План Мориарти

      Прошло полгода, и в участке все привыкли к тому факту, что Шерлок носит кольцо. Перешёптывания за спиной и косые взгляды, наконец, исчезли, в очередной раз доказывая детективу, как недолговечен людской интерес. На разговоры о Джиме и его отношениях с ним было наложено негласное табу, что Холмса полностью устраивало.       Но жизнь с Мориарти была по-прежнему балансированием на канате. Обмен кольцами ничего существенно не изменил. Шерлок так и не был уверен до конца в его чувствах к себе, как и в самом криминальном гении. Джим больше не выгонял его, но и особо не держал, как будто дверь всегда была открыта, чтобы тот мог уйти в любой момент. Более того, показывал свое абсолютное безразличие к этому факту. Холмс периодически замечал помаду на его воротнике или различал нотки чужого мужского парфюма в сладковатом аромате туалетной воды Мориарти. Нередки были и отметины на его теле в виде царапин или отпечатков зубов. В такие моменты Шерлок просто терял голову, разум затмевал страх потерять. Его захлестывала настоящая ярость, которая выливалась в жесткий секс, полный злости и отчаянья со стороны Холмса, абсолютно не понимающего, как удержать супруга, и едких замечаний и ехидных ухмылок со стороны Мориарти, довольного тем, что ему удалось довести детектива до такого состояния. Шерлоку было понятно, почему это происходит: криминальный гений получил все, что хотел. Игра была окончена, и через некоторое время ему снова стало скучно.       Но, несмотря на такое относительно холодное поведение супруга, Холмс не хотел уходить, он уже привык считать это место своим домом, кроме того, весомыми аргументами были шикарная лаборатория и банковская карта, на которой никогда не заканчивались деньги. Это позволяло раскрывать самые сложные преступления и отправляться в любую точку мира в поисках дел или улик, совершенно не заботясь о расходах. Да и, по большому счету, детектива вполне устраивала свобода, которую тот ему давал. И еще то, что брат не мог заявиться в эту квартиру или бесцеремонно вытащить Шерлока из нее, как с Бейкер-стрит.       Джим теперь редко заходил помогать ему раскрывать преступления, разве что когда сам изнывал от безделья. Но он всегда выслушивал выводы Шерлока, если того распирало от желания кому-нибудь рассказать о том, как было раскрыто очередное дело. Интерес Мориарти отличался от внимания Ватсона. Детектив видел, как криминальный гений мгновенно схватывал мысль и уходил в себя. В такие моменты Холмс понимал, что тот просто корректирует какой-то из своих планов, уже исходя из поступивших данных, или создаёт новый, исключив только что услышанные ошибки. Но удержаться все равно не мог, и в миг победы снова обрушивал на Джима поток логических размышлений.       Еще одним фактором, заставляющим Шерлока оставаться в этом доме, была постель. Каким бы далеким и безразличным не казался Мориарти днем, ночью в кровати он всегда плотно придвигался к детективу. Тот уже и представить себе не мог сон без теплого человека рядом. В отсутствии Джима Холмс долго не ложился спать, стараясь чем-нибудь занять время, скрывая даже от себя, что холодная постель вызывает теперь в нем чувство тревоги и подавленности. И если уж совсем не было выбора, то Шерлок просто лежал, глядя в еле различимый во тьме потолок, перебирая в уме детали очередного дела. И если супруг внезапно появлялся в такой момент, то Холмс старательно делал вид, что спит. Ему совсем не хотелось, чтобы Джим знал, что необходим ему. Как только Мориарти засыпал, детектив открывал глаза и наблюдал. Спящий криминальный гений удивлял его умиротворенным и расслабленным выражением лица, таким в жизни Холмс его не видел никогда. В дни, когда мир особенно жестоко демонстрировал, что общество никогда не примет его и уделом социопата должна быть изоляция и одиночество, Шерлок осторожно проводил кончиками пальцев по коротким волосам, по шее уснувшего супруга, убеждая себя, что это не так, раз есть человек, который согласен быть с ним настолько близко и не тяготиться этим.       Квартира на Бейкер-стрит по-прежнему принадлежала детективу, оплачиваемая теперь из кармана Майкрофта. Тот с завидной регулярностью настаивал на возвращении брата к прежней жизни в доме миссис Хадсон, чем вызывал у последнего жгучее желание поступить наоборот, просто чтобы досадить.       Иррациональный страх перед болезненными эмоциями, с которыми Шерлок в прошлом не смог справиться, заставлял его избегать визитов домой к Ватсону, поэтому они иногда встречались на Бейкер-стрит. Доктору редко удавалось вырваться из рутины семейной жизни, да и работа занимала теперь большую часть времени. Квартира выглядела как прежде, словно застыла во времени, и можно было думать, что друзья не покидали ее никогда. Сидя у камина в любимых креслах, как будто воскрешая прошлое, они обсуждали очередные дела детектива. Холмс любил эти встречи и ждал их с нетерпением, как ребенок наступления Нового года. Его больше не мучило одиночество, и он с прежним высокомерием выдавал свои логические цепочки, дополняя артистичными жестами, с удовольствием объясняя непонятливому другу отдельные моменты. В этот миг Шерлок был полностью счастлив.       Джон несколько раз пытался расспросить его об отношениях с Мориарти. Но Холмс абсолютно не видел смысла отвечать на эти вопросы, просто отражающие, по его мнению, правила хорошего тона, принятые в обществе. Он искренне не понимал, зачем Ватсону эта пустая информация, никак не связанная с его работой и гениальными рассуждениями. Шерлок сознательно отвечал резко и агрессивно, и Джон наконец перестал этим интересоваться, к его облегчению.       Но если Холмс и не видел смысла в банальных вежливых вопросах, это не означало, что он не замечал в друге перемен. Тот приходил все более напряженным, часто терял нить разговора. Красные глаза говорили о том, что вернулась бессонница, иногда детектив замечал и снова появившийся тремор левой руки. Шерлок предположил, что у Джона в семье не всё гладко, но спрашивать не считал нужным. Взгляд Ватсона часто мягко скользил по лицу детектива, открытой шее, фигуре, как будто доктор изучал его, открывая для себя что-то новое, и, в конце концов, просто погружался в свои неведомые для детектива мысли. Холмса это раздражало: — Ты не слушаешь меня, Джон! Что с тобой происходит? Все чаще звучало в комнате. — Ничего, Шерлок, — возвращался в реальность доктор. — Продолжай. Мне очень интересно узнать, что было дальше. И детектив, довольный, что мысли Ватсона снова заняты только им, возвращался к рассказу, через некоторое время вновь замечая, что тот снова ушел в себя.