Голубой цветок Вира

Вир голышом вертелся перед зеркалом, стремясь получше рассмотреть так называемый  голубой цветок, распустившийся на копчике. Цветок представлял из себя сосудистую сеточку, проступившую сквозь кожу и протянувшуюся от покрасневшего после недавнего соития ануса к пояснице. Кончики пальцев, осторожничая, повторили изгиб самой длинной и яркой линии. В груди клокотало счастье, любовь и  предвкушение предстоящих радостей. Вот папА удивится, когда он приведет домой такого красивого жениха, как Арэ, а Луи лопнет от злости, что младший братишка посмел его обскакать. Совсем недавно справили семнадцатые именины, отплясали карут на первом официальном балу, а теперь он по-настоящему взрослый, познавший любовь в самых сокровенных ее аспектах. Если же хорошенько постараться и прогнать легкий пронизывающий внутренности ветерок сомнений, говоривший о том, что не все сделано как должно, то можно и захлебнуться в сладости чувств. — Вир, заканчивай уже рассматривать свою задницу и иди ко мне, — сквозь смех лениво растягивая гласные пробасил Арэ и многообещающе положил руку на прикрытые краешком белоснежной простыни чресла. Ощущая, как вспыхивают стыдным жаром щеки, Вир в два шага преодолел расстояние до кровати и преданно прижался щекой к твердой груди. Он вслушивался в мерные удары сердца и вздрогнул, когда палец любовника проник туда, где все еще болело. Вздохнул, уткнулся носом в шею, чуть повел попкой и решил терпеть во что бы то ни стало. «Надо привыкнуть, — убеждал он себя, — не зря же в срамных книжках пишут, что это приятно».  Приятно и было — от поцелуев, от прикосновений кожи к коже, но там внизу горело отнюдь не от удовольствия. Вир радовался, что лежит на животе, и Арэ не видит его вялый член. Звонкие шлепки и пыхтение возбужденного терисса эхом отражались от голых стен комнаты. Наконец, Арэ  в последний раз ткнулся в тугое нутро и, отдуваясь, скатился с паренька. — Нам пора, — запечатлев на подрагивающем плече благодарный поцелуй, он принялся натягивать узкие форменные бриджи. — Наша прогулка затянулась. Семья может что-то заподозрить. — Арэ, — Вир с трудом поднялся с кровати, — когда ты придешь к моему отцу? — Зайка, приказ о повышении подпишут со дня на день. Не могу я просить твоей драгоценной руки разжалованным в рядовые. Потерпи чуток. Я приглядел замечательное колечко, оно прелестно будет смотреться на твоем тонком пальчике. Ай! Зайка, отпусти, задушишь. — Я люблю тебя! — дрожащим от восторга голосом пролепетал юный орисс, размыкая объятья. — Давай уже надевай штанишки и побежали, — Арэ ущипнул Вира за упругую ягодицу и тот, взвизгнув, принялся носиться по комнате, собирая разбросанную одежду. К вечеру у Вира начался жар, на лбу выступила испарина, а глаза лихорадочно блестели. Он вяло ковырял вилкой в тарелке, пока папА не обратил внимание на болезненный вид младшего сына. Поцелуй в лоб подтвердил догадки. Тут же в доме поднялась суматоха: отец бурчал, что не стоило выезжать верхом, когда на улице ветер, папА истошным голосом требовал отправить слугу за доктором, Луи бросал на брата обеспокоенные взгляды и под шумок уплетал джем прямо из вазочки. Когда приехал семейный доктор, Вир уже лежал в постели, укутанный в два одеяла, и попивал чай, сдобренный полезными травками. Было жарко, от чая тошнило, а в груди копошился страх, что старый ведун прознает его стыдную тайну и скандала тогда не избежать. Отец может вызвать Арэ на дуэль, хотя вряд ли, ведь любимый терисс сделает предложение. Однако, общественность не забудет совершенного прелюбодеяния, закрыв для них двери во все приличные семьи. И Луи будет трудно найти себе мужа, ведь тень позора накроет всю семью. Вир вздыхал и пугливо шарахался от заботливых рук доктора, отказался вылезать из-под одеяла для осмотра. Казалось, что цветок на спине светит ярче, чем аура императора, и только чудом никто в комнате не углядел его пронзительного сияния. — Банальная простуда, — добродушно посмеиваясь над пугливым ориссом, вынес вердикт ведун. — Течение силы не нарушено. Завтра с утра пришлю посыльного с лекарствами и подробной инструкцией. Дней пять пусть орисс Вир  избегает нагрузок, меньше ходит, больше спит, регулярно пьет микстуры. Я повторно навещу вас в среду. Если вдруг станет хуже, посылайте за мной. Пять дней Вира не выпускали из кровати, а Арэ все не приходил. Конечно же, папА и не допустил бы никаких встреч, но о визите терисса сообщил бы. Что только не передумал болезный в часы вынужденного безделья: а вдруг любимый тоже заболел или упал с лошади, а может ввязался в дуэль? Отчего же он не приходит? Разве не горит его сердце? Разве не подкатывает к горлу ком нежности? Разве не трепещет душа, когда часть ее не рядом? Стук в дверь прервал поток тревожных мыслей. На пороге стоял молодой служка, он немного нервничал и теребил в руках небольшой конверт. Вир встрепенулся, предчувствуя долгожданную весточку. — Орисс Вир, вам передали письмо по большому секрету, — пролепетал ори, многозначительно вылупляя глаза. — Кто? — резво вскочив с кровати, Вир вырвал из рук служки заветный конверт. — Какой-то солдат. — Опиши его. — Кого? — Да, солдата же! — Ну, он высокий такой, — протянул паренек, а Вир согласно улыбнулся, — волосы темные волнистые, — снова согласный кивок, — и зубов передних нет, и ноги такие кривые, и бородавка на носу. Шибко страшный, — подвел итог служка, не замечая, как поперхнулся хозяин. «Вот я дурак! — думал тем временем орисс. — Арэ не мог прийти сам, в доме его все знают, и кто-нибудь мог бы заметить, как он передает письмо.» — Никому ни слова, — выдохнул Вир и поспешил выпроводить служку за дверь. С благоговением провел кончиком указательного пальца по собственному имени, небрежным почерком выведенному на лицевой стороне конверта, поцеловал легкие строчки и даже понюхал бумагу, прежде чем взялся за чтение. «Милый Зайка! Спешу сообщить, что чина мне так и не дали. В свете сложившейся ситуации наш с тобой брак не может свершиться. Как ты знаешь, мое состояние ничтожно, а надеяться на тетушкино прощение я не могу. За тобой же дают слишком малое приданое, чтобы мы вдвоем могли существовать на него. Такому цветочку, как ты, не подобает жизнь в лачуге без комфорта и развлечений. Прошу, не ищи меня и никому не говори о том, что было на прошлой неделе. Завтра наш полк отправляется на север, так что встреча в свете нам не грозит. P.S. Надеюсь, ты не сильно расстроился и не будешь плакать. С любовью и т.д.» Вир не плакал, нет. Опаляющий ужас иссушил слезы. Прозрение захолодило сердце. Предательство убило веру. Будущее сулило одиночество. Болезнь поистине коварна, так решили родственники, когда их подвижный и веселый мальчик, вдруг утратил интерес к жизни: отказывался от еды, прогулок и балов, предпочитая целыми днями лежать в кровати, пустыми глазами гипнотизируя пространство. Доктор, растерянно, разводил руками, бессильный против затаенного горя. Только через месяц Вир пришел в себя, он умылся, оделся и спустился к завтраку. Как ни в чем не бывало ел, пил, мило улыбался, ругался с братом, миловался с родителями. Болезнь отступила, но все же юный орисс Вир Естримский не остался прежним. Он замирал порой перед окном, с горькой маской на лице вглядываясь в горизонт, разлюбил балы, избегал новых знакомств, предпочитая книги общению с людьми. Голубой цветок на спине, как доказательство глупости и греха, лишил его возможности найти себе мужа, прежде излечив сердце новой любовью.