Внеплановая практика

      Вглядываясь в толпу, собравшуюся у дверей, затем неспешно рассеивающуюся по периметру клуба, я ищу глазами одного единственного человека, появление которого необходимо мне как воздух. Нервно облизываю губы, иногда прикусывая до боли, боясь моргнуть лишний раз и пропустить важного мне гостя. Чувствую, как начинают болеть костяшки пальцев от того, что я буквально вросла руками в твердое дерево перил второго этажа. Но было все равно. Все было неважным, заботил лишь тускло освещенный дверной проем, через который ежесекундно входили посетители клуба, тут же теряясь в толпе на танцполе, у барной стойки, среди многочисленных столиков или же возле сцены. Он не придет. С чего ему быть здесь? Только потому, что я попросила? Глупости, он не придет. Для него это обычный вечер, который, возможно, он не планировал провести в этом шуме. Для меня же — важная ставка на жизнь. На свою жизнь за счет его жизни. Гадко, лицемерно, подло, но другого выхода нет. Или же я его просто не вижу, не хочу искать, устала, поплыла по течению, опустив руки, перехватив последний глоток воздуха перед тем, как пойти на дно. Главное спасти жизнь. Его жизнь. Остальное неважно вообще. Пусть Макс подавится этой богадельней, пусть Магрицкий захлебнется в своих грязных деньгах, главное, что они оставят нас в покое. По крайней мере, Левин им больше не будет нужен, а я… А я сделаю все для того, чтобы они о нем забыли. Макс обещал мне свободу, но вряд ли вкладывал много смысла в это понятие. Для него собственное слово — пустой звук, для меня — надежда, которая зажглась отчаянно ярко, внушая веру. И пока теплится еще эта призрачная вера — есть смысл играть дальше.       Светящийся неоновым светом зал — маленький остров, собравший в своих стенах смех, улыбки, безмятежное веселье и львиную долю предательства, ненависти, скорби. Никому из тех, кто веселился там, внизу, невдомек, что совсем рядом, через преграду из стен, этажей происходят чудовищные вещи. Для кого-то этот клуб стал чистилищем, конечной точкой, могильником, где бесчинствовали стервятники, сошедшие с ума от бесконечной жажды собственного превосходства. А я застыла где-то здесь между этажами, навсегда отрезая этой ночью все, что было «до». Прошлое стелилось сизой пеленой тумана, рассеиваясь в плотном сигаретном дыме, иногда возвращая меня в другую жизнь, туда, где все было по-другому; затем меркло не оставляя следа, надежды на то, что дальше ждет хоть что-то светлое. Хотя я верила. Верила и вглядывалась вниз, в толпу, как будто от того, что я увижу в ней, зависит намного больше, чем собственная жизнь.       Не придет. Уже второй час ночи, и я, что зря, до неприятного жжения в глазах от ярких вспышек света ищу его глазами. Может, так лучше. Лучше, чтобы он не приезжал, чтобы мои планы и намерения Макса пошли прахом. Безнадежность плотным кольцом окутывала меня, сдавливая горло, перекрывая воздух. Все идет не так. Все давно летит к чертям, только я не хотела признавать этого. А сейчас вдруг под грохот музыки и чужое веселье, поняла, что меня уже нет. Не существует больше той, что всегда имела свою точку зрения, мнение, пусть не всегда правильное, но свое. Теперь нет сил бороться, сопротивляться, искать выход там, где уже давно его нет. Вполне отчетливо вырисовывались границы замкнутого круга вокруг, одинакового отрезающего меня как от прошлого, так и от будущего. Не придет. Не должен. Наверное, не нужно…       Выдохнув застрявший в легких воздух, переведя дыхание и, наконец, переместив свой взгляд на сцену, где как раз в это время начиналось фаер-шоу, я пыталась расстаться с нервным напряжением. Стараясь заинтересоваться фееричным представлением и ловкостью выступающих, я все же время от времени бросала взгляд на парадные двери клуба. Мое внимание привлекла ссора какой-то парочки на танцполе, и я почти увлеклась развернувшейся внизу драмой, вскользь посмотрев в сторону охранников, привычно дежуривших у дверей, и тут же отвернувшись. Внезапно вдоль позвоночника пробежал холодок, импульсивно отразившись в мозге электрическим разрядом. Я обернулась вновь, разомкнув губы, глухо выдохнув воздух и едва не оседая на пол, чувствуя, как слабеет тело. — Он здесь, — слышу у самого уха проникновенный шепот, от которого холодеет кровь в венах. — Ты обещал не вмешиваться, — тихо отвечаю Максу, впившись взглядом в фигуру Левина у входа.       Рубашка какого-то грязно-розового холодного оттенка, расстегнутая на несколько пуговиц на груди, закатанные до локтей рукава, темные джинсы, немного растрепанные волосы, взгляд с искоркой, беззаботный — он идеален. Нет, правда, я не видела в нем недостатков. Каждый жест, улыбка, взгляд, брошенный из-под темных ресниц — все это лишало сил, зомбировало меня, угнетало. И я горю уже в своем огне, сжигаемая его присутствием, только лишь осознавая, что мы оказались в одних и тех же стенах, под одним потолком, в жалкой частичке мира. Вокруг полно людей, но я не вижу никого, кроме него, ощущая каждой клеточкой кожи его присутствие. — Я не буду мешать, — Макс совсем близко, стоит сзади вплотную ко мне, опаляя дыханием кожу, — Но и ты пообещай мне кое-что, — с болью хватает меня за локоть, прижимая к себе еще ближе. — Сегодня мы сдвинемся с мертвой точки, так ведь?       А я уже не дышала. Слушала его, но не понимала ни слова. Все мои мысли, слух, зрение — вся я была этажом ниже. Там, где Даня встретил знакомых, общаясь у входа безмятежно и расслабленно, улыбаясь открыто, так, что хотелось впитать в себя эту улыбку, запомнить, выучить, проникнуться и навсегда сохранить в себе. — Я поняла, мы же уже говорили об этом, — тщательно подбирая слова, отвечаю я твердо и ровно, вырывая свою руку из цепких пальцев, всеми фибрами души ненавидя того, кто за плечами. — Не мешай, ладно?! Не трогай меня, не вмешивайся!       Он отступает, услышав мои слова, или же от взгляда, брошенного через плечо и не предвещавшего ничего хорошего в том случае, если сейчас хоть одна живая душа встанет между мной и учителем. Не мешай. Иначе сорвусь и кошкой брошусь в глаза, царапая лицо и перегрызая глотку. Не трогай. Не порть все. Не вставай между мной и ним, не загораживай, не мешай его видеть, иначе последствия примут масштабы катастрофы.       Макс чувствует. Он хорошо предвидит опасность, будто наделен инстинктом животного. Не произнеся и слова в ответ, он уходит, растворяясь в темном коридоре за моей спиной, подарив мне временную свободу, с которой, казалось, я просто не справлюсь. А я тону в глазах другого, который не видит меня, не знает, как пристально я за ним наблюдаю, но верю, что он также как и я — чувствует кожей.       Спускаюсь со ступеней второго этажа, рассеиваясь в толпе, сливаясь с тем весельем, что окружает со всех сторон. И, кажется, я неделима: вся я — часть этого мира, ликующего, танцующего на костях, бессмертного и такого корыстного, что выбиться из его плена — смерти подобно. Пробиваясь через толпу, я спешу к выходу, затем, поспешно осмотревшись, к барной стойке. Останавливаюсь ровно в паре шагов от своей цели. Почти не дышу, боясь напугать… Испугаться… Все мое тело нервно подрагивает от опасной близости, от запретной зоны, в которую вошла я, подчинившись чужому приказу. А быть может, хотела… Давно уже сгорала на запретном огне, что распространился вокруг меня, отрезая от прошлого, лишая будущего и перекрывая воздух. Горю давно. Теперь лишь пепел ласкает взглядом, окутывает теплом того, к кому душа рвалась, разрывая тело в клочья. Нарисовав на лице улыбку — такую же, как ту из сна на лице безмолвной куклы, я шагнула ближе, останавливаясь за его плечами, вдыхая полной грудью запах парфюма, забирающего меня в свой плен всю, без остатка. — Угадай, кто? — закрываю ладонями его глаза, стараясь унять дрожь в пальцах, а сердце заставить стучаться тише.       Он и не собирается угадывать, улыбаясь, перехватывая мои руки своими, отводя их и оборачиваясь, тут же касаясь губами моей щеки. Он знал, что это я. Он не сомневался. — Ты не дал мне сделать сюрприз, — показано обиженно фырчу я, не спеша отпускать руки, все еще удерживающие мои ладони. — У нас сегодня шумно, да? — У вас всегда шумно, Ярославцева, — усмехается Даня, привлекая меня к бару ближе. — Предлагаю выпить за почти неожиданную встречу.       Неожиданная? Да она вполне ожидаемая, планируемая, изученная от «А» и до «Я», только ему лучше не знать, не вникать в детали, иначе нам обоим не поздоровится. — Ром-кола вполне впишется в мой вечер, — улыбаюсь я, касаясь руки Дани, находя его ладонь и сплетая наши пальцы. — Не спешишь? — Ночью? — спрашивает он в ответ, привычно улыбнувшись и заказав две ром-колы. — Нет, Ярославцева, этой ночью я в полном твоем распоряжении.       Пересекаюсь с ним взглядом: играет. Заводит, как котенка, вовлекая в давно позабытые игры, но заинтересовывая с новой силой, интересом, желанием… И я уже готова играть, проиграть, поддаться, если бы не вполне реальные мои цели, которые мешали жить, прессуя изнутри. Играю, ввязываясь в суть игры, изучая правила на ходу, боясь проиграть, но не имея возможности остановиться. Терпкая ром-кола горечью растекается по телу, отравляя кровь, сглаживая неровные острые грани, отчего интерес к игре лишь увеличивался. — Рада тебе, — произношу в полтона, так, чтобы слышал только он. — Уже не думала, что ты придешь. — Я не мог не прийти, — шепчет он в ответ, отчего мне кажется, что посторонние звуки вокруг становятся в разы тише. — Красивое шоу!       Красивое шоу, прекрасное представление! А я коварный арлекин, завлекающий зрителя, пленяющий его, пользующийся ситуацией для реализации собственных планов. Пламя огня то и дело вспыхивало на сцене, отчего я даже вздрагивала, будучи напряжена как электрический провод. В эти секунды, когда по телу пробегала дрожь, Даня привлекал меня ближе к себе, ободряюще сжимая за руку или обнимая за талию, будто чувствовал меня, понимал без слов, перенимал мои эмоции на ходу. И я боялась лишний раз взглянуть ему в глаза, чтобы не узнал, не понял, не прочел по взгляду, что я волнуюсь не только за то, чтобы шоу прошло нормально.

***

      Мы мало говорили. В основном на отвлеченные от нас самих темы: об учебе, о погоде, о таких вот вечерах здесь, в «Dream». Отчасти мысленно я радовалась тому, что здесь слишком шумно для длинных разговоров «по душам», которых я избегала с тех самых пор, как Левин появился в моем институте. А еще радовало то, что впервые за долгое время… за несколько лет мы разговаривали с улыбкой, без взаимных придирок друг к другу, упреков, без какого-либо желания доказать, что один из нас поступил подло по отношению к другому.       И я уже открыто смеялась, смелее никла к учителю, наслаждаясь этой близостью, которой всячески хотела избежать, но судьба сыграла со мной иначе. Ночь увлекала меня все дальше, а страх перед тем, что может за ней последовать, постепенно растворялся в клубках дыма кальяна. Впервые за долгое время я чувствовала, как в моих глазах разжигается блеск, но на этот раз не от подступивших слез, а от счастья. Короткого, смешанного с болью и отчаяньем, но яркого запоминающегося счастья.       Счастье длилось не долго. Ровно до того момента, как я увидела недалеко от нас Сашу, сжимающую в подрагивающих пальцах пустой бокал. — Саш… — произнесла я, медленно стирая счастливую улыбку с лица. — Привет, не знала, что ты будешь здесь…       Даня поздоровался со своей ученицей легким кивком головы, но она не ответила ни одному из нас, подскочив с высокого стула и рванув в сторону туалета. — Я, пожалуй, поговорю с ней, — нервно перебирая прядь волос, выбившуюся из прически, я невидящим взглядом мельком взглянула на Левина, тут же отвернувшись и поспешив за подругой. — Подожди меня здесь.       Я не услышала ответа. Возможно, его просто не было. Наверняка Левин не понял, что произошло только что на его глазах. А я понимала. Я прекрасно осознавала то, что сейчас теряю лучшую подругу. В который раз уже? Сколько еще друзей я потеряю, прежде чем найду себя в этой жизни?!       Нахожу Сашу у раковины: прижав ладони ко лбу и спрятавшись в локонах волос, она вряд ли была настроена выслушивать меня. Кроме того, что я скажу ей? Что знаю о ее увлечении учителем, но без особого зазрения совести разрушу все ее ожидания, мечты? — Саш, я… — Заткнись! — вопреки тому, что я была готова услышать траурную тишину в ответ, Саша заговорила резко, больно царапая и без того измученную душу. — Вот значит, что для тебя дружба, да? Знала, что он мне нравится, и решила показать, где мое место?! — Саш, ты не знаешь всего… Я никогда не думала вредить тебе. Так получается… — Так получается, что моя подруга — лживая сука! — Саша резко разворачивается ко мне, показывая дорожки слез на щеках, оставляющие на лице темные мазки от испорченного макияжа. — Вот что значит, оказывается, вся твоя антипатия к нему — ты хотела его для себя! Ты постоянно наговаривала на него, чтобы я даже не думала перейти тебе дорогу!       Глупая гипотеза, но для Саши будет лучше не знать всей правды. Да и как я могу объяснить ей, что все было иначе, не раскрывая всех карт? Не буду же я уверять ее в том, что сейчас этажом выше сидит в своем кресле шакал, ожидающий новостей о том, что мне удалось завладеть вниманием Левина? Хотелось оправдаться, обнять подругу, прижать к себе и уверить в том, что не было никакого предательства. Я бы никогда не поступила с ней так. Хотелось, но вместо этого я молчала, закусывая губы едва ли не до крови, чтобы не сказать ей всего того, что было моей тайной на протяжении уже нескольких месяцев. — Ну же, Кристина! — Саша сжимала руки в кулаки, срываясь на крик. — Скажи мне, что он тебе не нужен! Заверь меня в том, что все увиденное — простое совпадение! Скажи, что ты не хочешь его! Скажи, что тебе не все равно на меня! Не все равно на то, что я рассказывала тебе, как лучшей подруге!       Она кричала, разрушаемая собственной болью, а я едва слышала ее, прижавшись к дверям кабинки туалета, сомкнув веки плотно, ощущая в себе разрастающуюся дыру, вакуум, который постепенно, но очень быстро пожирал меня изнутри, кромсая в щепки остатки души, разума, сердца. Лишь звонкая пощечина немного привела меня в чувства. С яростью и ненавистью в глазах Саша ударила меня по лицу, так и не дождавшись каких бы то ни было объяснений. Опустив голову, я смиренно промолчала в ответ и на этот спонтанный отчаянный жест. Кажется, вмиг пожалев о содеянном, Саша пыталась перехватить мой взгляд своим скорбным и затравленным. Но не найдя отклика в моих глазах, выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью.       Только после ее ухода я смогла глубоко вдохнуть воздух, разомкнув губы и позволив собравшимся в уголках глаз слезам скатиться по щекам. Не могу больше. Это выше моих сил. Это предел. Ненавижу. Убью.

***

      Я не видела никого вокруг себя, пока пробиралась через толпу к тому месту, где меня должен был ждать Даня. Фаерщик выпустил пламя огня как раз в тот момент, когда я проходила мимо сцены. В этот момент мне показалось, что такой же огонь рвется и из меня, грозясь испепелить любого, кто сейчас помешает мне. — Прости, тебе лучше уехать, — встретившись с Даней лицом к лицу, выпалила я вполне уверенно и твердо. — Что не так? — спросил показано равнодушно, но я чувствовала, что он заинтересовался, напрягся от того, как я сейчас выглядела: растрепанная, с горящим взглядом, с ненавистью в голосе, обреченная. — Все не так! Все идет не так! Уходи. Пожалуйста, уходи, ладно?       Не дожидаясь ответа, я вновь исчезаю в толпе, пробираясь к лестнице, ведущей на второй этаж. Едва нащупав ступени, я бегом устремляюсь наверх, оттолкнув охранника, не вовремя перегородившего мне путь. В коридоре избавляюсь от туфлей, которые изрядно замедляли мой порыв добраться до кабинета Макса как можно быстрее. Одну из туфель я сжимаю в руке и тут же отправляю ее в сторону головы Макса, едва только наотмашь распахнув дверь его кабинета. Макс оказался проворнее, вовремя увернувшись и удивленно взглянув на меня. Не давая ему возможности даже рта раскрыть, я хватаю с полки какую-то вазу, тут же отправляя ее вслед за туфлей. На этот раз Макс подскакивает с места, в два шага оказавшись рядом со мной, перехватывая мои руки за запястья как раз в тот момент, когда я потянулась еще за чем-нибудь тяжелым и звонким. — Какого черта?! — рычит он мне в ухо, сжимая меня руками как цепями, прижимая к своей груди спиной. — Ты что, взбесилась?! — Сука, отпусти меня! — брыкаюсь в его руках, отчаянно рьяно пытаясь ногами ударить ему между ног, чтобы обрести желанную свободу и тут же раскроить его череп тем, что под руки попадется. — Сволочь! Тварь! — Да успокойся ты! — он перехватывает меня руками удобнее, причиняя существенную боль, но даже она сейчас едва ли ощутима для меня. — Успокойся, слышишь?!       Наша неравная борьба продолжается еще минуты три, пока я, потеряв всякие силы, безвольно повисаю на его руках. Обессиленно и обреченно взвыв от боли, что душила меня внутри, я стукнула кулаком в его грудь, прежде чем зарыдать без слез, без эмоций. На излом. Продолжая прижимать меня к себе, Макс опускается со мной на пол, облокотившись спиной на стену. Он молча слушает мои приглушенные всхлипы, которые самопроизвольно рвались из меня. — Что произошло? — спрашивает он, когда я окончательно затихаю у него на руках. — Что там случилось? Он ушел? Отказался от тебя? Что он сделал?! — Ты лишаешь меня жизни! — хочется кричать снова, но я уже не могу: голос осип, слова срываются с губ вместе с хрипом. — Ты рушишь все вокруг меня, понимаешь?! Я ненавижу…       Я задыхаюсь, откашливаясь и снова затихая, не в силах больше произнести и слова. Тяжело выдохнув, Макс полез в карман джинсов, извлекая из него сигареты и зажигалку. Он прикурил, глубоко затянувшись, бесцельно разглядывая потолок над нами. — Что мне сделать? — спрашивает он, казалось, обращаясь к самому себе. — Хочешь, куплю тебе билет на самолет куда-нибудь далеко-далеко… Сбежать хочешь? Беги. Я сам сбегу, потому что Магрицкий голову с меня снимет. Хотя он все равно нас найдет, где бы ни прятались. Он не прощает. Хочешь прекратить? Прекратим, и тогда первый кто будет в его черном списке — это твой учитель, а потом ты и я, как самые никчемные и неугодные ему. Хочешь жить хорошо и счастливо? Можешь бежать, но только это счастье будет недолгим. — Я не могу так больше… Я друзей теряю… Я себя теряю, понимаешь?! — Забудь о себе на время, — поражаясь его заявлению, я поднимаю голову, вглядываясь в глаза и понимая, что он на самом деле говорит со мной честно и откровенно сейчас. — На время забудь о чувствах своих девчачьих! Ты делаешь только хуже. Мучаешься, других мучаешь, а ты расставь приоритеты. Посчитай, сколько жизней ты тогда спасешь. Выбор за тобой: сломалась — беги, но тогда я за последствия не отвечаю. А нет, так сделай все, чтобы мы все вылезли из этого болота, ок?! Не тебе одной плохо, моя сладкая! Я здесь тоже не в меде купаюсь.       Он замолкает, а я слушаю тишину, сжавшись в комок на его груди, больше не прислушиваясь к себе, не пытаясь заткнуть дыры внутри себя. Я шла сюда с одной единственной целью: уничтожить свою боль, а вместо того, нашла здесь еще одну зияющую рану.       Уже забрезжил рассвет в окне, когда Макс затушил о плитку пола очередную сигарету, а я, наконец, поднялась на подгибающиеся ослабевшие ноги. Не произнеся и звука, я вышла в коридор, подобрав свою туфлю у дверей, затем найдя вторую где-то у лестницы. Всеобщее веселье на танцполе уже подходило к концу, и гостей оставалось не так много. Машинально я искала глазами Левина, но не сомневалась в том, что он уехал. Он наверняка ничего не понял, списав все на мой переменчивый вздорный характер. Что ж, так будет лучше. Хватит разборок для этой ночи. С меня хватит.       Наспех приведя макияж и прическу в относительный порядок, я вышла из туалета, направляясь к выходу, собираясь взять такси и уехать уже из этого чертова места. На улице почти рассвело: проблески солнца уже маячили за крышами домов, небо с одной стороны совсем посветлело, но с другой все еще проглядывался бледный диск луны. — Доброе утро, — услышала я за спиной, тут же резко обернувшись: передо мной всего в нескольких метрах стоял Левин, прислонившись спиной к темному внедорожнику и засунув руки в карманы джинсов. — Я прождал здесь несколько часов, почему-то решив, что не должен уезжать…