Дорожно-транспортное происшествие

*** Это самый странный Новый Год в моей жизни. Хотя, чего удивляться. С тех пор как мне в зад въехал черный монстр Чехова, у меня вся жизнь стала странная. И сейчас я сижу в гостиной с малознакомыми мне людьми, пью вино, болтаю с женщиной, которую знаю пару часов, с другого бока ко мне жмется девочка, которую я тоже знаю ровно столько же. А Антон, с которым я сюда и приехал, сидит напротив, молча, и только иногда поднимает на меня виноватый взгляд. Не злой, именно виноватый. – Ой, а что это у нас ребенок еще не спит? – спохватилась Ольга. – Я с дядей Пашей еще посижу, – ноет мелкая, а у самой глазки закрываются. – Настя, быстро спать. – Я уложу, – вызываюсь неожиданно даже для себя. Встаю, девочка вцепляется мне в руку и тащит на второй этаж. Быстро умывается, переодевается и из ванной выходит уже в пижаме. – Ну, что, спать? – Я бы еще посидела-а-а, – и тут же зевает. – Детям пора баиньки, а то Дед Мороз подарок не подарит. – Тогда буду спать, – забирается в кроватку. Укрываю, и спускаюсь вниз. Чеховы-старшие что-то упорно втирают осунувшемуся сыну сразу с двух сторон. Как только вхожу в комнату, все прекращается. – Уснула? – Ольга. – Легла, но она не встанет. Иначе останется без подарка. – Ловко ты с ней, – улыбается Павел, как выяснилось, Олегович. – Я ее порой и за час утыркать не могу. – К любому человеку главное найти подход, – сажусь на свое место. – А она, вообще-то, чужих не любит. Энергетика у тебя, видать, такая. – Просто Паша добрый человек, – кивает Ольга. – Уверена, он уже завтра у Айгура из миски еду забирать будет, а тот лишь хвостом благодарно вилять. – Айгур – это тот второй, который не Беркут? – уточняю на всякий случай. – Он самый. – Я, пожалуй, к его миске на километр не подойду. Недобрый он у вас. – Что не добрый, то да, – смеется Павел Олегович. – Зато охранник отменный. В полночь поднимаем бокалы, поздравляем с наступившим. Антон через силу улыбается, но остается задумчивым. Странно, но я на него почти не злюсь. Нет, злюсь, конечно, но уже не так. Вроде как запал прошел, морду ему набить больше не хочется, уходить от него – тем более. Хотя, вот и разговаривать не особо. После гимна выходим во двор, запускаем пару фейерверков, отгоняем радостного Беркута, который норовит утащить петарды. И не скажешь, что псу пятнадцать лет. Скачет порезвее молодого напарника. Расходимся ближе к трем. Ольга откровенно зевает, но все равно интересуется у меня: – Паша, может, тебе в гостевой постелить? – Мы в дом пойдем, – встревает в разговор Антон. – Да, спасибо, не стоит. И правда, лучше в дом, – улыбаюсь женщине и иду в прихожую. – Пальцем его тронешь, я с тобой год разговаривать не буду, – шепчет Ольга, и я в ужасе оборачиваюсь. Это мне? – Мам, я не полный кретин, – так же тихо отвечает Чехов-младший. Вот это поворот… Мать Антона меня от него защищает! И что бы это значило? Мышка у нас рукоприкладством занимается? Молча идем в гостевой домик. Так, кажется, Чехов отошел от шока и сейчас либо будем разговаривать, либо будут бить. Возможно, ногами. *** В какой именно момент я пожалел, что привез Пашку к родителям? Наверное, в тот самый, как он увидел Настю. Потом, когда заговорил с ней. И, наконец, когда влетел на кухню взбешенный, и съездил мне в челюсть. Ощутимо так, кстати. До сих пор болит. И вот сейчас смотрю на него, на то, как он непринужденно болтает с мамой, поддерживает шутки и рассказы отца, на то, как Настя жмется к нему как к родному, и не могу понять. То ли ревную, то ли злюсь. Если ревную, то кого? Пашку или семейство? А вот злюсь на себя, это точно. Его слова до сих пор в ушах отдаются болью. А еще его взгляд. Когда он вышел из кухни, я думал, уйдет. Навсегда, из моей жизни уйдет. Так страшно мне еще не было никогда. Если бы отец не удержал на месте, сорвался бы следом и на коленях умолял остаться. В ногах бы ползал, но не дал уйти. Мама его вернула. Пропустил тот момент, куда и зачем Пашка повел Настю. Вопросительно смотрю на мать, она молчит, но как только котик выходит из комнаты, набрасывается на меня. – Антон, ты вообще о чем думаешь? – В смысле? – Даже посторонний человек понимает, какая ты скотина бездушная и как ты со своим ребенком обращаешься? Тебе не стыдно? – Стыдно, – опускаю глаза в стол. Ведь реально стыдно! Только как все исправить – не знаю. – Что он о тебе подумает? – мама не унимается. – Или вообще бы его сюда не вез, или хоть предупредил бы, – а вот и папа подтянулся. Как в первом классе, отчитывают за двойку. – И правда, вот так ему в лоб все свои грехи выкладывать? Ты понимаешь, что он уйдет от тебя? Как он тебе доверять будет, если ты такой? – Какой такой, мам? – не выдерживаю. Что они, в самом деле? Я уже большой мальчик, сам разберусь. – Какого воспитывали, такого и получили. – Я тебя таким не воспитывала. У нас нормальная семья. И ребенком ты был нормальным, пока в город учиться не уехал. Тебя твоя жажда власти и денег испортили. – Оль, Антон прав, наша вина. Баловали много, а надо бы драть. Чтоб сукой не вырос. А если Павел уйдет, так правильно и сделает. Такого эгоиста рядом терпеть… мальчик достоин большего. – Не уйдет, я не позволю, – бесит, что они меня при мне обсуждают. – Ты, сынок, себя не в лучшем свете представил, так что вполне может уйти, и я с ним соглашусь. – Я ему, блядь, уйду! – достали! – Антон! Будешь руки распускать… – Может, хватит уже? Мне тридцать, я как-нибудь сам разберусь в своей личной жизни. С семнадцати лет без вашей опеки справляюсь и немалого добился. – Ага, – отец откидывается на стуле, – оно и видно. Дом родителям построил, квартиру купил, бизнес открыл – и все на ворованные денежки. Дочку идиотке заделал и родителям на попечение сбагрил. Любовника единственного адекватного нашел, так решил и тут все обосрать. Отличные достижения, сынок. Поздравляю. Чувствую, как в горле образуется ком, а на глазах слезы. Они что, издеваются все? Да, я может и ошибался, но никогда не думал, что со стороны оно вот так вот мерзко все выглядит. Родители продолжают что-то втирать, но я их не слушаю. Точнее – не слышу. Тошно до жути. А если правда уйдет? Пашка честный, прямолинейный, и семью ценит превыше всяких денег. Что если действительно узнает, какой я на самом деле и уйдет? Я не рассказывал отцу про наркоту, но он не дурак, сложил два и два и понял, что будь я хоть трижды директором, на все это счастье моей зарплаты не хватило бы никак. А ведь и Пашка не дурак, тоже, в конце концов, догадается, каким путем я на все это заработал. От тяжелых дум отвлекает вернувшийся котик. Красивый, и такой нужный. Не смогу его отпустить. Нужно ему прямо сегодня все рассказать. Пусть уж сразу всю правду узнает и решает, останется или нет. Боюсь, но понимаю, что так будет лучше. Если сам постепенно будет доходить, а потом вопросы задавать, так только хуже. Уж лучше все сразу и сейчас, пока и так на меня зол. Глядишь, к отъезду отойдет. Чуть дождался, пока начнем расходиться. Не так я мечтал встретить Новый Год. – Паша, может, тебе в гостевой постелить? – мама подходит к Котику и так неодобрительно на меня косит, что я чуть отступаю, но тут же беру себя в руки. – Мы в дом пойдем. – Да, спасибо, не стоит. И правда, лучше в дом, – Пашка улыбается. Только хотел было пойти следом за парнем, как мама мертвой хваткой вцепляется мне в локоть и, глядя в глаза, довольно тихо шипит: – Пальцем его тронешь, я с тобой год разговаривать не буду. – Мам, я не полный кретин, – шепчу в ответ, но понимаю, что Пашка нас слышал. Молча одеваемся и выходим во двор. Иду впереди, слежу, чтобы собаки не беспокоили, но те мирно дрыхнут. Только Айгур лениво окинул нас взглядом, убедился, что все свои, и дальше спать. В гостевом домике жарко натоплено. Отец постарался включить отопление на максимум. Это даже хорошо, если что, спать мне придется на диване без одеяла, хоть не замерзну. – Паш? – зову парня, как только снимаем верхнюю одежду и обувь. Он не оборачивается и молчит. Черт, что сказать-то? – Паш, прости меня. – За что? – все так же глядя в комнату. – За Настю. – У нее прощение проси. Я здесь причем? – Прости, что не рассказал. Прости, что я сволочь такая. Я ж не думал. Не знал, что она… что все так. – А как ты думал, Чехов? – оборачивается, но во взгляде нет злости, лишь усталость. – Я думал, что ей пофиг. Ну, есть отец, ну, приезжает иногда. Она никогда сама не подходила, и я решил, что ей тоже плевать. – Антон, ей шесть. И она подходила, когда маленькая была, ты ей сказал, что занят. Было? – Было. Но ей года три всего тогда было? Она не могла это воспринять так. – Как видишь, могла. И потом, твои родители. Наверняка они ей тоже говорили, что папа занят, что у папы работа. А что еще они могли сказать ребенку, который спрашивает, почему папа с ней не играет? Ведь не правду же, что папа у нее тварь бездушная. – Паш, прости, я обещаю, я попробую исправиться. – Мне ты это зачем обещаешь? Иди, ей пообещай. Ты ей подарок купил на Новый год? – Родители обычно покупают, – понимаю, как это глупо звучит. – Блядь, отец года, мать твою! – Пашка разворачивается и уходит в спальню. Послушно плетусь следом. – Чехов, скажи, пожалуйста, твой тупизм только к детям относится или ты по жизни такой? Я вот просто думаю, извини эгоиста, про себя. Много я о тебе еще не знаю? И как оно потом выплывать начнет? А если я, не зная чего-то, поступлю против твоих жизненных устоев. Или подставлю тебя чем, не дай Бог? Ты меня просто бросишь или закажешь, чтоб без свидетелей? – Не брошу. Ты мне нужен, – подхожу вплотную и обнимаю. Парень напрягается, но не делает попыток отстраниться. Дышу ему в затылок, ловлю его аромат. – Я люблю тебя, Пашка. Больше жизни люблю. И никогда не брошу. Тем более, зла не причиню. – Ты сейчас серьезно, или просто чтобы удержать? – Серьезно, Паш. Более чем. – Может, баиньки? – нарушает затянувшуюся тишину котик. – День был тяжелый. – Ты не уйдешь? – Да куда я от тебя денусь, Чехов? – усмехается парень и увлекает меня на кровать.