплотную я столкнулась с тем, от кого бежала. Грудная клетка ходила ходуном, восстанавливая потерянный воздух, а я сжала зубы, чтобы не заскулить или закричать от невозможности избежать этой встречи. — Что происходит, Ярославцева? — его взгляд метал молнии. Кажется, сейчас он был почти так же зол, как в момент нашего разговора в клубе. — Это что? Еще одно представление от великой, но не признанной актрисы? — Я хочу уйти.       Отворачиваюсь, открывая дверь в кабинет, куда он меня затащил. Резко и шумно, дверь снова захлопывается в тот же момент, когда Даня разворачивает меня к себе за плечи. Он с такой яростью хлопнул этой дверью, что зазвенели стекла в окнах, а сердце мое ухнуло вниз, как будто на качелях лечу. — Я вопрос задал. — Я не обязана перед тобой отчитываться, делаю все, что хочу! — понимаю, что тактика нападения не поможет, но сейчас я могу думать только о том, чтобы уйти отсюда как можно быстрее. — Это твой девиз по жизни, Ярославцева? — он встряхивает меня за плечи, затем резко отстраняется, будто приходя в себя. — Что ты делаешь, мать твою? Что ты творишь? — Я не хочу оставаться в этом учебном заведении, — нужно успокоиться. Нам обоим просто нужно успокоиться, поэтому как могу, стараюсь говорить ровно. — Не мое.       И ты не мой. И жизнь какая-то чужая, незнакомая. И сама себе я противна. Так много «хорошего», что сбежать хочется на край света, но пока только из института бегу.       Как многого ты не знаешь… Столько не могу сказать. — Что не твое? Раньше все устраивало, а теперь ты бежишь, как крыса. Не похоже на тебя, Ярославцева. Ты никогда же не боялась последствий своих ошибок. А сейчас ты бежишь оттого, что тебе просто стыдно… Стыдно? Стыдно в глаза мне смотреть, потому что убила едва зародившуюся жизнь?..       Щелчок где-то в мозге раздался спонтанно, как будто кто-то курок нажал, и сердце мое из груди вылетело. Глаза остекленели вмиг и стали ненавидеть. Молниеносно. Сильно. Яростно. Боль вырвалась из меня в спонтанном импульсе. Пощечина сильная и резкая прошлась по лицу Левина, оставляя белесый след на его коже, а внутри меня глубокий шрам, язву, излившуюся кровью прямо в душу.       Я не была готова к этому.       Я не могла слышать про своего неродившегося ребенка, которого чувствовала в себе до последних секунд его жизни. Дыхание сбилось. Шумно перехватила глоток воздуха и соскользнула спиной по двери вниз. Сжалась в комок, закрыв лицо руками, чтобы не увидел моих глаз, чтобы не понял, на какую ненависть они способны. Мне кажется, сейчас они были наполнены ужасом. Застывшим, жутким, таким, который Левин никогда еще в них не видел. Кажется, я подавилась тем большим глотком воздуха, отчего всхлипнула. Не хотелось плакать, нет. Просто внутри лава огненная, еще секунда и расплавлю тут взглядом все к чертям. — Кристина… — слышу его тихий голос, понимая, что он ошарашен, но не вижу лица, не хочу смотреть, лишь крепче обхватила руками голову. — Иди сюда.       Его голос остается твердым, как будто только что не ему втащила по лицу. Кажется, что именно сейчас в его голове начала складываться мудреная головоломка, которую он не понимал, но знал, что необходимо сложить эту мозаику.       Он хватает меня за руку, рывком поднимая на ноги. Уводит за собой и через пару метров усаживает на край стола. Отводит мои руки от лица и, приподнимая пальцами подбородок, заставляет смотреть прямо в глаза. Пытаюсь отвернуться, но он удерживает меня, вынуждая встретиться с ним взглядом. Видит это безумие. Этот ужас, скорбь и страх. Эту боль, что сейчас была оголена и доступна. Кажется, что даже перебои сердца слышит, если оно все еще бьется, потому как мне казалось, я умру сейчас прямо здесь перед ним. — Что ты скрываешь? — спрашивает он твердым и тихим голосом, продолжая бороться с моими попытками отвернуться и слезть со стола, пытаясь увеличить дистанцию между нами. — Скажи мне правду. Скажи…       От безысходности я закрываю глаза, и передо мной возникает сцена убийства, свидетелем которого я стала когда-то. Так же четко, как в тот день я вижу все детали. Вижу, как Макс избивает того несчастного, душит ремнем до предсмертных судорог. Вижу как Магрицкий хватается за пистолет… И ту жуткую дырку во лбу с тонкой струйкой крови тоже вижу. Точка невозврата. Смерть того неизвестного мне человека и моя собственная. Разница лишь в том, что умираю я гораздо дольше и мучительнее. Каждый день понемногу, каждое мгновение. Хочу ли я, чтобы Даня вместе со мной так загибался? Чтобы попал в этот ад и разделил со мной все его прелести? Узнал, как именно умер его ребенок? Заступился за меня и поплатился жизнью? Хочу ли я этого? Хочу?.. — У каждого из нас своя правда. И вера своя, не так ли? — тихо отвечаю, снова встречаясь взглядом с Даней, — У кого-то она вымышленная, у кого-то в образе человека, — ухмыльнулась уголками губ, медленно, но уверенно возводя незримый барьер между нами, который минутой назад был стерт. — И мне не стыдно. Я просто не хочу смотреть на твою Веру каждый день. Боюсь от зависти умереть.       Сарказм в моем голосе побудил его расслабиться, отчего сейчас Левин казался сбитым с толку. Вот-вот, казалось бы, он рассмотрел в моих глазах что-то очень важное. Почувствовал меня кожей. Понял, что что-то совсем не так, как он привык думать. Но тут же опять начал сомневаться, не желая доверять мне, моим глазам, чувствам. Он еще секунду не сводил глаз с моего лица, затем рассмеялся и отошел: — Смешно, Ярославцева, смешно ты превращаешь серьезные вещи в свой сумасшедший бред. Неужели моя скромная персона, а тем более персона однокурсницы заслуживает твоего ухода?       О да, любовь моя, ты проглотил эту «правду». Пусть она будет для тебя веселой, а не смертельной. Я не могу даже мысли допустить, что тебе будет угрожать опасность. Будь с Верой. Будь с кем угодно, только живой. Я просто буду знать, что ты жив, тебе хорошо, что никакой Магрицкий или Макс не прервут твоего счастья, не испортят судьбу, не перережут эту ниточку, которая отделяет жизнь от ада. Это же просто замечательно: любить, быть любимым, строить планы на будущее. Не оглядываться каждый раз в толпе. Не бояться, что сегодня кто-то умрет, потому что ты чего-то не сделал или сделал что-то не так. — Твоя скромная персона может и достойна такой чести, но из-за Веры я не уйду, — спрыгиваю со стола, снизу вверх смеряя его взглядом. — Пожалуй, я задержусь в этом заведении. Надеюсь, мое присутствие не омрачит вам настроение.       Не оборачиваясь, выхожу из кабинета, ощущая внутри себя некий прилив сил. Эта битва была жестче, чем я ожидала. Вернее, я вообще не ожидала ничего подобного. Я вовремя взяла себя в руки. Очень своевременно та Кристина, что яростным борцом вгрызается в свою правду, дала о себе знать. После потери ребенка я не человек, я волчица, которая выживает в мире, где места для нее нет. Но я заплатила слишком высокую цену, чтобы снова быть сломленной. Мой ребенок расплатился за меня. За мою свободу. Я должна дорожить ею. Дорожить, как и жизнью любимого человека. Ведь на самом деле не так уж и важно, с кем он теперь. Он мой. Навсегда. Об этом его глаза говорят. Не каждый день, не постоянно. Только в такой момент, который один на миллион, как на грани ножа острого. Как будто один тонет, а другой яростно кидается его спасать, а когда тоже тонуть начинает, то сам же топит. Это даже не страсть, нет… Одержимость?       Я не счастлива от того, что заметила это. Просто будто изнутри согреваться начала. Он ненавидит меня, хочет мстить за измену, которую себе придумал, за ребенка, которого я потеряла, но как это произошло, он знать не должен. Но его душа болит за меня, его сердце всегда рядом, хоть так недосягаемо. И это радует. Невольно мне приятно и так тепло стало. Мы вдвоем льдом окутаны, но внутри нас пламя. Он чувствует, что что-то не то, так не должно быть. И хоть правды знать не должен, я рада, что он хотя бы это чувствует. Столько часов, дней, проведенных за дверью его аудитории в неведенье… В осознании того, что он только ненавидит. Это было так больно… До одури, до звона в ушах. Невыносимо просто. Настолько непередаваемо, что хотела просто все бросить и уйти. Но теперь нет. Он рядом. Он мой. Пусть так, на уровне наших чувств, так надежно закопанных, но мы есть друг для друга.

***

      На озере в это время года почти никто не гуляет. Люблю этот парк из-за озера и уток. А еще здесь деревья красивые. Даже без листьев. Такие высокие, с раскидистыми ветками. Сейчас стволы кажутся совсем серыми от небольшого тумана, поднимающегося с поверхности воды. И тихо здесь почти всегда, потому что старикам далеко добираться, у воды мамам с детьми холодно, а больше здесь смотреть не на что, кроме как на озеро и уток. Тихо и уютно, немного прохладно и сыро, но воздух такой, что дышишь и надышаться не можешь. И тишиной не могу надышаться.       Облокотилась на перила, бродя взглядом по глади воды, вдыхая полной грудью холодный чистый воздух. И вот он, мой рай. В тишине, вдали от суеты, проблем, наедине с собой и… утками. Умиротворение и покой. Нечасто эти вещи меня окружают.       Постояв так еще с минуту, я лезу в карман куртки, доставая пачку сигарет и извлекая из нее одну. Прикуриваю, выдыхая в сизый от тумана воздух струйку дыма. Путавшиеся до того мысли медленно улетают вместе с выпускаемым дымом, оставляя после себя шлейф неизвестности. Но так легче. Не думать ни о чем не такая уж плохая идея. — Я думал, ты не куришь, — чья-то рука забирает сигарету из моей. — И не ходишь по таким Богом забытым местам.       Обернувшись через плечо, я вздрогнула, но тут же взяла себя в руки, возвращаясь взглядом к уткам и ровной глади воды перед собой. Меньше всего я ожидала встретить его здесь. Кажется, я никогда не привыкну к тому, что для кого-то найти меня ничего не стоит. Где бы ни была, чем бы ни занималась. — Что ты здесь делаешь, Макс? — выдыхаю я, не поворачиваясь к нему лицом, но ощущая кожей, что он за моими плечами. — Да вот, на уток решил посмотреть, — он затягивается моей сигаретой, выдыхая густой дым мне в затылок, отчего глаза слезиться начинают, и хочется отвернуться. — Что насчет твоих вредных привычек? — Это первая сигарета за последние несколько лет, — отвечаю я, глупо надеясь, что это единственный вопрос, который привел его сюда, за мной. — Так что ты хочешь? — Я, между прочим, немного обижен тем, что ты считаешь любое мое появление проявлением какого-то нездорового к тебе интереса, — ухмыльнулся он, докуривая сигарету, прижимаясь почти вплотную к моей спине.       Наверное, со стороны мы походили на двух влюбленных, наблюдающих за утками и мирно беседовавших. Наяву же я готова была утопить его в этом болоте, лишь бы он больше ко мне не прикасался. Этими же руками, в пальцах которых он сжимает окурок, так же вершит судьбы людей. Просто так. Легко. Раз и все. И пепел. Прах. — А… — вопрос застревает в горле, но я перевожу дыхание и продолжаю. — А кто был, тот человек? — Который? — он не понимает меня или делает вид, что не понимает. — Которого ты душил тогда, а Магрицкий сделал дырку в его голове, — поясняю я, почти не моргая глядя на птиц, но спиной чувствуя, что Макс напрягся. Не ожидал этого вопроса, не хотел этого возвращения к истокам. К истокам моей боли. — Тебе какая разница? — выдыхает он, бросая окурок в озеро, но не отстраняясь от меня. — Должник один. — Я до сих пор плачу за его смерть, должна же я знать кто он, — мой тон ровный, взгляд по-прежнему занятый утками, и кажется, поднятая мной тема напрягает Макса. — Должник? Он тоже задолжал вам территорию? Деньги? Наверняка у этого должника были близкие, друзья, дети… — Ни черта у него не было. Только гребаные долги, — Макс резко пресекает мои вопросы, тут же протягивая руку и вкладывая в мою ладонь какую-то бумажку. — Что это? — Приглашение, — голос Макса вновь становится беззаботным, в то время как все мои мысли стремительно переносятся от уток в тот ад, из которого я старалась сбежать. — Макс, я… — оборачиваюсь к нему, собираясь вернуть ему эту карточку, что бы в ней не было. — Тише, это не принудиловка. Просто бал. Просто вечеринка. — С какой стати мне участвовать в этом? Я вышла из игры! — Ну, хотя бы потому, что твой любимый учитель уже получил приглашение, — он хитро улыбается, немного прищурившись, отчего черты его лица принимают схожесть с мартовским похотливым котом. — И его подружка тоже. Я почему-то сомневаюсь, что его модной пассии не захочется блеснуть собой на публике. — Что с того? Мне неважно куда и с кем он ходит, — вру я Максу, заодно и себя пытаясь убедить в этом. — Да… Да и как он может согласиться пойти к тебе на вечеринку после всего того дерьма? — Он не знает, кто организатор. Он как всегда ничего не знает, — Макс злорадно рассмеялся, понимая, что задел меня за живое и наблюдая, как я непроизвольно опустила взгляд. — Я арендовал красивое место. Там будет много ваших институтских детишек, поэтому скучно не будет. — Зачем это все? — я искренне не понимаю намерений, но нутром чувствую, что ничего хорошего ждать не придется. — Магрицкий… — Магрицкий здесь не причем. Он вообще не в городе. Идея чисто моя и могу ручаться, что кровопролитий там не будет. — Тогда зачем?.. — Считай моим экспериментом. Советую там быть, иначе мало ли что… Могу не выдержать и рассказать твоему ненаглядному несколько правдивых вещей, и тогда грядет война с потерей гражданских. — Что? — глаза мои округляются от недоумения, возмущения и гнева. — Макс, ты хочешь сказать, что теперь будешь шантажировать меня тем, что я молчу о твоих же преступлениях? Ты из ума выжил? — Нет, теперь я буду хранить твои тайны точно так же, как хранишь их ты. Но ради этого я прошу и мне пойти на уступки. — Ты безумен! Хорошо, скажи Левину, что вы с Магрицким сделали с моей жизнью! Скажи ему, скажи! Я устала быть твоей марионеткой! — Скажу, но тогда, боюсь, жить счастливо и долго он не будет, — ухмылка не сходит с лица Макса, отчего хочется расцарапать его физиономию. — Мы же все зависим друг от друга. Не правда ли, Кристи?       Он отворачивается от меня, собираясь уходить: — Вечеринка, кстати, тематическая, в стиле восемнадцатого века, — кидает из-за плеча напоследок. — Подыщи себе симпатичное платьишко.       Ошарашенная, будто кипятком облили, я смотрела ему в спину, когда тот скрывался за поредевшими кустами, неспешно уходя по промерзшей тротуарной плитке. Уверенный во всем, натянутый как струна и не способный ни на какие эмоции, кроме сарказма. Если бы взглядом можно было бы прожечь дыру в другом человеке, прямо там, где сердце, я бы обязательно это сделала. Я не должна вестись. Он блефует. Он будет молчать. Дане ничего не угрожает.       Поднявшийся ветер спугнул уток с пруда, взъерошил волосы, врываясь в голову, понемногу приводя меня в чувства. Я не сразу реагирую на телефонный звонок. — Да, Саш, привет, — наверное мой голос прозвучал немного напугано, но сейчас все мысли путались, я не могла справиться с эмоциями. — У тебя все нормально, Крис? Голос как будто стометровку на скорость пробежала. — Да… Все хорошо. Просто ветер, а я на улице. — Слушай, мне тут приглашение пришло на тематическую вечеринку…       Саша… Дальше я уже не слушала, поморщившись, будто лимон целиком съела. Сашка еще минут десять расхваливала загородную резиденцию, указанную в приглашении и которую она уже успела загуглить. — Ты знаешь, в такие места раз в жизни попадают, — верещала она в трубку. — Странно, что по приглашению бесплатно… Но может это какая-то рекламная акция? Мне все равно, я туда хочу! Правда придется подзаморочиться с нарядом. Пойдем со мной? Тут написано, что можно с собой еще одного гостя пригласить. — Саш, я тоже получила приглашение…