Дорожно-транспортное происшествие

*** Предновогодняя суета захватила с головой всех вокруг. Я, кажется, единственный, кто сидит ровно. Не ношусь как стреляный в поисках подарков, не пытаюсь забронировать столик в клубе и не парюсь, что готовить. У меня есть Чехов. Тот самый, что не писатель. Вот он пусть носится, выбирает, бронирует, готовит. Сам вызвался. А я спокойно работаю. Вот отсижу сегодня до трех часов, позвоню Антону и все узнаю. А пока даже думать не хочу. Подарок я ему купил заранее, и теперь можно не нервничать. Даже не жалко потраченную премию. Главное, чтобы ему понравилось, вот что напрягает больше всего. Все-таки мой подарок несколько отличатся по стоимости от его обычных вещей. Ну и ладно, чек я сохранил, если ему по статусу не подойдут, сходит и поменяет с доплатой. Ох, что-то я не о том думаю. Звонить Чехову не стал, просто сразу поехал домой. Коробочка с подарком приятно греет карман. Поднимаюсь на четвертый этаж, открываю дверь. Пусто. Еще не приехал. Ладно, подожду. Примерно через час появляется Чехов. – Пашка, привет. Давно ждешь? – проходит в квартиру. – Да нет, какие планы? – Ты только сильно не ори, пожалуйста? – и глазки такие невинные сделал. – Чехов? – напрягаюсь. – Я родителям пообещал, что мы к ним приедем на праздники. – Когда пообещал? – Паш, честно, сегодня. Мать позвонила… в общем, не смог отказаться. – Блин, Чехов, ну что за херня? – вот так и знал, что когда-нибудь это всплывет. – Зачем мне вообще к ним ехать? Может, тогда один как-нибудь? – Паш, ну прости, но ты должен поехать, – подходит вплотную и в глаза заглядывает. – Зачем? – Я хочу, чтобы ты узнал кое-что важное из моей жизни и сделал выводы. Сейчас, пока не поздно. – А так ты мне сказать не можешь? – Извини, не могу. К тому же, это такой шанс отдохнуть за городом. Там здорово, у нас отдельный домик есть, гостевой. Нам мешать никто не будет. – А здесь нам кто мешает? Чехов демонстративно возводит глазки к потолку. Ну, да, соседи у меня не очень тихие. – Ладно, уговорил. Только как ты меня им представишь? – Как своего парня. – Хороший подарок на Новый год. Мам, пап, познакомьтесь – мой муж. – Скорее уж жена, – фыркает Чехов в ответ. – С чего это жена? Готовишь и стираешь ты! – Зато я сверху. – Сволочь! – пихаю его локтем в бок. – Будто у меня варианты есть. – А с чего их не стало? – То есть, если я попрошу, то ты дашь? – Легко. И даже с радостью. – Чехов?! Охренел? Почему молчал-то? – А ты не спрашивал, – и ржет, сволочь. Блин, я ему это припомню еще. – Паш, может, поедем? Город стоит, и так пару часов выбираться будем. – Ага, счас вещи соберу. М-да, домик у его предков нехилый. Забор метра три сплошной, и двухэтажный коттедж из кирпича. Солидно. Выбираюсь из монстра, жду… мужа. К нам тут же выходит высокий мужик средних лет. Отец Антона, тут и к гадалке не ходи – одно лицо. Окидывает меня внимательным взглядом. Оценивает. Ну, да, Чехов их должен был предупредить о моем существовании. Только вот смотрюсь я рядом с Антоном, на фоне его ауди, как драный кот на выставке служебных собак. – Павел, – мужик подходит ко мне и протягивает руку. Серьезный, пиздец! – Паша, очень приятно, – мямлю как малолетка. – Пап, не дави авторитетом, – одергивает его Антон. – Пшел в дом, – тут же реагирует мужик, но улыбается. – Паша, не стесняйтесь, проходите. Следую за Чеховыми. Только мышка скрывается за забором, как слышу оттуда радостный вой бешеного гиппопотама, слонячий топот и истерический тяв. – А собачка не привязанная? – обращаюсь к старшему, так как младший уже вне зоны доступа. – Да это Беркут. Он своих не кусает. – В том-то и дело, что своих. Я как бы ему никто. – Я впустил, значит свой, проходи, не бойся. Протискиваюсь бочком во двор, страшно. Такой топот и вой мог издавать какой-нибудь сенбернар или еще что крупное. Выглядываю из-за спины Павла, не сказали, как его по отчеству. Антон на коленях облизывается со здоровым мохнатым кавказцем. Причем непонятно, кто именно выл и кто кого облизывает. Такие оба счастливые. Ну и славно, песик сейчас отвлечен, можно смело идти в дом. Делаю пару шагов вслед за старшим Чеховым, но замечаю справа еще одного пса. Не меньшего размера, но уже не такого доброжелательного. Блин, у них тут что, питомник? Быстренько скрываюсь в доме. Одному лучше по двору не гулять. В дверях меня встречает мать Антона. Улыбается приятно. – Вы Паша? Я Ольга, здравствуйте, – и снова без отчества. Как-то слегка непривычно. – Здравствуйте, – это я уже вполне искренне. Милая женщина. – А где оболтус? – С Беркутом облизывается, как всегда, – отмахивается мужчина, скидывая куртку. – Паш, ну что ты ему позволяешь? – это уже не мне. – Проходи, чего встал, – мышка появляется неслышно и толкает в спину. – Не приглашали, – огрызаюсь шепотом. – Приглашаю, – целует в нос, а пахнет псиной. – Антон, ну как ребенок! – к нам оборачивается хозяйка дома. – Весь в шерсти теперь. – Ну, это же Беркут, мам, – и руками разводит. Все ясно, я попал в семью. Беркут – это Беркут, целоваться с ним, видимо, тут заведено. Сын приехал, это не достояние. Гости пришли, проходите, присаживайтесь. Настоящая семья. У меня такой никогда не было. Проходим в гостиную, там на диване сидит девчушка лет семи, что-то увлеченно рисует в альбоме. При виде нее Антон мгновенно перестает улыбаться и напрягается как струна. Ольга подходит к малышке, выдергивает у той наушник. – Настя, у нас гости, поздоровайся. Девочка без особого интереса оборачивается, смотрит на нас, переводит взгляд на меня: – Здрасте, – и, бросив мимолетный на Антона, – привет, пап. Пап?!! Чего? Какой еще пап?! Смотрю на Чехова. – Привет, Нась, – поворачивается ко мне. – Выйдем? – смотрю ему в глаза. – Мам, мы на минутку. Молча выходим из дома. Здоровенный пес делает попытку броситься к нам, но Чехов останавливает его жестом. – Я это должен был узнать? – смотрю на смирно севшую в десяти шагах собаку, но не на Антона. – Да. – А жене твоей меня когда представят? – начинаю злиться. – А жены нет, Паша. Только дочь. Я бы вас не знакомил, но она часть моей жизни. И как бы я от нее не отдалялся, этот факт не изменить. – Не понимаю, – оборачиваюсь к мужчине. – Почему она живет здесь? – А где ей жить? Не в детский же дом ее отдавать? – У нее отец есть! А у отца хата на сто квадратов. – Я ее не хотел. Родители девочку у матери отобрали, не я. Вот пусть они ее и воспитывают. Я даже против был, чтобы она меня как отца воспринимала, уж лучше как брата. – Чехов? Тебя часто в детстве головой об пол роняли? – В смысле? – Ты почему такой идиот? У тебя ребенок! Это твоя дочь, не подобранная. Как ты можешь от нее отказываться? – Я не отказываюсь, она же называет меня отцом. Но и принять не могу. Ты не знаешь ее мать. Она… – А причем здесь ее мать? Ты о девочке подумай! По-твоему, это так просто – расти с бабушкой и дедушкой при живых родителях? Каждый день просыпаться и думать, а чем я отличаюсь от других детей? Почему у всех нормальные семьи, всех родители любят, а я так, мебелью у своих подрабатываю? Вроде все как у всех, две руки, две ноги, одна голова, а все равно выбросили, как мусор. Ей сколько? Семь? – Шесть. Паш… – Иди, объясни шестилетнему ребенку, что ее мать сука, а папаша долбоеб, которому трахаться с мужиками важнее, чем воспитывать ее. Может годам к двадцати она и поймет, если доживет, конечно. – Паш, ты не понял ситуации. – Да что непонятного? Тебе похер на своего ребенка, Антон. Что тут непонятного? – Мне не похер! Я ее просто не люблю. – Сложно полюбить человечка, которого ты видишь два раза в год. – Я не могу приезжать чаще, у меня работа. – Не приезжай. Забери ее с собой. Пусть живет у тебя. С отцом ей будет лучше. – Да какой из меня отец? Сутками на работе или у тебя. – Я появился несколько позже нее. И если бы пришлось выбирать между очередным любовником и дочерью, я бы выбрал дочь. Отворачиваюсь от Чехова и сажусь на ступеньку крыльца. В голове каша. Столько информации, а структурировать ее не получается. – Паш, пойми, – Антон присаживается рядом. – Я тогда уже занимал приличную должность в фирме, был преуспевающим карьеристом. У меня небедные родители, да и сам зарабатывал немало для двадцати двух лет. Соответственно, была и девушка модельной внешности. Все как положено. Только, если для меня это был просто секс, то Света имела на меня серьезные виды. Залетела она вполне осознанно. Не принимала таблетки, мутила что-то с резинками, когда получалось. В итоге, добилась своего. Сам понимаешь, мне в двадцать с небольшим ребенок был ни к чему. Предлагал сделать аборт. Но Света родила и потребовала, чтобы я на ней женился. Когда я отказался, попыталась утопить Настю в ванне. Кто ей помешал, не знаю, но мои родители, узнав об этом, отсудили девочку и оставили жить у себя. Так и воспитывают. Мне было не до нее, я карьеру строил, потом свой бизнес. Пойми, я был занят другим, а потом момент был упущен и наладить контакт с ребенком я уже не пытался. Слушаю, а у самого мурашки по спине маршируют. Утопить? Ребенка? – Почему не пытался? – Я на нее смотрю, а вспоминаю эту суку. Меня этим ребенком почти год шантажировали. Я сам не свой был, пить начал, чуть на наркоту не подсел. – А Настя здесь причем? – Просто плохие воспоминания связаны с ней. – То есть, – поворачиваюсь к нему, – если завтра кто-то пришлет тебе фотки, на которых ты, допустим, целуешься со мной и потребует с тебя денег, иначе он всем расскажет о твоей ориентации, ты меня возненавидишь? – Причем тут ты? Паш, это совершенно разные вещи. В твоем случае, я просто заплачу. – Просто? Чехов, а если это будет женщина и она потребует жениться на себе, тогда что? – Паш, что за глупости? – Глупости или нет, но ты человек ненадежный. Как я могу быть с тобой и доверять тебе, если ты бросил даже собственного ребенка? Значит, меня ты выкинешь из своей жизни точно так же, не задумываясь? – Нет, Пашка, тебя не выкину. – Не знаю, Антон, уже не знаю, – снова отворачиваюсь и утыкаюсь в колени. Холодно. И не только снаружи, внутри все замерзло. Снова молчим. Интересно, как отсюда можно до города добраться? Тишину нарушает Ольга. – Мальчики, ну чего сидите на улице? Холодина такая, раздетые выскочили. Быстро в дом. Послушно возвращаемся. Мама Антона что-то готовит на кухне, а мы пристраиваемся по разные стороны гостиной. Я паркуюсь рядом с девчушкой, заглядываю через плечо. Рисует Деда Мороза и Елку. Елку, видимо, с натуры. Вон, стоит красавица, шарами увешана. Замечаю, что наушники уже на столе, видимо бабушка заставила снять. – Что рисуешь? – интересуюсь у ребенка. – Новый год, – не отрываясь от своего занятия, отвечает девчушка. – А что тебе подарят, уже знаешь? – Как всегда, дурацкую куклу, – и так тяжко вздыхает, словно ей эти куклы уже поперек горла. – Тебе не нравятся куклы? – У меня их целая куча. А я машинку хочу. Как у папы, – добавляет шепотом, чтобы отец не услышал. – А ты умеешь водить? – спрашиваю так же шепотом. Настя откладывает в сторону альбом, поворачивается ко мне всем тельцем и, так внимательно глядя в глаза, выдает: – Дядя, Вы что, не знаете? Мне еще нельзя водить, мне только шесть! Я игрушечную хочу. – А ты кому-нибудь говорила, что хочешь машинку? – Нет, девочки не должны играть с машинками, – и снова тяжелый вздох. Вижу, что Антон уже чуть ли не ржет, слушая наш секретный разговор. Потом встает и уходит. Ну, и пошел он. – Так ты бы Деду Морозу написала письмо, может, подарил бы. Ему ведь виднее, с чем должны играть послушные девочки. – Так это только на следующий год можно. В этом уже не подарит. – Ну, кто знает, может он тебе на Рождество подарит машинку. А ты машинки больше чем кукол любишь? – Нет. Но, папа любит свою машину. И если у меня тоже будет такая машина, может он будет со мной в нее играть? Бля! Смотрю на ребенка и ненавижу Чехова. На глаза наворачиваются слезы. Как так можно? Шестилетняя девочка хочет в подарок на Новый год машинку, чтобы папа на нее внимание обратил. Ненавижу суку. – Знаешь, Настя, а ты напиши Деду Морозу письмо и попроси, чтобы он твоему папе мозги подарил. – Папа очень умный. – Значит, сердце. Потому что твоему папе давно пора повзрослеть. – А так можно? Ну, чтобы не себе подарок заказывать? – Конечно, можно. Так даже иногда лучше. Когда люди не только о себе думают, но и о других. – А как тебя зовут? – Паша. – Как дедушку? – Как дедушку. Настя, посиди тут, я схожу, узнаю, что там взрослые делают. – Хорошо. А у меня есть конфета, будешь? – Перед ужином нельзя, аппетит перебью. – Я тогда снова спрячу, а мы потом ее съедим, да? – Конечно, – поправляю бант на косичке и выхожу из комнаты. Злой, как тысяча чертей, иду на голоса. Чехов довольный, что-то рассказывает родителям. Замечает меня, встает, и я ему со всего размаху бью в челюсть. Похер, что он выше на полголовы, я достал куда целился. Ольга вскрикивает от испуга, а Антон смотрит на меня, не понимая, за что. – Ты урод, Чехов, – шиплю на него сквозь зубы. – Моральный, прогнивший урод. Там в комнате сидит ребенок, который просит у деда Мороза, чтобы ей подарили машинку как у папы, в надежде, что тогда этот гребаный папа наконец-то вспомнит, что у него есть дочь, с которой надо иногда общаться, и поиграет с ней. Хотя бы в машинку. Ей шесть, сука! А ты машину любишь больше, чем ее. И самое стремное, что она это понимает! Разворачиваюсь и иду в прихожую. Надеваю пуховик, ботинки. – Паша, – Ольга подходит почти бесшумно. Видимо, это семейное, – куда ты? – Домой. – Паш, ты уже не уедешь. Автобусы так поздно не ходят. Останься, пожалуйста. – Извините за сцену, – смотрю на женщину. Выглядит чуть взволнованной, но держится твердо. – Не извиняйся. Не стоит. Антон это заслужил. Я рада, что в его жизни появился такой человек как ты. Даже если ты уйдешь от него после этого. Это твое право. Но я рада, что нашелся кто-то, кто смог сказать ему это в глаза. – Почему Вы молчите? Он же Ваш сын, он Вас послушает. – Я слабая женщина. Может быть, я боюсь его потерять. Я пыталась ему намекнуть, но он не слушал. Твой метод куда эффективнее. Ну, так останешься с нами сегодня? – Только ради Вас и Насти, – снимаю пуховик и вешаю обратно. – И то славно, – Ольга снова улыбается. – Проходи, скоро за стол садиться будем.