Второе Поколение

До места Камю дошел первым. Они с Шакой договорились встретиться здесь, на одной из скамеек центральной аллеи, в два часа пополудни, а затем разошлись – каждый делать свое. Камю управился первым, и теперь сидел на той самой скамейке, переплетя пальцы и размышляя. Собственно, в последнее время он только и делал, что размышлял. Они с Шакой в два разума пытались собрать все воедино – а это "все" разрушалось, ломалось, стоило им подойти к разгадке. Все время открывалось что-то новое, что сбивало уже почти выстроенную схему… Камю надеялся, что в архиве Шака раздобудет хоть что-нибудь, что помогло бы наконец разобраться – и боялся тех новостей, что он мог принести. Над головой повисло тяжелое, свинцово-серое небо. Камю вздохнул. Это небо как нельзя лучше подходило сейчас его настроению. С Шаки мысли уже привычно перепрыгнули на мальчиков. Что они делают в "Атлантиде", втроем? Начали ли уже тренировать Исаака? Скучают ли они по отцам? И думают ли о том – Камю резко выдохнул и попытался выкинуть из головы эту мысль, но не смог – что отцы могут не вернуться? Мимо скамейки, обнимая за плечи фигуристую девушку и беззаботно смеясь, прошел парень его лет. Камю опустил взгляд на переплетенные пальцы. "Мне двадцать девять лет, и я уже успел жениться, стать вдовцом, заиметь двоих детей, поработать наемником и ввязаться в историю, из которой вряд ли выберусь целым. По-моему, судьба как-то не так поняла выражение "насыщенная жизнь" в моем случае". – Камю? Он обернулся. Шака стоял за спинкой скамейки, и выражение лица у него было какое-то странное: то ли хмурое, то ли злое. – Где инфа? – Камю выразительно покосился на его пустые руки. – В голове, – в тон ему ответил Шака. – Электронный архив не так полон, как я надеялся, но кое-что я нарыл. Говорить, или уйдем куда-нибудь? – Говори. Шака огляделся. Задумчиво проводил взглядом компанию студентов с пивом, подозрительно осмотрел молодую семью. Наконец, видимо, решив, что они в относительной безопасности, заговорил: – Об Икки и Шуне очень мало сведений, на самом деле. Они действительно братья, по крайней мере, так указано в данных детдома. Попали туда вместе, когда Икки было два с лишним года, а Шуну – два месяца. Судя по отчету о состоянии детей, когда их нашли, они уже несколько дней находились одни. В комнате нашли документы детей, но взрослых, указанных там в качестве родителей, обнаружить не удалось. В детдоме братьев подлечили, после чего их забрал Шион. Последние записи в архиве – о том, как я усыновил Икки, а Сага – Шуна. Все. – Родители неизвестны... – протянул Камю, думая о том, что это может значить. – Именно так. Шака немного помолчал, словно раздумывая над следующими словами. – Но зато я нашел данные о родителях Хеги. Интересно? Камю кивнул, не успев подумать, чем для него может обернуться такое знание. – Его мать – иммигрантка из России, ее звали Наташа. Отец неизвестен. Она жила в довольно бедном районе, работала швеей. Потом родила ребенка, а еще через полгода погибла – утонула. – Утонула? – удивился Камю. – Да, там довольно странная история... Она возвращалась домой на корабле, и корабль затонул. Это происшествие освещали в прессе. Большинство пассажиров успели спастись на шлюпках, а Наташа – нет. Почему она не взяла сына с собой, а попросила соседку присматривать за ним – неизвестно. Но так или иначе после смерти матери Хега оказался в приюте, а оттуда его забрал Шион. А потом усыновил ты. Шака замолчал. Камю тоже не ответил. Он никак не мог понять, какие чувства всколыхнула в нем эта история. Интерес? Сожаление? Страх? Он не знал. Но был уверен – он еще долго будет обдумывать эти слова Шаки, размышляя о том, что могло бы быть с Хегой, если бы его мать не умерла. – Можно задать тебе личный вопрос? – спросил Шака. Камю дернул плечом. – Давай. – Почему ты выбрал Хегу? Их было пятеро. Почему ты взял именно его? Я знаю, ты ответишь: "Потому, что у него ледяная сила". Но это неправда, Камю, мы оба знаем. Если бы он был усыновлен мной, да хоть Сагой – ты все равно мог бы его учить, для этого не обязательно было его усыновлять. Так почему? Камю глубоко вздохнул, посмотрел в темнеющее небо. Трудно было описать то, что владело им в то далекое время, но он постарался ответить честно: – Ну... Шион попросил меня за ними присмотреть, потому что у меня единственного уже был ребенок. Они были совсем маленькие – Шуну полгода, Икки два с половиной, остальные между ними – но у них уже был у каждого свой характер. И я понял, что с Хегой мне легче всего, что я понимаю его и могу найти с ним общий язык. Это во-первых. А во-вторых – он похож на Исаака, такой же светловолосый и голубоглазый, так что мне легко выдавать его за своего родного сына, избегая дурацких вопросов. Шака кивнул, как будто ждал такого ответа. – Тогда почему не Шун? Он рыжий, с ним тебе было бы еще проще. – Я... не знаю, – растерялся Камю: вопрос застал его врасплох. – Честно говоря, я о нем в таком ключе как-то даже не думал... Шака обошел скамейку, сел рядом с ним и потер лоб. Камю обратил внимание, что Шака так и не забинтовал царапины на руках, а ведь наверняка они ощутимо болели. – Шион хотел, чтобы я его взял, – глухо сказал он. – Что? – Шион уговаривал меня взять Шуна, – раздельно, как для тупого, произнес Шака. – Я тогда решил, что это потому, что я из Первого Поколения чуть ли не самый младший, и Шион боялся, что я не справлюсь с Икки. Я отказался, сам не знаю, почему – просто не захотел. Вроде все объяснимо, да? Но сейчас все это предстает в другом свете... – Может, ты просто хочешь видеть этот другой подтекст? – спросил Камю, рассматривая асфальт под ногами. – Может, – Шака пожал плечами. – Но согласись, Шун... заметно отличается от остальных четверых. Помнишь это? На его ладони лежала подвеска на серебряной цепочке: обычно Шака носил ее под одеждой, а сейчас достал, положил на ладонь. Птица, раскинувшая крылья, рубиновые глаза, длинный хвост. И перья, переходящие в языки пламени. – Феникс, – произнес Камю. Конечно, он помнил. Это была очередная идея Шиона. Года полтора назад он собрал мальчиков Второго Поколения, раздал им альбомы и карандаши и дал необычное задание – всматриваться в свою силу и зарисовать то, что они увидят. Камю сама формулировка показалась странной, но он не решился спорить с лидером "Зодиака". Хега, похоже, тоже долго не понимал, чего от него хотят – пару дней ходил хмурый и мрачно косился на чистый альбомный лист. Успевший нахвататься культуры типичной младшей школы Исаак предложил младшему брату изобразить в альбоме письку – за что был наказан, – но Хега даже на него в те дни обращал куда меньше внимания, чем обычно. Наконец, на третий или четвертый день Хега пришел в себя и, воспрянув духом, принялся рисовать. Он выглядел очень вдохновенно, Камю не терпелось увидеть результат трудов сына, и он дождался – в конце недели тот с гордостью продемонстрировал ему кривую, кособокую, неровно раскрашенную, но все же узнаваемую птицу – летящего лебедя. Камю отнес рисунок Шиону, то же сделали и остальные – и еще через месяц Шион принес им эти подвески. Каждому – то, что изобразил его сын. "Они дадут вам возможность управлять их силой в тот момент, когда сами они не смогут с ней справиться". Камю была противна сама мысль о том, чтобы управлять Хегой, и он не сунул подвеску в дальний ящик стола, а продолжал носить лишь потому, что так велел Шион. Да и сроднился он уже с этим лебедем. Иногда казалось, что если именно эту птицу Хега увидел, заглянув в свою силу – может, она и есть воплощение Хеги?.. Шака в тот день получил феникса. Доко – дракона. Айолия – крылатую лошадь, и, покопавшись в памяти, Камю вспомнил, что это Пегас – конь из древнегреческой мифологии... А Сага не получил ничего. Он принес Шиону листок, равномерно закрашенный черным карандашом. Тот долго говорил с самим Сагой и с Шуном, но мальчик твердил только, что увидел "ничего". Вот "ничего" и нарисовал. Поэтому Сага носил цепочку без подвески, а насколько это ничто в силе Шуна обеспокоило Шиона – никто так и не узнал. Камю тогда не испугался вовсе: Шуну едва исполнилось пять, а он прекрасно помнил, какие причудливые фантазии и страхи преследовали его сыновей в этом возрасте. Но сейчас он посмотрел на эту историю по-новому и ощутил, как внутри переворачивается что-то холодное и скользкое. Что-то, чему он не хотел бы давать воли, но что никак не удавалось прогнать. – Ты думаешь... – Теперь я думаю, что Шун – это что-то страшное. Что-то... нечеловеческое. И только когда Шака произнес вслух те слова, которых Камю боялся последние дни, тот понял, насколько ему все-таки страшно. Насколько безнадежно, насколько тоскливо. Они борются против чего-то, сущности чего не знают. Против чего-то, что точно не будет играть по их правилам. Тянутся из болота, хотя вполне возможно, что этому болоту конца-края нет... Шака кашлянул, вырывая его из мрачных раздумий. – Слушай еще. Я нашел сведения об этой девочке, Пандоре, и лучше не вставай. – Сомневаюсь, что меня еще что-то может удивить, – мрачно отозвался Камю. – Поверь мне, может. Как я и предполагал, ее отец ей тоже не родной. Ее настоящая семья – богатые аристократы, так что первые годы Пандора прожила в шикарном особняке. Когда ей было три, ее родители завели еще одного ребенка. Вернее, попытались завести. Как раз в тот день, когда у матери Пандоры были роды – а рожала она дома – все, кто находились в поместье, в одночасье скончались. Родители, слуги, даже домашние животные. Я немного пошаманил и раскопал отчеты судмедэкспертов – судя по ним, причины смерти были разными с одной общей чертой: у каждого конкретного человека не было никаких предпосылок для того, чтобы умереть именно такой смертью, которой он умер. Сердечники умирали от остановки дыхания, астматики – от инфаркта, кто-то – от обезвоживания… На территории диаметром в километр выжил только один человек: Пандора. – У девчонки некро-сила, – вынес вердикт Камю. – Нетипичное проявление, но если допустить, что она ревновала родителей к еще не родившемуся ребенку, то теоретически... – Теоретически слушай дальше. Младенца обнаружить не удалось, хотя мать успела родить его перед смертью. Поверь: полиция там каждый дюйм облазила, но ребенка – ни живого, ни мертвого – не нашла. – А вот это уже странно, – Камю запустил пятерню в волосы. – Честно говоря, никогда о таком не слышал. Даже если там поработали силой, искривляющей пространство, как у Саги – должны были остаться следы. – А следов не было, – Шака кивнул и улыбнулся, как конферансье, представляющий гвоздь номера. – Но даже не это главное в этой истории. Угадаешь с одной даты, когда она произошла? Камю уставился на него – и тут же сообразил. И сразу же понял, что страх, испытываемый им раньше – совсем не пределен. – Девятого сентября? В день, когда родился Шун? Шака кивнул. – Твою мать. Шака снова кивнул, соглашаясь. Камю вскочил со скамейки. – Мы должны сказать! Предупредить!.. – Я уже связался с Мю. Мы договорились о встрече на нейтральной территории. Камю досчитал до десяти, задавив зарождающуюся панику, а затем посмотрел на него. – Это понимать так, что ты наконец-то выбрал сторону? – Это понимать так, что нет больше никаких сторон. Пойдем. Прежде чем покинуть город, нам не мешало бы чего-нибудь поесть. С этим трудно было спорить, и Камю молча двинулся за ним.