If you're going through hell keep going

Когда мы выходим на улицу, оказывается, что уже стемнело. — Долго я была под водой? — только сейчас спрашиваю я. Раньше было как-то не до этого, потому что более важной темой были воспоминания Мастера, которые я увидела. Правда, я не рассказала ребятам и Дитону всё, что узнала. Разум, чувство самосохранения или же рейко этому способствовал я не знаю, но что-то навело меня на мысль умолчать о том, что мой отец, которого я никогда не видела — оборотень. — Пару часов, — отвечает Стайлз. Он застёгивает молнию на худи под самое горло и суёт руки в карманы. — Точнее, пять часов и двадцать четыре минуты. Мы следим за тем, как Скотт и Айзек садятся в машину и уезжают домой. — Ты не обязан оставаться со мной, Стайлз. Тебе сейчас вообще лучше держаться от меня ... подальше. После всего того, что я узнала из воспоминаний Мастера, я действительно начинаю испытывать страх. Рейко — словно бомба замедленного действия. Кто знает, когда именно она сработает. — И куда же ты пойдёшь? Ты даже больше не живёшь в Бэйкон Хиллс. Я пожимаю плечами. Странно, но сейчас единственным местом, куда бы я хотела отправиться, является кладбище, как бы глупо это не звучало даже в моей собственной голове. После того, как я узнала, что у меня есть родной по крови брат, мне захотелось поделиться этим с родной по духу сестрой. — Езжай домой, Стилински, — я перевожу взгляд на Стайлза. — И проведи время со своим отцом. — Может, ты сама хотя бы родителям позвонишь? — Может. — Ладно, — Стайлз бросает взгляд в сторону джипа. — Тогда я поехал? — Ага, — киваю я, всё ещё в большей степени находясь в прострации. Юноша напоследок улыбается мне, а затем идёт к машине. Я стою на месте до тех пор, пока его джип не трогается с места и спустя ещё какое-то время не исчезает за поворотом, а затем иду в противоположном направлении. Я бы позвонила матери, как сказал Стайлз, если бы часами ранее специально не оставила телефон в больнице. Да и, всё же, мне не хотелось выслушивать её ругательства и, скорее всего, даже плач, особенно сейчас, когда на мои плечи буквально из ниоткуда свалилась такая информация. Возможно, я плохая дочь, и, возможно, Кай сейчас говорит моей матери о том, что та допустила явные пробелы в моём воспитании, но мне всё равно. Я оттягиваю рукава водолазки так, чтобы они закрыли ладони. На Бэйкон Хиллс медленно опускается ночь. И, кажется, она пробирается и в мою голову, где мысли не хотят становиться яснее. ** Возможно ли сохранить здравый ум в этом городе? За практически неделю в моей жизни произошло столько событий, сколько не происходило за последние семнадцать лет. Отец? О каком отце вообще может идти речь, если всё, что я о нём знаю, это мамино "Надеюсь, что ты не пошла в него. Хотя, глаза у вас всё-таки одинаковые — такие же красивые". К тому же, как он мог быть оборотнем? Мать рассказывала, что он всё время либо был на работе, либо пропадал без вести на несколько дней. Она говорила, что он уходил в запой ... Но было ли это правдой? И, если он действительно оборотень, то знала ли она? Брат ... Если отец, пропадая, гулял по женщинам, то тогда это можно было бы хоть как-то объяснить. — Интересно, где он сейчас, — я петляю между надгробий по уже заросшей, но для меня навсегда протоптанной дорожке. На фотографии, которая висит на холодной ровной глыбе, обозначающей теперь уже вечное место обитания моей подруги, она запечатлена именно такая, какой я её запомнила в своей голове. Изображение с выпускного альбома средней школы — собранные в хвост волосы, большие, но грустные глаза, лёгкая улыбка. Я точно помню, что в этот день у неё над губой вылезла язва из-за лекарств, которые она тогда принимала и процедур, которые проходила в больнице. А ещё я помню, как после фотосессии всего класса я подошла к фотографу и дала ему двадцать баксов за то, чтобы он подретушировал всё лишнее на хорошеньком лице Эрики Рейес. Я замедляю шаг, когда глазами, несмотря на темноту, цепляюсь за такое знакомое место. Сейчас я ощущаю волнение, словно перед долгожданной встречей со старым другом. Потому что так и есть ... — Привет, подружка, — я улыбаюсь, когда опускаю взгляд на фотографию на надгробном камне. — Как ты тут без меня? Я присаживаюсь на землю напротив могилы, поджимаю ноги под себя, а затем протягиваю руку вперед и провожу ею по холодному камню. — Давно не виделись, да? Ты уж извини, нам пришлось уехать ... Но тебе бы понравился наш новый дом — гостиная сделана в японском стиле, а на заднем дворе стоит беседка. И клумбы с цветами. Много, много клумб ... Столько всего произошло с тех пор, как тебя не стало ... Помнишь Джозефа, который сидел позади нас на английской литературе? Так вот, его отца посадили в тюрьму! Оказалось, что он занимался какими-то финансовыми махинациями на работе ... А ещё я теперь практически такая же, как ты. Команда монстров, дай пять! Я издаю нервный смешок, а затем стукаю кулаком по камню, точно так же, как мы делали при жизни. Я до последнего пытаюсь не плакать, однако слёз сдержать не удаётся, и они предательски катятся по щекам до подбородка, где после слетают вниз, оставляя следы на моих джинсах. — Эрика, прости меня ... Прости ... Боже, как я по тебе скучаю! Это моя вина ... Я закрываю лицо ладонями и громко всхлипываю. Звуки моего плача разносятся по всему кладбищу, отражаясь от могильных надгробий. — Брук? Чужой голос, произносящий моё имя, заставляет меня подскочить на месте. Я разворачиваюсь и вижу Стайлза. Он присаживается передо мной на колени. — Стилински, — я шмыгаю носом, а затем быстро тру глаза, прогоняя слёзы. — Что ... ты здесь делаешь? — Я хотел оставить тебя одну посреди ночи без телефона, но честно не смог, — мягко улыбается парень, — Тем более, после всего того, что произошло сегодня ... И вчера. И в последние пару дней тоже. — А на кладбище-то ты как оказался? — Я подумал о том, что если бы я был на твоём месте, то захотел бы поговорить об этом со Скоттом ... Я отворачиваюсь обратно от парня, потому что всё ещё не могу остановить слёзы. — Мне не нужна твоя помощь, Стайлз, — произношу я, пытаясь не срываться на каждом слове. Но у меня не выходит. Я прикусываю губу, и тут же ощущаю металлический привкус крови во рту. Чья-то рука ложится мне на спину, слегка поглаживая её. Я хочу дёрнуться, чтобы скинуть руку Стайлза. Я хочу развернуться и оттолкнуть его от себя. Я хочу накричать на него, хочу заставить его пожалеть о том, что он не послушался и последовал за мной. Но вместо этого я разворачиваюсь и буквально кидаюсь на грудь юноши, утыкаясь носом в тёплую ткань его кофты. Стайлз тут же крепко обнимает меня, прижимая к себе. — Это моя вина ... Моя вина ... Это моя вина, — словно в лихорадке повторяю я. — Шшш, — Стайлз всё ещё обнимает меня одной рукой, тогда как второй начинает гладить мои волосы. Мои лёгкие снова пронзает боль, потому что не хватает воздуха. У меня нет сил вдохнуть полной грудью из-за слёз, которые застряли в горле. — Всё хорошо, всё будет хорошо ... Ложь во благо — самый губительный вид вранья. Потому что ничего и никогда не будет хорошо. Такова жизнь. Особенно в этом городе.